Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)
Шрифт:
– Это твой отец - вор!...
Мальчишки сцепились, Фетиш еле-еле рознял их. Я был уверен, что ни дед, ни отец мой не грабили, не обирали бедняков, но все равно чувствовал себя виноватым. После этого сбора я утерял свой энтузиазм, раскованность, радостное чувство сопричастности. Опять я оказался один...
А отец мой не был в то время не только эксплуататором, но даже простым нэпманом. Торговля наша, поначалу шедшая успешно, разладилась - в крупных городах: в Москве, - Петрограде, Харькове стройматериалы были национализированы, и частным торговцам ничего с баз не отпускалось. Товаров не было, а
Я был бесконечно рад, что папа больше не торгует в лавке, что он будет служить и что ни Фетиш, ни ребята не будут теперь звать меня "купеческим сынком".
Но на службу папу не брали. Отец моего школьного приятеля Аваза тоже был раньше купцом и жил не беднее нас. Но он вовремя сообразил вступить в артель и стал рядовым портным, каким и был в молодости.
Аваз был мне ближе других, у нас даже намечалось что-то вроде дружбы. Мы вместе ходили купаться на Куручай, и по дороге Аваз покупал у молокан, державших большие огороды, свежие огурцы (я не покупал - у меня никогда не было денег), и, выкупавшись, мы, хрупая огурцами, взбирались на Старухину Гору и любовались оттуда бескрайними равнинами, тянувшимися до самого Аракса. Бескрайние просторы, синее небо, река, бегущая внизу, - все это пробуждало в нас предчувствие радости, жажду жизни... Мы мечтали о том, как подрастем и вступим в комсомол, потом - в партию, станем ответственными работниками... Мы будем носить галифе, косоворотки, сапоги. Сыновья купцов, мы терпеть не могли бекских отпрысков, вечно обливавших нас презрением. В мечтах о будущем мы одинаково были полны энтузиазма.
Когда на том сборе вожатый сказал мне, что я буржуйский сын и что мой отец и дед наживались за счет других, да еще мальчишки поддакнули ему, у меня было ощущение, будто меня отпихнули: "Уходи - ты не наш!". Но я так устал быть один!... Я.хотел быть вместе со всеми, мне нужна была радость, дружеское участие, нормальная мальчишеская жизнь. Я всеми силами старался забыть обидные слова, сказанные тогда на сборе. Но забыть их мне не давали.
Когда оказалось, что я умею писать статьи в стенгазету, товарищ Джебраилов, заправлявший всей пионерской работой в уезде, предложил избрать меня редактором стенной газеты. Но Фетиш решительно возразил:
– Что вы, товарищ Джебраилов, он же буржуйский сын!
И товарищ Джебраилов, молодой и худощавый, сказал, улыбнувшись:
– И кого же вы прочите в редакторы?
– Вот его!
– Фетиш показал на Савалана.
– Его отец бедняк!
– Хорош бедняк!...
– выкрикнул сын батрака Ширина, - мясную лавку держит!... Такой же буржуй, как Мурад!
Товарищ Джебраилов опустил голову и засмеялся тихонько.
– Ну, хорошо, - сказал он.
– Пусть Савалан будет редактором, а Мурад его заместителем. А вообще, буржуйских детей партия рекомендует перетягивать на сторону Советской власти.
Ничего обиднее, чем слово "буржуй", я в то время не знал. Поэтому в один прекрасный день я подстерег Фараджа - сына батрака Ширина и отлупил его - первый раз в жизни я сам затеял драку. Отлупил как следует - парень ушел, размазывая по лицу кровь и слезы.
Вечером его отец с вилами в руках подскочил
– Я тебе покажу, сукин сын!...
– орал он.
– Это тебе не старое время, буржуйское отродье!...
– И все пырял вилами в стену дома.
Папа спустился с лестницы.
– Ладно, Ширин, кончай! Мальчишки подрались, помирятся. Чего зря шуметь?
– Шуметь?!
– еще громче орал Ширин.
– Да я из вас дух вышибу!
– Он замахнулся на папу вилами, но тот перехватил их в воздухе и отнял у Ширина. (Я и не подозревал, что папа такой сильный!...) Вытолкал Ширина за ворота и вслед ему кинул вилы.
Я думал, Ширин схватит их и снова набросится на папу. Но он поднял вилы, отошел на почтительное расстояние и крикнул:
– Это вам не старое время!... Я вам покажу, буржуйское племя!... Насидитесь в тюрьме!
Но жаловаться Ширин не пошел. Мне папа не сказал ни слова. Мама же была в такой ярости!...
– Вырвал бы у подонка вилы да в брюхо ему!...
– Она закурила папиросу.
– На дом набрасывается, мерзавец!...
Я понимал, что такие, как Ширин, считают нашу семью врагами. Поэтому папа и не может устроиться на работу. Но какие же мы враги, какие мы буржуи, когда батрак Ширин живет теперь лучше нас? На перемене его сын покупает в лавочке груши и орехи, а мне тетрадь купить не на что, и обед у нас бывает не каждый день... "Знать бы, что купцы будут считаться врагами человеческими, никогда бы сохи не бросил", - вздыхал иногда папа.
Однажды посреди ночи к нам явились трое: светлолицый молодой чекист, приехавший из Баку, и двое местных, в том числе брадобрей Амрах, ставший теперь членом горсовета. "Ханум, - вежливо сказал маме чекист (отец был в отъезде), - поступило заявление, что вы скрываете большие запасы золота. Прошу вас, предъявите!".
Мама принесла ожерелье, несколько колец, медальон и наручные часики и положила на стол. "Это все?
– спросил чекист.
– Может быть, есть еще?" "Не верите - ищите!" - резко бросила мама. Я думал, чекист рассердится, но он вежливо спросил: "Почему вы прячете эти украшения? Носите". Мама не ответила.
– Врет она все, товарищ Джамилов! У них столько добра было!...
– Было!
– Мама не выказывала ни малейшей робости.
– Все украли, когда пришла эта власть!
– Врет!
– повторил Амрах.
– Разрешите обыскать, товарищ Джамилов!
– Не надо, - спокойно сказал Джамилов.
– И грубить тоже не надо. Тем более женщине.
Мама усмехнулась, бледная и негодующая:
– У нас его зовут "подлец Амрах". Хлебом не корми, только дай донос настрочить!...
Джамилов не стал продолжать этот разговор.
– Где служит ваш муж?
– спросил он.
– Нигде. Не берут его на работу.
– Почему?
– Вот у этих спросите!
– мама кивнула на Амраха.
– Сами вы грамотная?
– Грамотная.
– Надо работать, - сказал Джамилов.
– И вы, и ваш муж должны поступить на службу. У нас мало грамотных. А работа найдется для каждого честного человека.
Когда они ушли, мама взяла папиросу, долго сидела, думала... Потом сказала, как бы сама себе: "Нормальный человек этот бакинец....."