Не остаться одному
Шрифт:
– Похоже, наши уже побратались, – заметил я. – Пошли в пещеру. Завтра… сегодня утром выступаем. Будем искать вашего Фрэнка, пока он не сбежал.
В пещере уже пели новую:
– Держись, братишка, Крепись,6
К. Симонов. «Песня военных корреспондентов».
– Останетесь завтра дома, – сказал я, закидывая руки под голову. Танюшка возразила:
– Еще чего!
– Останетесь, – отрезал я. Несколько секунд Танюшка молчала, сдержанно дыша. Потом вдруг прошептала:
– Ты так изменился, Олег… Я иногда тебя боюсь.
Вот оно. Я медленно повернулся к ней. В отсветах огня лицо Танюшки казалось бронзовым, в углах губ и у глаз лежали тени.
– Меня? – тихо спросил я, и голос показался мне одиноко дрожащей в ледяной пустоте струной. – Тань, ты что? У меня же… никого нет, кроме тебя.
– Я знаю. – Она отвернулась, натянув на себя одеяло. – Все, я спать хочу.
Несколько секунд я лежал, глядя в ее затылок. Потом – достал из кобуры под боком наган.
Сунул в рот холодный, пахнущий железом и салом ствол.
Закрыл глаза.
И нажал спуск самовзводом…
Я открыл глаза, плавая в ледяном поту, с бешено ломящимся из горла сердцем. Танюшка трясла меня за плечо:
– Олег, Олег, ты чего?!. Ой!
Это я вцепился в ее запястье, сбивчиво забормотав:
– Тань, ты здесь?!. Ты не ушла?!. Такой жуткий сон…
– Ну сон, сон… – Она погладила меня по вискам. – Ты же не веришь в сны?
– Слишком страшный сон… – Я перевел дыхание, удержал ее руку у своей щеки. – Тань, ты то немногое, что у меня осталось моего.
– Расскажи сон, – попросила Танюшка, устраиваясь у меня на плече.
– Нет, – отрезал я. – Тань, завтра вы со мной не пойдете. С нами не пойдете.
– Ладно. Хорошо, – отозвалась она. – Но вы там осторожнее. Пожалуйста – осторожнее, Олег…
Когда меня не будет на земле, Вселенная покажется пустою. Но, может быть, напомнят обо мне Слова, когда-то сказанные мною. А звезды будут жить на дне морей И так же по ночам срываться с неба. Но, может быть, напомнят обо мне Мои стихи, в которых быль и небыль. Акация все так же зацветет, Подснежники распустятся весною. И роковая надпись: «Все пройдет» Глаза на мир уже другим откроет. И мир успеет миллионы раз Разрушиться и снова возродиться… Но на земле уже не будет – нас — Нам только сны о жизни будут сниться. А. БабкинаТучи стали еще гуще, плотней и ниже. Похоже было, что вот-вот пойдет дождь. Часовые неподалеку разговаривали о чем-то, костер над входом горел нехотя, словно его тоже придавило сырое небо.
Эва сидела у огня, завернувшись
– Ты что, не ложилась спать?
– Нет, – медленно ответила она. – Знаешь, мне было двенадцать лет, когда я первый раз увидела мертвого… ребенка. Парнишка двумя годами старше меня умер на старой барже. Покончил с собой, до сих пор не знаю – почему. Баржа называлась «Хоуп» – «Надежда»… – Эва усмехнулась. – Мы играли неподалеку, подошли, на нас не обратили внимания… Шериф расстегнул «молнию» мешка, посмотрел… У мальчишки было лицо такого… – она пошевелила пальцами в воздухе, – …сероватого оттенка, но очень спокойное и умиротворенное. Словно ему наконец хорошо… У тебя нет брата или сестры?
– Нет, – покачал я головой.
– Стэн мне тогда сказал, что ничуть не испугался. Мы с ним часто дрались, а когда он умер у меня на руках, у него стало такое же лицо, как у того парня с баржи… А я вот уже четвертый год почти не сплю по ночам. Знаешь, чего я хочу? – Она погладила рукоять корды. – Чтобы Джо, младший брат Фрэнка, погиб раньше своего старшенького. И тот хоть немного пожил бы один – и понял какэто.
– Они хорошие фехтовальщики? – спросил я. – Братья Харди?
– Очень, – это сказал, подойдя, Джо. Он был полностью одет, перемазан грязью. – Особенно Фрэнк, старший, но и Джо очень неплох. Они оба еще тамзанимались фехтованием на саблях… Вставайте, да и всех поднимайте. Моя разведка нашла их лагерь.
– Сколько у него человек? – поинтересовался Йенс.
Разведчик Сэма, черноволосый гибкий мальчишка, ответил:
– Два десятка парней, полтора – девчонок, но драться будут все, они у него один к одному. Кстати, они собираются уходить. Не очень спешат, но собираются.
Мы стояли на склоне холма, за которым начинался спуск в ложбину, где расположились лагерем Харди. Был даже слышен шум – ветер дул в нашу сторону. Странно, что не было часовых – впрочем, если они собираются бежать…
– Если с той стороны ложбины, как вы говорите, подъем и обрыв в каньон, – я присел, вынимая дагу, начал чертить, – то сделаем вот как. Ты, Эва, зайдешь с левого конца ложбины. Ты, Сэм, – с правого, я пойду отсюда, по склону. И погоним их вверх, на обрыв. Ну а там – все.
Мы совершенно спокойно планировали смерть трех-четырех десятков наших ровесников, потому что они были опасны для всех…
Сэм поднял голову:
– А дождь все-таки будет, – заключил он. – Ладно. Пошли по местам, что еще говорить-то…
…Вигвамы тут, кажется, были национальным видом жилищ. «Индейская народная национальная изба – фигвам называется», – вспомнил я, шагая по склону. Выкрикивать боевые кличи не хотелось. Хотелось не поскользнуться. И чтобы дождь не пошел.
В лагере нас заметили издалека. И, кажется, также заметили и два других отряда.
Вы видели людей, которые понимают, что им некуда деваться?
Страшное зрелище…
Внизу заметались. Среди мельтешения я не мог разобрать, где там кто… но группа человек из десяти, отделившись от общей массы, рванулась нам навстречу – плотной кучкой, явно на прорыв. Впереди бежал, закрываясь круглым щитом, рослый светловолосый парень, державший в правой руке на отлете длинную шпагу.
– Фрэнк это или Джо – он мой! – закричал Сергей. – Не трогать его! Олег, не трогай! – и он рванул вперед длинными прыжками. Мы с шага перешли на бег, собираясь остановить поднимающуюся группку, но Сергей опередил всех и, прыжком взлетев в воздух, ахнул обеими ногами в подставленный щит, сшиб его хозяина – и они врубились в набегающих сзади парней единым рычащим комком.