Не остаться одному

Верещагин Олег Николаевич

– Плотней строй! – успел рявкнуть я, принимая на дагу удар меча мальчишки с безумно расширенными ужасом и ненавистью глазами. Меч соскользнул в сторону, на камни острием во весь размах, я свалил мальчишку одним косым ударом палаша в левое плечо, развалив его тело до середины груди.

Посреди общей схватки сражались Сергей и тот парень – уже без щита. Я это заметил краем глаза, но было не до этого – Анри с трудом отбивался от своего противника, и я перехватил американца.

– Я… сам… – пропыхтел Анри, пытаясь отдышаться.

– Вместе, вместе, – спокойно ответил я.

– Не убивайте! – американец в отчаянье бросил валлонку. – Ради бога! Не убивайте!

Анри опустил палаш, но я не остановил удара – точнее укола, пробившего парня слева между ребер. И обернулся. Схватка практически закончилась,

только Сергей еще сражался… нет! Как и тогда, во время схватки на зимнем берегу, я не понял, что же сделал мой друг. Но американец рухнул на сырую землю с разрубленной головой, а Сергей вскинул над собой палаш. По левой руке у него бежала кровь.

– Эва! – закричал Йенс. – Эва, смотри!

Американка в сопровождении двух белокурых атлетов прыжками поднималась по склону. Я подбежал тоже – как раз когда она склонилась над трупом – и, издав улюлюкающий вопль, одним ударом корды отсекла мертвому голову и, подхватив ее за окровавленные волосы, раскрутила над головой и метнула страшный трофей в сторону лагеря с криком:

– Фрэнки! Дружище! Это тебе! – и, повернувшись ко мне, выдохнула: – Это был Джо.

У нее было веселое, счастливое лицо человека, который увидел, как исполняется его мечта…

Ветер закручивал на небе водовороты черных, тяжелых туч.

– Дайте дорогу! – закричал я. Словно в ответ на мой крик, хлынул дождь – ледяной ливень, сразу, обвалом, мгновенно превращая подтаявшую землю в грязь. – Дорогу! Фрэнк! Где ты?!

Кто-то шарахнулся с моей дороги сам, кого-то я отшвырнул за плечо, расчищая себе дорогу – даже не понял, кого, но впереди оказалось открытое место, лежащие трупы и – шагах в десяти – ощетинившаяся оружием группка людей.

Земля вскипала от дождя.

– Фрэнк! Иди сюда, Фрэнк. Ну? Я жду.

В глубине кучки кто-то лающе рассмеялся. Озлобленно дышащие ребята раздались, и вперед – плечом, словно протискиваясь в узкую щель – вышел рослый светло-русый парень в широкой кожаной броне, похожей на плащ с нашитыми роговыми бляхами. В правой руке у него был палаш, в левой – острием к себе – большой, чуть изогнутый охотничий нож. С обеих лезвий стекала размытая дождем кровь, и Фрэнк мерил меня оценивающим холодным взглядом. Наверное, и мой взгляд был таким же…

– Олег! – словно выплюнул он мое имя, и его взгляд из холодного стал яростным и непримиримым. Я понимал – сейчас он видит во мне человека, разрушившего его привычный, надежный, устоявшийся мир. И улыбнулся в ответ, потому что меня радовала мысль об этом разрушении. Мир Фрэнка того стоил. Очевидно, именно эта моя улыбка и стала последней каплей. Цедя непонятные ругательства, Фрэнк пошел ко мне по раскисшей земле.

Убивать пошел. Видно было по походке, по хвату оружия, по лицу. Я ждал, стоя на месте, сдувал с губ воду и разминал пальцы на рукояти палаша. Дождь, казалось, еще усилился.

В двух шагах от меня Фрэнк прыгнул вперед – напористо, молча. От палашей, столкнувшихся над головами, брызнул сноп бледных искр. Мы отшатнулись; следующий удар нанес я, такой же яростный, – и вновь шарахнули искры. Мой удар дагой Фрэнк отбил ножом у своего живота, но я ударил его ногой в колено и попал – американец с хриплым рычанием отшатнулся, но тут же вновь нанес удар, а за ним – еще палашом и ножом в бок. Я отбивал удары и удачно ушел от пинка в бедро.

Дождь хлестал нас, хлестал кипящую землю, хлестал застывших ребят – наших и врагов, стоящих на ногах и неподвижно лежащих в грязи.

– Убью, сволочь… – прохрипел Фрэнк, рубя с плеча. Я нырнул под удар, врезал ему ногой в грудь ударом из саватта, но американец ловко ушел, подбил пинком вторую мою ногу, и я полетел в грязь.

Через долю секунды он уже навис надо мной. Я видел – как-то одновременно – безумные, почерневшие глаза и палаш в руке с задравшимся широким рукавом брони. Я сжался в комок, перекатываясь под ударами, потом обеими ногами пнул Фрэнка в пах и, когда он согнулся, добавил ногой в лицо, опрокидывая его наземь. Он упал неудачно (для себя) – крестом разбросав руки, и я, навалившись сверху, потерял секунду, пытаясь заколоть его палашом. Фрэнк ревел, я отвечал ему тем же рычанием и бил уже дагой, но не попадал, а потом – получил страшный удар в левую скулу и кувырком полетел в сторону. Не потерял сознания, но сразу встать не смог –

правда, Фрэнк тоже не вскочил, одним из ударов я глубоко приколол его плащ-панцирь к земле, моя дага так и осталась торчать в поле. Я нашарил палаш; мы одновременно поднялись на колено и вразмах несколько раз скрестили палаши. Нож Фрэнк тоже выронил, и, когда он потянулся за ним, я вскочил и с размаху ударил американца ногой в лицо, но Фрэнк подставил плечо, ловко перекатился и вскочил, выставив уже обе вооруженные руки. Левый глаз, кажется, у меня заплывал… Волосы Фрэнка почернели, с них текла жидкая грязь. Я опомниться не успел, а он прыгнул вперед, как большая страшная кошка. Отвратительно скрипнул его палаш, остановленный моим где-то над нашими головами, ударом кулака в краге прямо по ножу я вновь вышиб его у врага, но пальцы Фрэнка жуткими клещами впились мне в горло через жесткий ворот бригантины. Я вцепился в запястье врага свободной рукой, краешком сознания отмечая, что хриплю. Сил оторвать руку Фрэнка от горла не было, и по его оскалу я понимал – еще сколько-то мучительных вдохов, и он выдерет мне горло вместе с куском ворота.

– Задушу, сломаю… – прорычал он мне в лицо, – молись, русская сволочь…

Страх, который я испытал в тот миг, был страхом не перед болью, которая меня ждала, а перед поражением. Несколько раз вслепую я бешено ударил коленом, но попадал в полы этой чертовой брони. Дышать становилось все труднее, я краем сознания отметил, что у меня широко открылся рот, и из него сам собой вылезает язык, а глаза распирает изнутри…

Опрокинутой чашкой опустится ночь. Шорох крыльев спугнет чей-то сон. Станет страшно, а значит, уже не помочь, Не спастись за преградой окон. Точит когти луна среди черных ветвей. Темноту факелами согрей. Пляска смерти одна. Ты летишь из окна. Убей, слышишь, убей! Убей, слышишь, убей! Бархат тяжких знамен Расшивай серебром, Поцелуем впечатывай нить. На прощальном ветру Нам гореть поутру — Мы умеем за пляску платить. Разбивайся об лед, Видишь, время не ждет. Часовые торчат у дверей. В спину вылетит нож, Просыпайся, поймешь. Убей, слышишь, убей! Убей, слышишь, убей! Из разорванных туч В руки выпадет ключ. Треплет болью остатки души. Не спеши отпускать Мертвый ветер плясать, Росчерк молнии штрих заверши. Пусть холодная сталь Разомкнет нам уста, В небе вспыхнут осколки цепей. Кровь легка и чиста, Камни сдвинет с креста. Убей, слышишь, убей! Убей, слышишь, убей! Группа «Джэм»

Я вывернул правую кисть и услышал, как палаш Фрэнка со скрипом скользнул куда-то в сторону. Почувствовав, как освободилась рука, я с отчаяньем ударил американца торцом эфеса сверху по голове – и еще, еще, еще, не помню, сколько раз, цедя сквозь зубы почти без голоса:

– Отцепись, отцепись, отцепись!..

Он попытался ударить палашом, но на таком расстоянии длинный клинок скользил по моей бригантине – не было места для размаха. Я просунул кулак в гарде ближе к лицу Фрэнка и уже почти вслепую – перед глазами бурлил алый туман – нанес врагу еще несколько ударов прямо в губы.