Не от мира сего
Шрифт:
Рябинин пугливо скосил глаза на соседку — та улыбалась своим социологическим книгам. Видимо, он выругался вслух.
Это же ясно! И просто. Никаких двух бумаг — одна бумага. Письмо. То самое загадочное письмо! Его она сожгла на спиртовке в столе. Нужно проверить на почте, когда и откуда она получала письма. Нет, пожалуй, почту тревожить не стоит. Что ж: получила письмо, снесла на работу и сожгла? Жечь там, где всем бросилось бы в глаза, где каждый мог подойти и спросить? Глупо. А если она принесла его кому-нибудь показать? Только Мироновой или Шурочке. Но они сказали бы следователю. Значит, письмо Виленская получила на работе. Но от кого? Она жила
Рябинин поднял голову. Девушка-социолог зябко куталась в платок и косилась на него. Конечно, он смешная фигура: сидит лохматый мужчина в очках и тупо смотрит в единственный листок, в котором почти ничего не написано. Это когда у всех-то папки, справочники, тома. Интересно: сколько следователь социологически обследует людей? Сотни, тысячи… Да как — в душу влезает. Этой бы девочке хватило на десяток диссертаций. Он встал и пошёл в газетно-журнальный зал. Тут просматривали журналы, брали старые подшивки газет, интересовались новинками. Рябинин рассмешил девушку, протянув требование на прошлонедельную программку телепередач. На её глазах отыскал он тот злополучный день и сразу нашёл: в шестнадцать тридцать пять шла передача «Труженицы хрустальной колбы».
Рябинин слишком торопливо вернул программку и суетливо пошёл из зала. Не будь эта программа старой, библиотекарша решила бы, что он побежал смотреть многосерийный детектив.
Он оказался в длинном коридоре, где медленно ходили аспиранты, уставшие от долгого сидения. Рябинин возбуждённо зашагал вдоль стены, никого не замечая…
Значит, так. Вот, значит, как? Человек посмотрел передачу о своём институте и наложил на себя руки. Но почему?
Рябинин уже знал — почему. Он это узнал сразу, как только глянул в программку. Оставалось построить точную логическую цепь…
Её любовная трагедия произошла весной. С тех пор Виленская ходила на работу и ежедневно видела свой институт. И ничего. Но вот она увидела его по телевизору, и её нервы сдали. Правда, перед этим сжигалось письмо. И всё-таки последней каплей стала телевизионная передача. Так может быть, так вполне могло быть, если только с этим хроникальным фильмом что-то связано. Скажем, самое неповторимое в жизни, которое ушло. Получалось, что это неповторимое привязано к съёмкам. Съёмки зимой и были. Там, на съёмках, оказался тот человек. Вот почему Виленская никуда не ходила — она была с ним все дни. Видимо, съёмочная группа небольшая…
Рябинин пошёл в читальный зал и забрал свой одинокий листок. Остальное он додумает по дороге домой. Ему хотелось быстрого шага, успокаивающего. Радость всегда взвинчивала сильнее, чем неприятности. А сейчас у него была радость учёного, которого осенило после бесплодных опытов.
Завтра утром он найдёт того человека.
11
Но утром нового дня всегда появляются новые заботы, которые откуда-то лезут сами, как трава весной. И все срочные. Сначала вызвал прокурор, который ввёл правило, чтобы каждый работник раз в неделю рассказывал о своём житье-бытье. Сегодня оказался день Рябинина. Потом пришёл гражданин, которого он вызывал давно, а тот лишь вчера приехал из командировки. Затем прибежала Маша Гвоздикина и попросила проверить курсовую работу о причинной связи. После неё сразу же позвонила Демидова и сообщила, что вечером партсобрание. Потом пришёл
Только в двенадцать часов Рябинин пододвинул к себе телефон. Он не знал, сколько человек входит в съёмочную группу, и решил начать с поиска режиссёра.
Телестудия оказалась сложным современным предприятием. Он долго плутал по телефонам творческих объединений, редакций и каких-то хозяйственных отделов. Наконец любезный девичий голосок переспросил:
— «Труженицы хрустальной колбы»? Да, по нашей редакции. Режиссёр Макридин.
— Как ему позвонить?
— А он в командировке. Снимает фильм о Байкале.
— Ну-у-у…
Остановиться Рябинин не мог — он был весь в этом деле. Но жизнь вмешивалась в его расчёты. Видимо, он так сказал «Ну-у-у», что девушка добавила:
— Знаете, по-моему, он уже приехал, но в студии пока не возникал. Позвоните домой.
Она назвала номер телефона. Только положив трубку, Рябинин подумал, что не мешало бы спросить его имя-отчество. Он мог узнать у неё и состав всей группы. Но тогда пришлось бы представляться, они бы узнали про звонок из прокуратуры, приготовились бы к вызову, всё обсудили бы… Он предпочитал внезапность.
Рябинин набрал номер телефона квартиры Макридина.
— Слушаю, — ответила женщина.
— Здравствуйте. Видимо, я говорю с Макридиной…
— Вы говорите с Самсоненко.
Рука дёрнулась и придавила рычаг аппарата. Но это сделал не он: это рефлекс сунулся вперёд него. Мало ли Самсоненко в городе! Да и ошибиться мог, не тот номер крутанул.
Второй раз кружочки вертел аккуратно, выверяя каждую цифру.
— Слушаю, — сказал тот же голос, словно пропущенный через металлическую трубу.
— Мне нужен Макридин.
В трубке стало тихо. Мало ли в городе Самсоненко…
— Да-да, — дадакнул приятный мужской баритон.
— Здравствуйте. С вами говорит следователь прокуратуры Рябинин.
— Я вас знаю, — перебил Макридин.
— Откуда?
— Мне про вас рассказывала жена.
— Какая жена? — спросил Рябинин, хотя спрашивать было уже ни к чему.
— Самсоненко, заведующая лабораторией. К вам зайти?
— Да.
— Через час буду.
Рябинин положил трубку. Он сразу устал. Какая-то бессильная истома легла на тело, будто он отстоял смену в забое или сошёл с марафонской дистанции. И вместе с этой физической опустошённостью пришла обида — ни на кого и ни на что. Но тем сильнее обида, когда не на кого обижаться.
Он уже знал, что Макридин тот, кто ему нужен. Знал по ряду признаков: его женой оказалась Самсоненко, они давно всё обсудили, режиссёр ждал его вызова… И говорил таким голоском, который хоть мажь на хлеб вместо варенья. Это голос виноватого. И Самсоненко всё знала — вот почему замерла на допросе её рука с сигаретой. Теперь съёмочная группа не нужна.
Рита Виленская искала в людях необыкновенное. А вот как просто: муж снял фильм о жене, а заодно прокрутил роман, как киномеханик прокручивает любовный фильм. Но, может быть, Рябинин не прав? Можно ли судить этого режиссёра поступком Виленской? И можно ли судить, не зная человека. Вдруг к нему войдёт обаятельная, незаурядная личность, и Рябинин поймёт увлечение Виленской, и вся эта история глянется совсем иначе…