Не от мира сего
Шрифт:
Но ему почему-то не хотелось видеть режиссёра.
12
Ровно через час, как и было обещано, в кабинет вошёл высокий гибкий человек. Он улыбнулся и благожелательно протянул руку:
— Макридин к вашим услугам.
Видимо, от того ветерка, который вбежал вместе с режиссёром, карандаш покатился по листу бумаги и упал на пол. Поэтому Рябинин не смог пожать протянутую руку — он полез под стол за карандашом. Когда распрямился, руки уже не было, но Макридин ещё
— Садитесь, — предложил следователь.
Режиссёр сел, расстегнул куртку из матово-жёлтой мягкой кожи. Рябинин точно не знал, но, кажется, эту кожу сдирают с молодых оленят. Из-под куртки сразу вышмыгнул широкий галстук-трапеция в крупную рыжую кляксу по белому полю. Верхняя пуговица перво-снежной рубашки была расстёгнута.
— Разрешите закурить?
— Пожалуйста.
Макридин достал ослепительную коробочку сигарет, которых Рябинин никогда не видел, и легонько бросил на стол перед собой, как игрок бросает карту. Затем щёлкнул по её краю крепким полированным ногтем. Из коробочки выскочила ровно одна тонкая длинная сигарета — Рябинину даже показалось, что у неё есть талия. Макридин взял сигарету двумя пальцами, описал ею дугу над столом, поднёс ко рту и прищемил углами больших, набухших губ. Зажигалка появилась в руке сама, из воздуха, из рукава оленьей куртки — хромированный параллелепипед без единой помарки. Он щёлкнул им, откинулся на спинку стула и пустил над своей головой грибок дыма. Тот вроде бы попахивал коньяком.
Знакомые Рябинина, неглупые, образованные люди, часто упрекали его за скоропалительные суждения о людях. Да и коллеги иногда упрекали. И он никак не мог убедить в достоверности своих оценок — не было ни цифр, ни расчётов.
Он не знал, что Макридин за работник, как ведёт себя в коллективе и какой в семье. Но он уже знал о нём главное, самую суть, из которой вытекал и работник, и товарищ по работе, и семьянин. Правда, доказать это Рябинин не мог.
— Я недавно приехал с Байкала, — сообщил режиссёр. — Снимал интересный фильм.
— О чём же?
— Очень красивый фильм.
Макридин откинул головой нежидкие седеющие волосы, вдохновенно вскинул руку и провёл ею в пространстве, показывая незримый фильм:
— Представляете? Байкал! И могучая природа! Скалы, сосны, кристальная вода — и всё в солнце и воздухе. Это будет гимн свету, гимн прекрасному, гимн оптимизму…
Да знает ли он, зачем его вызвали? И знает ли про смерть Виленской?
— Расскажите, какие у вас были отношения с Виленской, — мрачновато перебил Рябинин.
Режиссёр споткнулся на очередном «гимне» и опустил парящую руку.
— Скрывать ничего не собираюсь. Когда я снимал хроникальную ленту «Труженицы хрустальной колбы»…
Макридин иронично улыбнулся, приглашая улыбнуться и следователя такому дурацкому названию фильма.
— …то, откровенно говоря, увлёкся Ритой Виленской. Она довольно тонко понимала искусство кино, чувствовала поэзию, стиль.
— Встречались только на работе?
— Нет, встречались и в иных местах. Разумеется, это не афишировали.
— Виленская знала, что Самсоненко ваша жена?
— Нет, этого в институте никто не знал.
— Ну, а жена про Виленскую знала?
— Видите ли, она понимает, что я человек творческий. На лёгкий флирт смотрит сквозь пальцы.
— Ну, а у вас с Виленской был лёгкий флирт?
— Не совсем. Я ею увлёкся.
Ни чёрта ты не увлёкся, подумал Рябинин. Разве так говорят про увлечение?..
— От врачей и следователей ничего не скрывают, — улыбнулся Макридин той улыбкой, когда надеются на мужское понимание. — Духовная близость у нас, так сказать, переросла в физическую.
— Жена и про это знала?
Впервые Макридин немного помолчал.
— Мы с ней на эту тему не говорили.
— Ну, и во что это потом всё выросло?
Режиссёр не замечал грубоватых вопросов. Они ему были нужны не больше, чем телевизору переключатель программ, — только поверни ручку, а уж говорить и показывать он будет самозабвенно, никого и ничего не замечая.
— Видите ли, Рита подкупала только с первого взгляда. Потом я заметил, что мир она ощущает розовато-усложнённым. Но, боже мой, жизнь и так сложна! Она хотела видеть во мне какого-то романтического героя в пурпуровом плаще. Какого-то современного Дон-Кихота. Согласитесь, глупо. В ней была старомодность наших бабушек. Упаси бог прийти к ней после пары фужеров сухого вина или поцеловать на улице…
— Зачем? — перебил Рябинин.
— Что — «зачем»?
— Зачем целоваться на улице?
— Бывают же порывы. В общем, мы с ней расстались.
— Я не понял: вы любили её?
— Что такое любовь, товарищ Рябинин?! Человечество существует тысячелетия, и до сих пор этого никто не знает.
— Вы тоже не знаете? — усмехнулся Рябинин.
— Я считаю, что любовь — это сублимация сексуальных потребностей.
— Ага, — кивнул Рябинин, — красиво и научно.
Макридин не сомневался в единомыслии следователя. Он считал, что все мужчины состоят в заговоре против женщин. Но Рябинин состоял в других заговорах.
— Она вам писала?
— Да, было одно письмо на Байкал.
Режиссёр даже не пытался скрывать. Нет, это была не честность, это была убеждённость в своей непогрешимости.
— Где оно?
— Где ж оно… Теперь не помню…
Впервые за весь допрос Макридин не улыбался. Он вдруг начал долго и тщательно застёгивать пуговицу на рубашке, словно только сейчас почувствовал свободный ворот. И перестал смотреть на следователя, потому что при застёгивании верхней пуговицы удобнее всё-таки глядеть в потолок. Оказывается, он пытался скрывать. Почему же всё рассказывал, а тут засмущался?..