Не отдавай меня ему

Романова Ульяна

— Да, — согласилась я, — все именно так.

Молча поднялась, передала Агату Вадиму и постаралась уйти, но Милана схватила меня за локоть:

— Не смей больше с ним видеться, поняла? Иначе ты мне больше не сестра.

Я выдернула локоть, вышла в гостиную, надела свитер потеплее, не обращая внимания на недовольство Миланы и Вадима. Взяла заряженный телефон с тумбочки, надела обувь, куртку, шапку, не чувствуя ничего.

Мозг выключил тумблер, отвечающий за чувства.

— Куда ты? — спросил Вадим, когда я потянулась к дверному замку.

—

Трахаться с Маратом, — улыбнулась я так, что он вздрогнул.

Медленно вышла, заперла дверь и, пошатываясь, спустилась на два этажа ниже. Достала телефон, разблокировала его, набрала номер Тани. Он оказался выключен. Тогда я зашла в мессенджер, нажала на значок микрофона и заговорила мертвым безэмоциональным голосом:

— Ты мне нужна, слышишь? Ты мне сейчас как никто нужна, Таня. Побудь хоть немного старшей сестрой, прошу. Я не справляюсь, я ломаюсь. Прошу, позвони мне, встреться со мной, ты так мне нужна.

Убрала палец с кнопки, дождалась, пока сообщение уйдет, и медленно побрела на улицу. Метель стихла, под ногами шуршал снег, напоминая, что я еще жива. Пока жива.

Не глядя по сторонам, просто шла куда глаза глядят.

— Мария, присаживайтесь, — суетливо отводя глаза, просит доктор.

— Я с ребенком, ничего? — смущаюсь я. — Не с кем оставить.

— Эм-м-м, зря, конечно. Разговор будет сложным.

— Говорите, — решительно прошу я.

— Пришли ваши анализы и…

— Не тяните, — прошу я, внутренне холодея.

Я чувствую, как все внутри покрывается коркой льда.

Доктор молчит и собирается с силами. Встает, задумчиво потирая подбородок, и достает снимок.

— Я по-простому объясню. Мария, у вас опухоль в голове размером примерно с грецкий орех. Я долго не звонил, консультировался с коллегами, — доктор берет паузу. — Неоперабельная. Никто не возьмется, опухоль без четких границ, огромных размеров, у дыхательного центра. Риск, что вы умрете на столе, слишком велик.

— Я умру? — голос надломленный, не мой.

Врач опускает голову и громко выдыхает.

— Сколько мне осталось?

— Никто не знает. Неделя, месяц, год. Я не знаю. Но будем оптимистичны. Вот визитка отличной клиники в столице, у них есть необходимое оборудование, но гарантий никто не даст.

— У меня нет таких денег, — я опускаю голову и сильнее прижимаю к груди Агату, — а если и найду, то гарантий никаких нет, верно?

— Нужно попробовать.

— Какова вероятность, что я выживу? — спрашиваю

в лоб.

— Мала. Очень, — доктор отводит взгляд и говорит почти шепотом. — Но вы попробуйте. Возьмите визитку, вот ваши анализы, снимки, диагноз. Возьмите, Мария.

Реальность плывет, осознание не приходит. Я в дурном страшном сне и скоро проснусь.

Беру папку с документами, Агату и медленно иду к выходу. Нет, это неправда, это все не со мной. Это сон, я жива и буду жить еще долго. Я увижу, как растет Агата, как она идет в первый класс, отпраздную ее выпускной. Я обязательно стану счастливой, найду свою любовь и узнаю, каково это — любить.

А диагноз — это неправда. Со мной такого не могло приключиться. Не мог бог меня так наказать. Не мог.

Выхожу на улицу и выбрасываю документы в мусорное ведро. Этого нет. Этого нет. Нет диагноза, нет опухоли, и подтверждения этому нет.

Еду домой с Агатой, глядя на себя со стороны. Нужно жить здесь и сейчас. Нужно помочь Марату, да, его маме нужна помощь.

Варю суп, снова собираю Агату и делаю вид, что все хорошо, потому что так и есть.

А потом отталкиваю Марата. Я вижу, как он смотрит на меня. Вижу, что мы сближаемся. Я все понимаю и сама к нему тянусь. Но я не имею права сближаться ни с кем больше. Не хочу. Мне больно.

Я шла, низко опустив голову, и прокручивала в голове слова доктора. Понимала, что начинаю сходить с ума. Жалкий уход, жалкая, серая прожитая жизнь.

И все те, кого я считала близкими, меня ненавидят. Все.

Я свернула за угол и осмотрелась. Я оказалась во дворе общежитий, где сдавали комнаты. Голова закружилась, я взглядом нашла лавку и побрела к ней.

— Маша? — услышала за спиной голос, от которого все мышцы в теле заныли.

Резко обернулась и встретилась с диким взглядом черных глаз. Марата шатало, в глубине его зрачков плескалось безумие. Он стоял напротив, спрятав руки в карманы, и, кажется, не верил себе.

— Что ты здесь забыла? — рявкнул он.

— Я… гуляла, — прошептала я.

— Возле моего дома?

— Я не знала, что ты здесь живешь, — растерянно призналась я.

— Не знала, — он криво усмехнулся и пошатнулся.

— Ты пьян? — испугалась я.

— Хуже, Маша, — прохрипел он, делая шаг ко мне, — хуже.

Подошел, схватил за плечи и потерся носом о мою щеку. По телу пробежали мурашки, а я сглотнула.

— Я, по-твоему, кто, Маш? — горячо заговорил он. — Я для тебя кто? Жилетка, в которую можно поплакаться? Спаситель? Или жертва, которую нужно спасать? Кто я, Маша? Почему ты смотришь на меня как на мужика, которого хочешь, но отталкиваешь? Почему? Я плохой для тебя? Бедный? Неправильный? Почему, Маш? Все ж хорошо было, почему так?