Не отпускай меня
Шрифт:
Через мгновение он услышал глухое «туп-туп». Скорее даже не услышал, а больше почувствовал пальцами босых ног вибрацию старого дощатого пола. Потом его свободное ухо заполнила вторая Верина партия: она постукивала по коробке с какой-то искажённой и в то же время единственно правильной частотой. В мелодии, звучащей из проигрывателя, каждый инструмент говорил на своём языке. Такого джаза Глеб раньше не слышал. Вавилонское столпотворение
Глеб посмотрел на Веру. Она, казалось, о чём-то задумалась. Он шумно выдохнул:
– Ух ты! – только и сумел произнести он.
– Именно, - подтвердила его восторг Вера.
Уголки её губ поднялись вверх, на щеках образовались мягкие симметричные ямочки. Она внимательно вычитывала в глазах Глеба эмоции, которые вызвала музыка.
– Что это такое? – спросил он и потянул из уха наушник больше для того, чтобы отвлечься от её улыбки.
Было что-то отталкивающе интимное в том, как их, сидящих бок о бок на кровати, соединял этот тонкий белый проводок. Теперь, когда музыка закончилась и уже не заполняла его сознание, Глебу хотелось эту связь немедленно разорвать. Он чувствовал, что музыка делает его уязвимым.
– Это джазовая композиция с одной старой пластинки. – ответила Вера на его вопрос.
– Мне её подарил один очень важный в моей жизни человек, - Вера на секунду задумалась, в глазах её промелькнула печаль.
– Я сегодня думала, отчего человек хочет свои хорошие воспоминания и памятные вещи перенести из одной своей жизни, которая подошла к концу, в другую - ту, которую он собирается начать. Зачем ему это?
Глеб вспомнил чемодан, с которым он уезжал из города. В нём тоже было не очень много вещей. Но всё, что он взял с собой, для него имело большое значение.
– Не знаю…, наверное, потому что
Глеб снова почувствовал вторжение во что-то личное. В этот момент сложно было сказать, он ли вторгался в Верин мир или же наоборот. Как бы там ни было, он поспешил встать с кровати и протянул Вере наушник.
– Спасибо.
Он хотел поскорее выйти из комнаты. Подальше от её задумчивого взгляда и печальной улыбки.
– Глеб, постой, - Вера остановила его уже почти в дверях.
– Я хотела спросить.
Нехотя, уже почти в коридоре, Глеб обернулся. Ему хотелось поскорее выйти из дома на свежий воздух. Но Вера продолжила:
– Я бы хотела душ принять. А в доме я не видела ванной.
Глеб об этом совсем не задумывался, но Верино желание принять душ было вполне естественным. Она провела долгое время, сражаясь с температурой, день и ночь обливаясь потом. Первые дни, когда Вера металась в жару, простыни приходилось менять по несколько раз в день, потому что они были насквозь мокрыми. Только сейчас Глеб подумал, что её волосы уже несколько дней затянуты в тугой пучок.
– Э-э, здесь нет душа. Это старый вокзал, и всё, что здесь есть, - это туалет и небольшая раковина, - на момент на лице Глеба отразилась задумчивая растерянность. Но тут же её сменило решительное выражение.
– Хотя… у меня есть одна идея, - добавил он и вышел за дверь.
Вера
Вера оставила бесплодные попытки понять, каким образом устроен мир этого отшельника. Она пошла на кухню, где нашла оставленную для неё пшённую кашу. Глеб неплохо справлялся с простыми блюдами. Вера не видела, чтобы он проводил много времени в доме, но в последние дни у них возник свой ритуал. Гостья сама накладывала себе еду, когда ей этого хотелось. Глеб свой распорядок ей не навязывал. И тёплая, завёрнутая в полотенце еда всегда ждала Веру на кухне.
Кухня в здании старой станции была импровизированной и по-мужски неуютной. Столик под окном, два стула. Сама комната большая и светлая, но пустая. В одном её углу бочком к небольшой эмалированной раковине притулилась газовая плита. От столика до плиты на глаз больше пяти метров. И примерно посредине между ними, словно в поисках компромисса, тускло поблёскивал стеклянными дверцами громоздкий сервант. В нём Глеб хранил всё своё кухонное хозяйство. Холодильник по необъяснимым причинам стоял рядом с кухней в коридоре.
Конец ознакомительного фрагмента.