Не отступать! Не сдаваться!
Шрифт:
— Да вы возьмите этот ремень, — посоветовал Глыба.
— А куда я портупею прицеплять буду? — возразил лейтенант.
— Да вот же колечки…
— Эти малы.
Глыба порылся по кровати еще и извлек оттуда портупею.
— Вот! — обрадовался он. — Как раз подойдет.
И передал лейтенанту новенький, приятно пахнущий недавно выделанной кожей ремешок. Егорьев снял свой ремень и портупею и облачился в ремни немецкие.
— Красота! — воскликнул довольный Глыба, глядя, как лейтенант, поскрипывая амуницией, оправляет
И тут же оба, и Глыба и Егорьев, обернулись на донесшийся из угла блиндажа треск. То Синченко и Золин пытались штыком винтовки вскрыть запертый на ключ кованный железом сундук.
— Осторожно, а вдруг там бомба, — предупредил Егорьев.
— В запертых на ключ сундуках бомбы не держат, — налегая на штык, с натугой ответил Синченко.
— Эй, эй, да вы же сейчас все тут разломаете, — сказал Егорьев, глядя, как Синченко отдирает от сундука прибитое к нему железо.
— Не наше, не жалко, — не оборачиваясь, бросил Синченко.
— Нет, так не возьмешь, — качая головой, сказал Золин.
— Тогда так…
И прежде чем лейтенант успел что-либо сообразить, Синченко выхватил у Золина свой автомат и длинной очередью по кругу выстрочил из сундука замок. Затем ударом ноги отбросил крышку назад.
— Что там? — кинулись к сундуку Золин и Глыба. И в ту же секунду оба с восхищением и изумлением воскликнули: — Ах!
Синченко достал из сундука бутылку французского коньяка, в другой руке держал две банки консервов.
— Вот так бомба, — заглянув в сундук, сказал Золин.
Егорьев подошел к сундуку и, нагнувшись, тоже посмотрел. На его дне вдоль стенки стояло полдюжины бутылок, таких же, как и та, что была сейчас в руках у Синченко. Около бутылок ровными рядами разместились банки всевозможных консервов, остальное пространство, чуть ли не до половины высоты сундука, было завалено плитками шоколада, коробочками с какими-то разноцветными кубиками, вафлями в бумажной обертке, пачками сигарет и еще чем-то, небольшим, продолговатым, завернутым в фольгу.
У всех, не исключая и лейтенанта, при виде такого богатства пооткрывались рты.
— Эт-то что, все наше теперь? — заикаясь от волнения, тихо спросил шокированный найденным Глыба.
— Нет, его! — с хохотом кивая головой на привязанного к кровати немца, сказал Синченко. — Конечно, наше.
И принялся набивать себе карманы. Золин взял всего лишь несколько пачек сигарет, мотивировав отказ от остального тем, что он-де сладкое не любит. Зато Глыба как с цепи сорвался: греб все без разбору и остановился лишь тогда, когда класть было уже решительно некуда.
Егорьев хотел было уже сказать: «Прекратите мародерствовать», но потом передумал, решив, что пусть берут — заслужили. Сам лейтенант из чистого любопытства взял одну плитку шоколада и, надорвав красочную обертку и отломив маленький кусочек, принялся жевать. Шоколад оказался горький
— У них все такое, — сказал Синченко. — Обертка там, упаковка, это красиво, все рационально, продумано, а начнешь есть — вырви глаз.
— А это что? — спросил Егорьев, повертев в руках небольшую коробочку и высыпая себе на ладонь из нее горсть разноцветных кубиков.
— Напитки разные, — отозвался Синченко.
— Напитки? — удивленно переспросил лейтенант.
— Ага. В воду кладешь, оно там растворяется. Ну, конечно, в определенных пропорциях, знать надо. И пей себе на здоровье.
Золин презрительно покосился на содержимое егорьевской ладони, бросил:
— Химикат.
Однако лейтенант коробочку со столь удивительными напитками положил в карман и, достав из сундука нечто облаченное в фольгу, принялся разворачивать.
— Смотрите-ка, хлеб, — еще больше, чем по поводу напитков, удивился Егорьев.
— Конечно, хлеб, — сказал Синченко таким тоном, будто для него вскрывать и осматривать подобные сундуки было каждодневным и давно уже привычным делом. — Видите, какой он мягкий. Годами храниться может.
Егорьев пощупал хлеб: тот действительно не уступал по качеству свежевыпеченному. Однако один недостаток лейтенант все же отметил:
— А запах хлебный утрачен.
Синченко усмехнулся:
— Тут уж, как говорится, не до жиру, быть бы живу.
— Нет, у нас хлеб вкуснее, — покачал головой Егорьев, попробовав немецкого. — У нас чувствуется, что хлеб ешь, а это мякина какая-то.
— Ну что, лейтенант, куда остальное-то девать будем? — спросил Синченко. — Набрали до отвалу.
— Раздадим всем бойцам взвода.
— Вообще-то полагается сдавать трофейщикам, — напомнил Синченко.
— Как вам не стыдно! — набросился на него лейтенант. — Если сами напихали, аж карманы поотвисли, так другим, значит, дулю? Нет, пусть все по справедливости будет, они не хуже вашего воевали.
— Ваша воля, — пожал плечами Синченко.
— Золин, вызовите сюда сержанта Дрозда, пусть разделит содержимое между солдатами, — приказал Егорьев. — И особенно смотрите, чтобы сигареты не зажулил… Да, еще скажите старшине, чтобы подготовил список убитых и раненых.
— Доверять Дрозду сундук, что козлу огород, — усмехнулся Золин.
— Ладно, идите, идите, — рассмеялся Егорьев. — Если что, мы ему всем взводом рога отшибем.
Все захохотали, довольные ответом лейтенанта, и Золин, улыбаясь, вышел из блиндажа.
Минут через пятнадцать в блиндаж явился сержант Дрозд. Положив на стол список, вытянулся по стойке «смирно». Сержант за рекордно быстрое время просмотрел и перерисовал фамилии убитых и раненых и теперь, гордясь своим трудом, подобострастно смотрел на Егорьева.