Не отворачивайся
Шрифт:
Это был черно-белый портретный снимок, девять на двенадцать, сделанный скорее всего в будке универмага «Сирс». Слегка выцветший, на углах помятый. Она протянула его мне.
— Мы ее сфотографировали примерно за два месяца до…
Джан Ричлер была красивым ребенком. Ангельское личико, ямочки на щеках, выразительные глаза, кудрявые белокурые волосы. Я искал на снимке хоть какое-то сходство с моей женой. Что-нибудь в глазах, в линии рта, носа. Попытался представить, что фотография лежит на столе рядом со снимками других
— Спасибо, — тихо проговорил я, возвращая фотографию.
— Что? — спросила Греттен.
— Разумеется, вы и не ожидали от меня, что я начну утверждать, будто это моя жена. Но это не она.
Хорас вздохнул.
— Сейчас покажу вам ее фотографию, — сказал я, доставая из кармана одну из тех, что напечатал для детектива Дакуэрта.
Хорас взял фотографию, взглянул на нее и передал Греттен. Она рассматривала фото очень внимательно, что было неудивительно, если учесть, что на нем была изображена женщина, носившая имя ее дочери, и не только имя. Греттен изучала снимок вначале на расстоянии вытянутой руки, затем поднесла ближе к глазам, тщательно высматривая что-то, и положила на стол.
— Ну как? — спросил я.
— Да, ваша жена красивая, — произнесла она с оттенком мечтательности в голосе. — Хотелось бы надеяться, что, будь наша Джан жива, она тоже выросла бы красавицей. — Греттен взяла фото, намереваясь протянуть мне, однако передумала. — Если ваша жена носит имя нашей дочери, не знаю, как это получилось, но можно предположить, что она как-то связана с нашим городом. Вероятно, я ее где-то видела. Позвольте мне оставить фотографию у себя?
— Конечно!
Она положила фотографию вместе со снимком дочери.
— Эта женщина утверждает, что мы ее родители? — спросил Хорас.
— Она никогда не называла вашу фамилию, но так сказано в свидетельстве о рождении. Моя жена не знает, что я видел его.
— Вам не показалось странным, что она не познакомила вас со своими родителями? — спросила Греттен.
— Жена это объясняла. Говорила, что давно порвала с ними. Поэтому я и приехал сюда. Думал, может, она попыталась восстановить отношения. Объясниться. Последние две недели она находилась в депрессии.
— Извините, но мне нужно на минутку выйти, — произнесла Греттен дрожащим голосом.
Мы сидели с Хорасом и молчали. Затем он сказал:
— Только все вроде улеглось, и тут является человек, чтобы разбередить старую рану.
— Извините, — пробормотал я.
Он кивнул.
Я попытался встать и покачнулся.
— Надеюсь, вы не намерены садиться в таком состоянии за руль автомобиля? — спросил Хорас.
— Все в порядке, — заверил я. — Остановлюсь где-нибудь по пути, выпью кофе, перекушу.
— Вы выглядите очень усталым, и кофе вам не поможет.
—
— Сколько вашему мальчику: года три? — спросила Греттен, спускаясь по лестнице.
— Четыре, — ответил я. — Его зовут Итан.
— Вы давно женаты?
— Пять лет.
— И как это отразится на вашем сыне, если вы заснете за рулем и разобьетесь?
Я знал, что она права.
— Надеюсь, здесь можно найти место, где переночевать.
Греттен показала на диван, на котором сидел Хорас:
— Можете спать здесь.
— Я не хочу вас стеснять.
— Вы нас не стесняете.
Я кивнул.
— Большое спасибо. Утром я сразу же уеду.
Хорас посмотрел на меня, наморщив лоб.
— Если ваша жена заявляет, что она Джан Ричлер, но таковой не является, то кто она, черт возьми, такая?
Вопрос давно уже вертелся у меня в голове.
— И зачем ей было цепляться к нашей девочке? — продолжил Хорас. — Присваивать ее имя? Разве она не достаточно пострадала?
Глава девятнадцатая
Утром в воскресенье радиочасы Дакуэрта включились, как обычно, в шесть тридцать. Детектив не пошевелился. Он не слышал, как диктор сообщил, что сегодня будет облачно с прояснениями, температура воздуха около двадцати двух градусов, а в понедельник возможен дождь. А вот Морин Дакуэрт все слышала, потому что уже проснулась. Всему виной был сон, очередной кошмар с участием их девятнадцатилетнего сына Трэвора, который отправился путешествовать по Европе со своей подружкой Триш и уже два дня не звонил и не посылал им электронных писем, потому что ему было плевать на тревогу родителей. Ей приснилось, будто на сей раз сын решил спрыгнуть с Эйфелевой башни на веревке, на манер Тарзана, а у самой земли его атаковала стая обезьян.
Разумеется, много чего может случиться с твоим чадом, путешествующим вдали от дома, но Морин Дакуэрт понимала, что подобный вариант все же маловероятен. Пытаясь вытеснить из головы дурацкий сон, она встала с постели, осмотрела одежду мужа, которую он в спешке сбросил, вернувшись вчера поздно вечером с работы. День выдался у него трудный, они безуспешно искали женщину, пропавшую в парке аттракционов. Брюки чем-то заляпаны — похоже, мороженым. Она повернулась к кровати.
— Барри. — Он не пошевелился. — Барри, — произнесла громче и коснулась его плеча.
Он что-то пробормотал и, открыв глаза, посмотрел на часы.
— Да-да, пора вставать.
— Ты что, и сегодня пойдешь? — спросила жена.
Он кивнул:
— Придется.
— А теперь скажи, что это такое? — Морин показала пятна на брюках.
Барри вгляделся.
— Ну где-то запачкался. Что поделаешь, работа у меня такая.
— Работа, значит, виновата. Но ведь это мороженое.
— Наверное.
— И где же ты его ел?