(Не) пара для вампирессы

Кайли Мэл

Вздохнув, обошёл подругу и обнял за плечи, коснулся кончиком носа волос.

В отличие от коллег по ремеслу, вампиресса не использовала парфюм, что не мешало ей иметь собственный аромат. Лёгкий, едва уловимый — и то при близком контакте. Свежий, будто крепкая, нераспустившаяся роза морозным утром. Сочетание несочетаемого, невозможного. Загадочного и манящего.

— Марк, — прошептала она и обернулась, оказавшись со мной нос к носу.

Я приподнял бровь, ожидая вопроса или утверждения, но подруга молчала, гипнотизируя близостью. Нет, не так, скорее сама заворожённая,

утопающая в чужом взоре. Глаза блестели, но оставались холодными, как серебро — единственное, которое не ранило её.

Сирена приоткрыла рот, но лишь схватила воздух. Казалось, она хотела что-то сказать и не решалась, словно слова никак не желали сорваться с губ. С искусанных припухших губ, подчёркнутых алым оттенком; губ, которые с недавних пор мне снились.

Ведомый ими, я склонился к вампирессе, сужая кольцо объятий. Николь вздохнула и подалась ко мне, не оставляя сомнений, равно как и воли.

Наконец, мы остались вдвоём, без свидетелей, без условностей, где никто и ничто не могло помешать нам. Меня сносило бешеной энергией, заключённой в хрупком теле, скрытой за холодной внешностью, за ледяной выправкой.

Я уже ощущал её дыхание на своих губах, растягивая будоражащий момент томного напряжения, когда наяда склонилась, пряча лицо и разрушая морок.

— Нет, — выдохнула она и покачала головой.

Сказать, что я оторопел, — значит, ничего не сказать!

Сначала подумал, что ослышался. Чувствовал ведь, как девушка трепетала в моих руках, что её влекло ко мне не меньше, чем меня к ней, и отказ?

— Мы… не должны.

Содрогнувшись, словно прикосновения причиняли ей боль, Николь отстранилась. Я не стал удерживать её силой.

Не женщина, а ходячее противоречие! Её отзывчивость моим рукам и вместе с тем непонятная неприступность кружили голову, заставляли тело каменеть от напряжения.

Я сделал глубокий вдох, попытался успокоиться.

Куда там!

Ненавистное чувство, переплетённое с инстинктами, когда желанная добыча почти твоя, когда сопротивление сломлено, а потом… Тебя словно окатили ведром ледяной воды, грубо вырвали из соблазнительного наваждения. С трудом сдержался, чтобы не стиснуть зубы, хотя, подозреваю, что желваки всё равно выдали меня.

— Кому не должны? — уточнил, борясь с дрожью в голосе — то ли возбуждённой, то ли злой. — Это из-за Камиллы? Из-за Ханта?

Ясности ума не хватало. Должно быть, кровь оттекла, а обратно не вернулась.

Свалим на силу тяжести.

— Из-за тебя, — помолчав, ответила вампиресса.

Прозвучало, как приговор. Я потянул носом воздух, пытаясь унять раздражение. Уязвлённое самолюбие лишало последней сдержанности и благоразумия.

— Боюсь, в тебе могли возникнуть чувства, на которые я… — девушка запнулась, но, собравшись с мыслями, продолжила, — не могу ответить. Не говори, что я не предупреждала тебя: связь с вампиром не имеет ничего общего с любовью.

Сказала, как отрезала.

Предупреждала, не спорю. Чтобы разгуливать по моим апартаментам полуобнажённой после душа. Варить кофе и готовить ужин. Спасать жизнь. Обниматься под дождём. Ревновать

к сопернице, в конце концов!

Видно, у бессмертных другие представления о любви, а я и не в курсе. В лучшем случае, как о собственническом обладании. Только мне этого было мало.

— Что-то тут не сходится, Николь, — девушка попыталась отступить, но я поймал её за предплечье. — Ты сама-то осознаёшь, что творишь? Говоришь одно, а делаешь другое. К чему эти игры?

— Нет никаких игр! — вспыхнула вампиресса и рванула руку.

Я удержал её, решив за нас обоих, что разговор прервётся, когда я сочту нужным. Видел, как недобро сверкнули прищуренные глаза, но мной владели какие угодно чувства, кроме страха.

— Не выдавай желаемое за действительное, Маркус. Если ты принял благодарность за любовь, в этом нет моей вины.

Как же я ненавижу своё полное имя!

От одного звука передёргивает, как от раздражающего скрипа или скрежета. Ничего хорошего не происходит, когда ко мне обращаются в официальной манере.

И в устах девушки, которой я имел неосторожность увлечься, оно звучало, как пощёчина. Судя по выражению лица, именно такого эффекта она и добивалась.

— Вот как? — процедил сквозь зубы, поддаваясь злости и язвительности — неразлучным спутникам в моём случае. — Смотрю, твоя благодарность из раза в раз выходит за пределы дружеских отношений. Спутать несложно.

Губы вампирессы дрогнули от обиды, и в следующую минуту щёку обожгла звонкая оплеуха, которой я не успел помешать.

— А тебя это задевает, — заметила она, вернув ледяное самообладание. — Бесишься из-за того, что я принадлежала всем, кроме тебя?..

Соскользнув пальцами на тонкое запястье и сдавив его до боли, я хотел ответить нечто ехидное вроде того, что не являюсь любителем второсортных вещей, бывших в употреблении, но вместо этого прижал подругу к заграждению у самой воды и выдохнул:

— Я покажу тебе принадлежность!

Давно я не испытывал такой исступлённой звериной страсти, как когда впился в полураскрытые губы властным поцелуем. Николь замерла, оторопев так, что на время забыла и о гордости, и о сопротивлении.

Поцелуй с вампирессой не походил ни на один другой, поскольку её губы оставались прохладными. Впрочем, в контрасте таилась своеобразная прелесть.

Целоваться сирена умела — понял по тому, с каким жаром она отозвалась мне. Мысль, что я у неё не первый, обожгла ревностью где-то на подкорке сознания. Плотнее прижал девушку к себе, запустив свободную ладонь в шелковистые волосы.

И после этого она будет мне что-то говорить про желаемое и действительное!

Точно так же, как я терял контроль при близости с ней, она дрожала от каждого моего прикосновения. И уж подобную дрожь я отличу от любой другой.

Словно угадав ход чужих мыслей, коварная вампиресса прокусила мне нижнюю губу до крови и оттолкнула прочь. Провела кончиком языка по алым следам, сводя на нет эффект отрезвляющей боли. Подавшись к ней, я снова попытался поймать желанные губы, но Николь упёрлась свободной ладонью мне в грудь.