Не погаси огонь...

Понизовский Владимир Миронович

В мерзком расположении духа пребывал и фон Коттен. Он ума не мог приложить, куда запропастился штаб-ротмистр Петров. Полковник послал офицера на свой страх и риск, нарушив порядок – не поставив в известность начальство на Фонтанке. И теперь предстояло самому, в сугубой тайне, искать как в воду канувшего сотрудника отделения. Все же, собрав с миру по нитке начавшие обращаться в розыскных сферах сведения о конференции, фон Коттен представил и собственный доклад. Департаментские чиновники сопоставили сие сочинение с заварзинским – пункт за пунктом, фразу за фразой, – и заключили: «Из изложенного явствует, что доклад полковника фон Коттена по сравнению с докладом полковника Заварзина представляется слишком кратким по своему содержанию, не заключает в себе многих весьма существенных вопросов, обсуждавшихся

на конференции, а также страдает неточным изложением сущности вынесенных решений и неточным показанием числа присутствовавших на конференции делегатов и неправильным наименованием организаций, пославших их».

Заварзин же набирал темп. Он понимал, что охранная служба потерпела поражение – сорвать социал-демократическую конференцию не удалось. Как ослабить хотя бы воздействие этого события, помешать усилению революционного движения в империи?.. 20 февраля он уже сам направил начальникам губернских жандармских управлений, охранных отделений и розыскных пунктов всего Центрального района – каждому лично – предписание, в коем особо отметил, что результаты состоявшейся конференции «несомненно должны отозваться на усилении подпольной работы на местах, особенно среди рабочего класса, почему является надобность тоже усилить и наблюдение в этой среде». Подчеркнув: «Фактически устанавливается, что состоявшаяся конференция объединила самые активные и трудоспособные части Российской социал-демократической рабочей партии», – полковник с тревогой предупреждал своих коллег: «Следует ожидать, что, – первоначально в более крупных рабочих центрах, – появятся разъездные агенты Центрального Комитета, которые, возобновляя старые партийные связи, будут стремиться успеть к началу перевыборной в 4 Государственную Думу кампании восстановить местные руководящие коллективы в виде комитетов и групп, от каковых работа постепенно распространится на менее серьезные пункты, в смысле численности в них распропагандированного элемента и наличия старых связей».

А на Фонтанке, в недрах особого отдела, была заведена еще одна папка, на которой писарь вывел: «О конференции РСДРП в Праге», – и особым шрифтом, крупно, во всю обложку – начертал и подчеркнул: «Ленинская конференция». Папка открывалась листком «Извещения»: «Товарищи! Очередное дело наконец выполнено…»

Как и для большевиков, так и для охранных служб империи это было и завершение одного этапа и начало другого. Поединок революционеров с департаментом полиции и всем самодержавным российским строем продолжался.

Серго Орджоникидзе, избранный в состав Русского бюро ЦК, готовился к возвращению в Россию. Еще на несколько дней ему пришлось задержаться в Праге, чтобы организовать отъезд всех делегатов. Эту работу он проделал вместе с Пятницей. Но вот уехал и Пятница. Серго последним оставлял столицу Чехии. Путь в Питер лежал через Париж.

Последняя встреча с Владимиром Ильичем. Упакованы и отправлены только что отпечатанные листки с «Извещением». Подготовлены из состава участников конференции докладчики – им предстоит рассказывать о происшедшем в комитетах и ячейках во всех концах страны.

Как возвращаться?.. Нелегально переходить границу или ехать открыто, через жандармские пропускные пункты? «Засветили» или нет?.. Решил рискнуть. В Сувалках офицер без особого интереса перелистал паспорт, выданный на имя Гасана Новруз-оглы Гусейнова.

10 февраля Серго уже писал из Питера в Париж: «Дела идут недурно. Надеюсь, пойдут совсем хорошо… Настроение среди публики отрадное. О ликвидаторах и слышать не хотят. Все, без различия, приветствуют наше начинание. В успехе не сомневаюсь. Почти на каждом заводе имеется сплоченная группа».

А спустя несколько дней из Киева – самому Владимиру Ильичу: «Везде и всюду просят резолюций,

только жаль, что их нет в большом количестве, шлите по несколько экземпляров по имеющимся адресам. В Киеве очень крепко. Еженедельно выходят листки и ведется работа».

Из Киева его путь лежал в Ростов-на-Дону, в Закавказье – в Баку, Тифлис. И в каждом городе – восстановление связей, доклад о решениях конференции, обсуждение дальнейших планов. И снова – в столицу. С короткой остановкой в Москве.

Остановка эта оказалась роковой.

Шел

уже девятый месяц, как в департаментских циркулярах появилось странное имя «Серго», а до сих пор не было известно, кто же скрывается под ним – охранные службы располагали разноречивыми установочными данными даже о его внешних приметах: русский – кавказец, блондин – брюнет, высок – коренаст… И вот наконец удача, в какой уже раз выпавшая на долю полковника Заварзина: во время остановки в Москве неуловимый Серго доверчиво вступил в контакт с недавним делегатом конференции, как и Орджоникидзе избранным в Праге в ЦК, – Романом Малиновским. «…Вышеуказанный Серго 4 сего апреля в г. Москве, на основании указаний агентуры, взят в наружное наблюдение под филерской кличкой „Прямой“ и, по имеющимся предположениям, намерен на-днях выехать в г. С.-Петербург. О времени отъезда Серго, арест коего в г. Москве невозможен по соображениям агентурного характера, будет поставлен в известность начальник С.-Петербургского охранного отделения… Полковник Заварзин». И следом, спустя четыре дня: «В дополнение к представлению моему от 5 сего апреля… доношу, что член ЦК РСДРП Серго, взятый в наружное наблюдение под филерской кличкой „Прямой“, оставался все время в г. Москве и встретился здесь 7 апреля с прибывшим из г. Баку неизвестным; последний, по сведениям секретной агентуры, оказался упоминаемым в предыдущих моих представлениях центровиком „Кобой“, кооптированным в ЦК по окончании заседаний Пражской конференции. Ввиду близости к Серго и Кобе имеющейся в отделении центральной секретной агентуры и невозможности вследствие сего арестовать наблюдаемых в г. Москве, отъезду их препятствий мной не ставилось, и оба они, в сопровождении филеров, выбыли сего числа в г. С.-Петербург с поездом № 8. Об отъезде поименованных лиц и принятии наблюдения начальник С.-Петербургского Охранного Отделения извещен мной срочной, в копии при сем представляемой депешей…» Полковник Заварзин снова делал подарок своему столичному коллеге-недругу. Но министр и директор знают, что герой дня – он, а не фон Коттен.

Тут уж начальник Петербургского охранного отделения расстарался. С первой минуты, едва сойдя с поезда, Серго был взят «на короткий поводок». Полковник направил по его следу самых лучших агентов. Их было втрое больше, чем полагалось по самому усиленному режиму. Фон Коттен решил не спешить: надо выявить столичные связи – тогда будет и его заслуга. Но наблюдаемый оказался чрезвычайно осторожным. Сточасовое круглосуточное наблюдение ничего не дало. Еще, упаси боже, уйдет!..

14 апреля 1912 года Серго был арестован прямо на улице. При задержании он назвался крестьянином Гусейновым. Тут же последовал телеграфный запрос. Через день поступил ответ: паспортная книжка действительно выдана жителю села Сарван Гасану Новруз-оглы Гусейнову, однако владелец ее умер в декабре минувшего года. Все последующее было для охранных служб лишь выполнением обычных процедур. Полковник фон Коттен уведомлял: «Именовавшийся

Гусейновым в действительности оказался Григорием Константиновичем Орджоникидзе. Орджоникидзе в 1908 году Тифлисской Судебной Палатой за Государственное преступление был приговорен к ссылке на поселение и был сослан в дер. Потоскуй, Пинчугской волости, Енисейского уезда и губернии, откуда в 1909 году бежал и, как скрывшийся, разыскивался Циркуляром Департамента Полиции от 30 ноября 1909 года за № 126048/119 ст. 20084, а посему дело о нем передано на распоряжение Прокурора С.-Петербургского Окружного Суда».

Спустя несколько месяцев Григорий Орджоникидзе был приговорен к трем годам каторжных работ с последующим поселением в Сибири пожизненно. Его заковали в кандалы и бросили в Шлиссельбургскую крепость.

Летом того же 1912 года Юзеф отправил из Кракова в село Орлинга, Иркутской губернии, – туда, где находилась в ссылке его жена, – короткое письмо:

«Зося, моя дорогая!

…Любовь зовет к действию, к борьбе… У меня сейчас ежедневно с раннего утра утомляющее и поглощающее весь день занятие вместе с другими. Быть может, через несколько дней я напишу тебе побольше… Прочла ли ты „Силу“ – стоит внимательнее прочесть, так как в этой книге много ободряющих мыслей, придающих настоящую силу. Крепко тебя обнимаю».