Не погаси огонь...
Шрифт:
Бандероль Зося получила по почте раньше. Но литература приходила и прежде, на новую книжицу она не обратила особого внимания. Теперь же подумала: Юзеф в записке из десяти строк посвятил «Силе» четыре строки. Вряд ли это случайно. Она еще и еще раз перелистала ничем не примечательный томик. Расклеила переплет. Меж двумя картонками лежали паспорт и деньги.
С этим паспортом Зося и бежала из Сибири. Благополучно добралась до Кракова. Там ее ждало письмо. На конверте – имя адресата: Софии Белецкой. Почерк мужа. Письмо предназначалось ей: «Моя дорогая!
Со мной случилось несчастье. Я сильно заболел. Пожалуй, не скоро уже тебя увижу. Целую тебя и маленького Ясика
Да, 1 сентября 1912 года Юзеф – Феликс Эдмундович Дзержинский, вернувшийся на нелегальную работу в пределы России, – был снова арестован, снова брошен в X павильон Варшавской цитадели. Он был готов к этому; еще уезжая из Кракова, написал в Главное правление партии: к сожалению, более чем уверен, что из этой поездки не вернется – арест неминуем, но лучше, чем он, никто не справится с делом, и поэтому именно он должен ехать… Его ждали годы и годы каторги, тюремных одиночек, кандалы.
Подобная участь не миновала и Инессу Арманд, многих других товарищей, в том числе нескольких делегатов Пражской конференции, вернувшихся в империю.
В канун отъезда в Брюссель Камо получил известие из Питера об аресте Антона. Он поспешил вскрыть оставленный другом конверт: «Не доверяйте Отцову. Только он знал, что я буду 5 января в два часа на Поварской…» – побратим высказывал все свои подозрения. Уже и прежде некоторые эмигранты-партийцы испытывали неприязнь к «эскулапу». На памяти была и странная история с фотографированием… Камо показал письмо Антона. Само по себе оно не могло служить прямой уликой – может быть, Владимиров сам подцепил хвост?.. Но с той поры Отцов-Житомирский был отстранен от всякого участия в партийной работе большевистской группы. Заведующий заграничной агентурой поручил ему освещение анархистов, эсеров и иных несоциал-демократических эмигрантских сообществ.
Брендинский-«Вяткин», объявившийся в Париже за несколько дней до начала конференции, при встрече с Крупской снова настойчиво полюбопытствовал, где предположено провести оную. Предупрежденная телеграммой Пятницы, да и сама настороженная его вопросами и странным поведением, Надежда Константиновна с простодушным видом сказала, что конференция состоится на западном побережье Франции, в каком-нибудь из городков, и посоветовала немедленно выехать к Ла-Маншу, там ждать и встречать делегатов.
Полковник Заварзин понял, что его агент провалился. Не имело смысла в дальнейшем использовать Вяткина в охранной службе…
Камо не долго высидел за границей. Наспех подлечившись в Брюсселе, в марте 1912 года с невероятными приключениями – а как могло быть у него иначе? – стал пробираться в Россию. Арестованный по пути, в Софии, был освобожден по ходатайству Дмитрия Благоева; задержанный в Стамбуле, представился грузинским федералистом, чем снискал расположение турецких властей, хотя и был выдворен ими в Грецию; 6 июня, с багажом оружия и взрывчатки, с паспортом на имя греческого подданного Фридгаса, он сошел на пристань Батумского порта. К тому времени, когда Камо объявился в Тифлисе, его сестры Джавоир и Арусяк были уже освобождены, а надзиратель Иван Брагин осужден и отправлен в сибирскую ссылку.
В Тифлисе незадолго перед тем побывал Серго. Партийная работа развертывалась. Камо приступил к созданию лабораторий бомб – в Авчалах, на улице Грибоедова, на Винном спуске… Из Тифлиса выезжал в Питер, Москву, Елисаветполь, Кутаиси. 10 августа начальник Одесского охранного отделения
24 сентября возглавляемая им боевая группа совершила на Каджорском шоссе новое нападение на транспорт казначейства. Нападение оказалось неудачным – жандармы были предупреждены и уже следили за каждым его шагом… Камо был схвачен и заключен в камеру смертников Метехского замка. 9 февраля 1913 года судебно-медицинская комиссия признала его совершенно здоровым – физически и психически. И снова он предстал перед следователем по особо важным делам Русановым.
Специальное заседание судебной коллегии Кавказского военно-окружного суда проходило 1 – 2 марта. Завершилось оно следующим решением: «Тер-Петросяну за содеянные им преступные действия… присуждена смертная казнь с лишением гражданских прав, но, в связи с выходом Манифеста 23 февраля 1913 г. о 300-летии царствования династии Романовых, сей приговор заменен 20 годами каторжных работ с лишением всех прав» [15] .
15
Ранее неизвестные факты о жизни и деятельности Камо были любезно предоставлены автору с правом использования в этой книге старшим научным сотрудником Тбилисского государственного университета Ревазом Сулеймановичем Имнаишвили, автором диссертации «Камо. Жизнь и революционная деятельность С.А. Тер-Петросяна».
Камо снова стал помышлять о побеге…
Много трудного, порой страшного предстояло испытать ему и его товарищам. Но историю нельзя было повернуть вспять.
И полбеды было, что в ЦК входил Малиновский, полбеды было, что совещание, которое было устроено в Лейпциге после конференции с представителями III думы – Полетаевым и Шуркановым, было тоже детально известно полиции: Шурканов также оказался провокатором. Несомненно, провокатура губила работников, ослабляла организацию, но полиция была бессильна остановить подъем рабочего движения, а правильно намеченная линия вливала движение в правильное русло и растила все новые и новые силы.
Эти слова принадлежат Надежде Константиновне Крупской.
Прорастали злаки из семян, посеянных на ниве Истории. Их колыхал горячий ветер – предвестник надвигавшейся новой бури.
И уже катилось по России, вздымаясь новой революционной волной, эхо Ленских событий.
В петербургских «Крестах» комплектовали этап. Унтер-офицеры конвоя выстраивали осужденных. Отдельно – ссыльнопоселенцев, отдельно – в штрафные роты и крепость, и особо – каторжных: в серых робах с бубновыми тузами на спинах.
– Каторжный второго разряда Путко Антон Владимиров! Выходи!
Привычно поддерживая рукой кандальную цепь, Антон вышел из шеренги и примкнул к колонне.
Сосед, рыжебородый, веснушчатый, оглядел его:
– Дывлюсь, знакомый? Не ты ль вел меня за Олькушем, на Краков, к товарищу Юзефу?
Путко пригляделся. Узнал. Обрадованно воскликнул:
– Я! – Переложил цепь из руки в руку. – Здравствуй! Наконец-то повезло. – Задержал его шершавую ладонь. – Ну как тогда, добрался?
– О чем разговор!