Не поле перейти
Шрифт:
– А ничего не будет, - улыбнулся проводник.
– Золото отберут, и пусть везет свое барахло в свою Бельгию...
Перед Берлином я подошел к Оле, стоявшей в коридоре у окна.
– Написала Лёне, что приеду с этим поездом, и вагон указала... А может, вообще не встретят... Ну и не надо. Не к ним же я в гости еду... Если не встретят, разве найдешь. Только номер воинской части...
Губы ее подрагивали, вот-вот расплачется. Задолго до остановки взяла свой чемоданчик и пошла в тамбур.
Поезд еще двигался вдоль перрона, когда я увидел солдата. Он бежал, улыбаясь и махая рукой
Мне очень хотелось узнать, "он" это или Лёня. Когда удалось выбраться из вагона, на перроне их уже не было.
После Берлина вагон опустел. Кроме меня, осталась лишь грустная и странная пожилая чета из Франции.
Я обратил на них внимание еще в Москве. Они ждали какого-то Диму, высматривая его сквозь окно на перроне, то и дело поглядывая на дверь тамбура.
Она называла его Данилой, а он ни разу не произнес ее имени. Маленькая, сухонькая, послушная, она заглядывала ему в глаза и все спрашивала:
– Ну, где же он, Данила?
Старик не отвечал жене, переступал с ноги на ногу и тихо не то напевал, не то бормотал:
Мне б только речку переплыть, А там я знал бы, как мне жить .,
Поезд тронулся. Старушка тихо заплакала.
– Опоздал Дима, - всхлипывала она.
– Замолчи!
– крикнул Данила.
– Не опоздал он, провожать нас постеснялся.
Часами они стояли в коридоре и смотрели в окно. Он объяснял ей:
– Депо. Видишь? Электродепо... Стадо пасется. Видишь? Картошка. Всю жизнь путевые обходчики картошку сажают возле своих хат.
Старушка молча кивала.
– Лес. Совсем как наш, видишь?
– Так это же и есть наш, видишь?
– Дура ты, - грустно и беззлобно заключил он.
– И там не наш, и это не наш...
И опять она тихо плакала, а он упрямо напевал:
Мне б только речку переплыть, А там я знал бы, как мне жить.., Казалось, вот на глазах разыгрывается какая-то трагедия. Хотелось поговорить с ними, но все не получалось. Правда, в Бресте мы вместе ездили смотреть крепость, но вопросы задавали они, а о себе так ничего и не рассказали.
После Берлина, когда наш вагон опустел, Данила пригласил меня в купе.
– Вот, - показал он на фигурную бутылку.
– Для проводов сохранил, думал, Дмитрий, племянник мой, подойдет. А он вот...
– и Данила развел руками.
– Может, не побрезгуете...
Не много рассказал о себе Данила и за стаканом вина. Был он когда-то помощником мастера подсобного цеха Луганского трубного завода и вел практику слесарного дела в заводском училище. А потом война забросила на чужбину. Долго скитались по странам, пока не осели под Парижем, основав собственное дело.
Так и живут.
Поезд приближался к Кельну, где мне предстояло сходить, и я начал прощаться.
Данила сказал:
– Будете в наших краях, заходите. Это всего двадцать километров от Парижа.
Может, просто из вежливости приглашал, может, не думал, что даже, попади я во Францию, стану искать их в каком-то маленьком поселке, но слова его показались искренними. И старушка - звали ее Евдокия Ильинична подтвердила:
– Приезжайте, приезжайте...
В Кельне поезд стоит несколько минут. Когда я вышел на перрон, заметил, что оба они, прижись к окну, грустно смотрят в мою
Было обидно, что так и не узнал судьбу людей, для которых лес "и там не наш, и это не наш", которым бы "только речку переплыть", чтобы начать иную жизнь.
Вскоре, однако, мне довелось побывать в Париже, и я решил навестить их: дело в том, что Данила мой земляк. Они обрадовались. Данила обхватил меня своими большими руками и не выпускал, то тиская, то прихлопывая по плечу, а Евдокия Ильинична топталась вокруг нас, без конца повторяя:
– Бог ты мой, бог ты мой...
Квартира у них отдельная. Кухня метров семи и комната чуть поменьше, но в ней вполне уместилась широкая кровать. Данила показал и источник своих доходов - собственное дело. Оно помещается в том же двухэтажном доме, где они живут, - под лестницей, рядом с входом в их квартиру. Это - слесарное производство. Если испортится у кого замок, несут к нему.
Надо ключ сделать или ручку у чемодана укрепить, тоже к нему идут. Расценок на свои работы Данила не устанавливает - дают, кто сколько может.
Зарабатывает он хорошо. Если бы не квартира, на которую уходит почти половина доходов, мог бы уже прилично накопить. Но все равно хватает на то, чтобы оплатить эту квартиру, страховку, налоги за производство и все другие виды налогов, и остается еще на жизнь. Правда, на питание уходит мало, да много ли надо двум старикам.
За аренду производственного помещения домовладелец ничего с них не берет. Вместо этого Данила выполняет кое-что по мелочам для дома. Следит, чтобы в квартирах исправно работали приборы отопления и водопроводная сеть. Ремонтирует краны, если они портятся, прочищает трубы, когда засорятся, выполняет другую работу.
Данила добросовестно нес свои обязанности, и хозяин это видел. Видел, что прогадал. Так он и сказал Даниле: работа по дому в среднем не отнимает и двухтрех часов в день и не возмещает стоимости выгодного места под лестницей. Но Данила человек хороший, и можно пойти ему навстречу. Просто пусть Евдокия, которой все равно нечего делать, один раз в день подметает и всего раз в неделю моет коридоры и лестницу, да время от времени убирает во дворе. Жильцы аккуратные, мусора немного, какая уж там уборка.
Домовладелец, конечно, прав. То, что дверь в их квартиру рядом с лестницей, очень удобно. Если случится заказчик во время завтрака, обеда или ужина, можно оставить еду, поесть всегда успеется, зато люди знают: к Даниле можно идти в любое время. Не будь этого преимущества, вряд ли имел бы он клиентуру, потому что охотнее идут к толстяку Планшоне, у которого есть и токарный, и сверлильный станки.
Данила не любит Планшоне, хотя тот ничего плохого ему не сделал. Напротив, завидев Данилу где-нибудь на улице в воскресный день, всегда первым любезно поздоровается и пригласит в гости. "Заходи на стаканчик вина, Данила, - весело подмигивая, скажет он.
– Заходи, не стесняйся, я угощу. Сегодня большой и выгодный заказ получил", - и обязательно рассмеется.