Не померкнет никогда
Шрифт:
Знакомство с начальником штаба дивизии полковником Иваном Федоровичем Хомичом началось у меня заочно: связисты соединили нас, как только он сошел на причал. От телефонного разговора осталось впечатление, что это человек энергичный, собранный и высококультурный. Таким он и оказался. Перед войной Хомич преподавал в академии, однако по натуре отнюдь не принадлежал к людям кабинетного склада.
27 декабря понадобилось ввести в бой уже все три стрелковых полка Гузя. Оставив дивизию в непосредственном своем подчинении (мы надеялись потом вновь вывести ее в резерв), командарм возложил на нее оборону района
В связи с этой заменой осуществилось наше с Иваном Ефимовичем намерение, возникшее совсем по другому поводу, — вместе побывать за Северной бухтой.
Там все гремело. Участок и задачу каждого полка дивизии Гузя определяли на месте. В "домике Потапова", полюбившемся командарму, был составлен и подписан частный боевой приказ. Петров сказал Гузю:
— Этого ни в каком уставе нет, но на ближайшее время примите к исполнению такую схему: от командира роты до бойцов в передовом окопе — сорок шагов, от командира полка — четыреста, ну а от вас — максимум восемьсот. Иначе в такой обстановке и на такой местности управлять дивизией не сможете.
Между стрелковыми полками поделили — каждому по роте — прибывший одновременно с этой дивизией танковый батальон майора Юдина. Танки были не бог весть какие — Т-26, с легкой броней, но ни одна из наших дивизий, кроме Чапаевской, не имела и таких.
Как всегда, мы возлагали особые надежды на артиллерию. Вместе с дивизией Гузя на северном направлении прибавился еще один артполк, кстати сказать хорошо подготовленный (командир майор И. П. Веденеев). Войска, оборонявшиеся здесь, поддерживали пять береговых батарей и все находящиеся в Севастополе корабли. Кроме того, решено было временно подчинить начарту четвертого сектора Пискунову армейский полк. ПВО.
Зенитчики давно сделались у нас естественным резервом полевой артиллерии. Они ставили заградительный огонь перед пехотой и танками, успешно поражали самые различные наземные цели.
А одна зенитная батарея — 365-я младшего лейтенанта Николая Воробьева, впоследствии широко известная, — начала досаждать гитлеровцам так, что в те дни привлекла особое внимание фашистского командования.
Она стояла на высоте 60, о которой я уже упоминал, имела четыре стационарных 76-миллиметровых орудия и входила в систему ПВО главной базы флота. С приближением линии фронта батарея все чаще вела огонь не по самолетам, а по наземным целям, причем весьма эффективно. Зенитчики взаимодействовали, в частности, с кавалеристами нашего Кудюрова. Рассказывали, что кто-то из командиров-конников в знак благодарности за огневую поддержку подарил младшему лейтенанту Воробьеву свой клинок.
Когда бои придвинулись к станции Мекензиевы Горы, значение батареи еще более возросло. Высота 60 — неприметный издали, заросший кустарником продолговатый бугор. Но орудия, стоящие на ней, могли поражать прямой наводкой любую цель в пристанционной низинке. Пока батарея действовала, наступающий противник попадал тут как бы в тупик.
И, не заняв еще станцию, гитлеровцы забеспокоились, что зенитчики не дадут им продвинуться дальше. 28 декабря наши разведчики перехватили переданное
Меры для срыва этого замысла, в том числе для предотвращения обхода высоты с флангов, были приняты.
"К выполнению поставленной задачи, — вспоминает полковник Д. И. Пискунов, начарт армии разрешил мне дополнительно привлечь гаубичный полк Чапаевской дивизии и полк Богданова в полном составе. Он предоставил мне также право в случае необходимости подать сигнал об открытии огня всей артиллерией, способной поддержать наш сектор. Высоту и батарею Воробьева защитим, — заверил я полковника Рыжи".
* * *
На востоке Крыма уже началась — высадкой первых отрядов со стороны Азовского моря — Керченско-Феодосийская десантная операция. Но о том, что там происходит, мы почти ничего не знали, и под Севастополем это пока никак не сказывалось.
Должно быть, Манштейн и его старшие начальники считали себя на нашем участке фронта настолько близкими к цели, что надеялись успеть перебросить подкрепления на Керченский полуостров после взятия Севастополя. (Даже 30 декабря, когда наши десантники высадились в Феодосии, начальник генштаба германских сухопутных войск Гальдер, констатировав в своем дневнике затруднительность положения, создавшегося для немцев в Крыму, далее писал: "Несмотря на это, группа армий решила продолжать наступление на Севастополь".)
С 28 декабря — к этому дню противник завершил перегруппировку, предназначенную обеспечить ему окончательный успех, — за Северной бухтой на нескольких километрах фронта действовали четыре немецкие дивизии.
Еще более возросший численный и огневой перевес врага давал себя знать. Усиливая натиск на станцию Мекензиевы Горы и кордон Мекензи, он одновременно атаковал наш приморский фланг и вклинился там, продвигаясь к Любимовке и совхозу имени Софьи Перовской. Возникла непосредственная угроза 30-й береговой батарее.
Какую роль играла она с первых дней Севастопольской обороны, я говорил. Недаром немцы столько раз пытались вывести ее из строя — то тысячекилограммовыми бомбами, то обстрелом самой тяжелой своей артиллерией. Однако и для того, и для другого Тридцатая была малоуязвима. Громады двенадцатидюймовых орудийных башен защищала крепкая броня. Под командный пункт батареи была, как рассказывал Иван Филиппович Кабалюк, использована боевая рубка разобранного в свое время линейного крейсера, бронированная не менее надежно. А все остальное хозяйство артиллеристов располагалось глубоко под землей и бетоном.
Однако вести ближний бой такая батарея не приспособлена. И если враг достигает не простреливаемого ее орудиями пространства, помешать ему подойти к башням и подорвать их могут только другие артиллерийские части и пехота.
Из-за необходимости сосредоточить силы на правом фланге четвертого сектора, где все время назревали прорывы фронта, приморский край держал один полк майора Белюга, давно не пополнявшийся.
— Чем можно быстро прикрыть подступы к батарее? — спросил командарм, когда мы обсуждали создавшееся положение.