Не померкнет никогда
Шрифт:
В самые трудные дни Севастопольской обороны Иван Ефимович возвращался из частей воодушевленным. Стойкость, мужество бойцов и командиров заряжали его новой энергией. И должно быть, часто помогали как бы иными глазами взглянуть на оперативную карту, когда обстановка на ней сама по себе выглядела малоутешительно. Фронт для него всегда был не линией на карте, а прежде всего сплоченной массой живых людей. В командарме, которого под Севастополем редкий солдат не знал в лицо, как бы концентрировались их воля, твердость духа, общая решимость одолеть врага.
Известие
Приказ на готовившееся наступление был отменен. Нереальность ставившихся в нем задач сделалась к тому времени очевидной. Противник возобновил штурм, сосредоточив на 9-километровом участке северного направления части трех пехотных дивизий — 22, 24 и 132-й (туда же вскоре была переброшена еще и 50-я).
Майор Потапов доложил, что, по полученным разведотделом сведениям, Манштейн назначил новый срок взятия Севастополя — 28 декабря.
* * *
Продолжать наступление с юго-востока, вдоль реки Черная, у гитлеровцев все-таки не хватило сил. Свежая 170-я дивизия, которую они ввели там в бой, потеснила нас у Чоргуня и да горе Госфорта, однако дальше продвинуться не смогла. Как утверждали пленные, она потеряла до половины личного состава. Войска второго сектора, возглавляемые полковником Ласкиным, остановили врага перед главным оборонительным рубежом, а кое-где и на передовом. Они не пустили гитлеровцев в Инкерманскую долину, не дали существенно приблизиться к Севастополю вдоль Ялтинского шоссе.
Это сделали немногочисленные, но стойкие полки Тарана, Шашло, Мухомедьярова, Горпищенко, 7-я бригада морской пехоты, которой после ранения Жидилова командовал комиссар Ехлаков. Только перед ее фронтом фашисты оставили тысячи трупов своих солдат. Чоргуньско-чернореченское направление осталось в декабрьском штурме вспомогательным. Но если бы гитлеровцы добились на нем большего успеха, оно запросто могло превратиться в направление главного удара. Местность тут позволяла шире, чем на Мекензиевых горах, использовать танки. Они, конечно, были бы введены в первый же прорыв. Но ни одного прорыва в своем секторе Иван Андреевич Ласкин не допустил.
Отлично поработали артиллеристы второго сектора, получая, когда требовалось, поддержку от соседей и береговых батарей. Кстати, сослужил службу пост артнаблюдения, который был по инициативе майора Золотова скрытно размещен на лесистой высоте за нашим передним краем: огневые налеты, направляемые оттуда, не раз накрывали скопления войск противника в его ближних тылах. А самого Алексея Васильевича Золотова, ветерана Приморской армии, уже не было в живых: на пути к одной из батарей начарт попал под разрыв немецкой мины…
После 24 декабря вражеские атаки, хотя и повторялись время от времени на этом направлении и иногда были довольно сильными, имели все-таки только отвлекающий характер.
А с севера враг нажимал все сильнее. От бухты его отделяло уже меньшее расстояние, чем было
Центром дальнейших событий сделался район кордона Мекензи и пригородной станции Мекензиевы Горы. Борьба за эти подступы к Севастополю — уже не ближние, а ближайшие — становилась такой ожесточенной, какой не была еще нигде.
Станция Мекензиевы Горы представляла собой платформу с небольшим поселком. Она расположена в низинке, за туннелем, где часто укрывался наш бронепоезд. Из низинки не видны ни город, ни Северная бухта, но стоит подняться на соседнюю высотку с отметкой 60 — и все это как на ладони. До бухты отсюда меньше часа пешего хода. Здесь, судя по всему, и наметило немецкое командование к ней прорваться.
Как ни пополняли мы маршевыми батальонами части, прикрывающие центральный участок северного направления, скоро стало ясно, что без новой, резервной, дивизии здесь не обойтись. От первоначального плана — сберечь 345-ю стрелковую в полном составе для будущего контрудара — пришлось отступить, собственно, еще до того, как вся дивизия выгрузилась с транспортов. Полк, прибывший раньше других, попал, как говорили потом, с корабля на бал: надо было немедленно перекрыть опасный разрыв, возникший в стыке с третьим сектором.
Этим полком был 1165-й стрелковый майора Н. Л. Петрова. По тому, как он выполнил первую свою боевую задачу, сразу определилось, какую дивизию мы получили: хоть и необстрелянную, сформированную всего три месяца назад, но уже крепкую, попавшую, как видно, с самого начала в хорошие командирские руки. Вступив в бой с ходу, полк контратаковал гитлеровцев, наступавших на кордон Мекензи, отбросил их почти на полтора километра и закрепился к вечеру на выгодном рубеже, закрыв образовавшуюся брешь.
Дался этот успех нелегко. Я знал еще только общую цифру потерь, когда ночью приехал с передовой начальник поарма Бочаров. Машинально достав записную книжку, куда он заносил необходимые сведения о политработниках армии (вплоть до политруков рот), но не раскрыв ее, Леонид Порфирьевич с горечью произнес:
— С комиссаром полка Александром Тимофеевичем Груздевым познакомиться не успел… Командир говорит, что был на редкость скромный человек, работал до войны секретарем горкома в Иванове. Погиб, ведя в контратаку батальон. Беспокоился, наверное, как бы не оплошали люди в первом своем бою…
Все бойцы в 345-й дивизии из запаса. Но в основном первоочередники, еще молодые. А начсостав кадровый, немало участников гражданской войны.
Комдив подполковник Николай Олимпиевич Гузь при встрече сказал о себе: "Я старый русский солдат". Как потом выяснилось, он получил в первую мировую два Георгиевских креста. Военком старший батальонный комиссар Афанасий Маркович Пичугин тоже провел на военной службе почти всю свою сознательную жизнь. С комдивом они, это нетрудно было заметить, работали дружно.