Не потонем!
Шрифт:
— Шибче, холера, — подталкивала полячка сзади.
Задрожав от ужаса и зазвенев национальными украшениями на национальной одежде, монголка сделала нерешительный шаг вперед.
— У-у, коммунистка! Попалась! — зарычал командир и ухватил своей лапищей еще не переступившую ногу монголки.
— У-у-у-у!!! — жалобным воем заблудившегося в степи шакала возопила та и бессильно села на грудь командира, укрыв ему лицо полами своей монгольской национальной одежды (сокращенно — МНО).
— …………расселась, стерва!!! — заорал командир и начал рвать и метать в буквальном смысле этого слова, яростно отбиваясь от такого монгольского насествия. Легкая эротика превращалась в стриптиз и насилие.
Азиатские делегатки,
— Ой, цо бэндзе, цо бэндзе… — пятилась назад полячка.
Наша предводительница, спасая положение, ринулась останавливать коня на полном скаку.
На мгновение командиру удалось высвободить лицо из-под подола МНО.
— …Устроили кордебалет, б…(не балерины, конечно).
— Отпусти, алкаш! — решительно рявкнула руководительница, ухватилась за верхнюю часть уже бездыханной монголки и потянула на себя. Но кони, когда их останавливают на скаку, иногда становятся на дыбы(о чем умолчал поэт Некрасов). Командира понесло — вернулись мужество и воинственность. Также сказывался дефицит чувств к началу Инь.
— Я вас научу Родину любить!!! Здесь вам Сибирь, а не Польша!!! — орал он, терзая женщину в МНО. В Польше как раз происходили конфликты и события, связанные с «Солидарностью».
— О, матка босска, и тут нема спокою, — сквозь слезы запричитала польская коммунистка и перекрестилась на католический манер. Командир на генетическом уровне был глубоко православным человеком.
— А по вашим ксендзам!!! С «Солидарностью»!!! Давно Сибирь!!! Плачет!!! — командир был взбешен всерьез.
Остальные демократки, вслед за полячкой, тоже быстро поняли, где находятся и готовы уже были выпрыгнуть из поезда на ходу. Конфликт разрастался и постепенно приобретал международный и затяжной характер.
На поднявшийся шум выходили из своих купе пассажиры спального вагона, проводник вызвал начальника поезда.
Инцидент разрешился довольно естественно. Невинная жертва, очередной раз придя в себя, от обильных переживаний слегка облегчилась через МНО прямо на командира. Командир был мужик сообразительный и сразу понял, чем дело пахнет.
— Зассали, демократки! — это были последние слова командира в конфликте. Он брезгливо отшвырнул монголку, зашел в свое купе, закрылся и запил по-черному, на три дня.
Заминать конфликт досталось все же замполиту. Говорят, пришлось лечь бедняге «на амбразуру» до самого Урала… Зам был разведенный смазливый мужчина лет 35. Что ж, кто на что учился. Осиротевшие демократки оделись поскромнее и не выходили из купе до самого конца следования. Экипаж был предоставлен сам себе и старпому, как положено. А поезд мчался все дальше и дальше, поспевая за расписанием…
Взрыв в 0,5 алкотонны
«А путь и далек, и долог, и нельзя
повернуть назад…»
муз. Пахмутовой, сл. Добронравова
Поезд прямым отрезком уже четвертые сутки лежал на бесконечно прямой, самой протяженной железнодорожной магистрали «Владивосток — Москва». На самом деле он, конечно, двигался: вагоны подпрыгивали и раскачивались на стыках рельсов, колеса отстукивали свой ритм, день сменялся ночью, а в вагонах жизнь текла своим чередом. Вообще ехать поездом очень скучно, особенно, если это поезд дальнего следования.
А теперь представьте себе транссибирский экспресс «Россия» с экипажем атомной подводной лодки, следующим на межпоходовую подготовку из Большого Камня в Обнинск. С края света к столице через глухомань. Вокруг простиралась необъятная страна, утомленная бесконечным строительством светлого будущего. Энтузиазм первых пятилеток
Советский человек, сев в поезд, тут же соображает поесть-попить, а заодно завести знакомство и побеседовать по душам. Ну там выспаться впрок — это само собой, это дело святое: путь дальний, суток двое-трое… А тут — целая неделя! Да и знакомиться не с кем. Экипаж сформирован три года назад и сохранил основной костяк почти без изменений, так, что каждый друг друга знал как облупленного. Сменился только первый призыв матросов, ну несколько мичманов-залетчиков, да минер со штурманом. Ну, кутнули в первый день следования, кутнули на всю катушку, еще раз познакомились поближе.
Дело в том, что зам со старпомом сделали ход конем, заранее расписав офицеров по купе, исходя из научных соображений. Наука та называется «психология отдельных микрогрупп в воинском коллективе». Разумеется замполит — этот хренов «инженер человеческих душ», вывернул всю науку наизнанку и сделал все наоборот. Еще в учебном центре, на заключительном этапе обучения, проводилось психофизическое обследование экипажа, где, в частности, выявлялись эти самые микрогруппы. Чтобы стало совсем понятно — с кем бы ты хотел жить в одной каюте, а с кем бы не хотел. Ну и, естественно, расписали так, как никто не хотел, даже в кошмарном сне. Ответный ход воинского коллектива тоже был вполне предсказуем — напились вьетнамской и корейской водки до немоги. Эта восточная водка была «платой за братскую помощь», как ее называли.
Эффект от ответного хода не вписывался ни в какие прогнозы, если не считать головной боли. Непримиримые, кто терпеть друг друга не мог, на время пути примирились, подружились, сплотились и спаялись. В общем, жизнь вполне укладывалась в рамки марксистско-ленинского ее понимания как «белковая форма существования материи, способная к самоорганизации».
В купе номер двенадцать обстановка была несколько посложнее. Непримиримых, правда, не было, но было черт те что. К двум пультовикам — КГДУ-два (прибалтийскому еврею) и КГА (белорусу) добавили двух опальных: русского подминка и штурманенка-полубурята. Пультовики белорус с прибалтийцем знали и терпели друг друга еще с училища. Подминок (несостоявшийся минер) был «годком» пультовиков, но на почве многодетности и бесквартирья превратился из командирского фаворита и любимчика в мальчика для битья. Дело в том, что суровое сердце минера не выдержало слез и соплей многодетного семейства, и однажды он резанул правду-матку на партсобрании. Квартиры (даже комнатенки) он, понятно, так и не получил, а вот всевозможными взысканиями обвешали, как новогоднюю елку. С должностью — соответственно. А для пущей острастки за три месяца до очередного звания «капитан-лейтенант» вставили в одно место медленно тлеющий фитиль — партийный выговор без занесения. Осуществить такой резкий переход начальству было несложно, поскольку среди прочих достоинств минер был неисправимым грубияном, бабником и пьяницей. И пока не стал правдоискателем, все сходило с рук. Теперь он осознал свою ошибку, отдал все деньги жене и отправил семейство в родную Калугу впереди себя самолетом — для страховки. И сидел, таким образом, некогда разудалый минер тише воды, ниже травы, на все предложения отвечал: «Я — как все» и ни дурной, ни разумной инициативы не проявлял.