Не повышай на меня голос, птичка

Рейн Миша

Голубоглазой обольстительности.

Сжимаю челюсти и втягиваю носом воздух.

Проклятая не отпускает меня.

Эта женщина, подобно злому монстру, навсегда поселилась в моем подсознании.

Она полностью сожгла меня изнутри. Превратила душу в холодную пустошь, где горит единственный огонь — жажда. По ней.

Месяц не дышал ее сладким запахом. Месяц не видел простреливающих насквозь аквамаринов. Только фотоотчеты. Чертова бумага была единственным проводником между нами.

Как же Тата далеко от меня, а самое херовое то, что

у нее получается жить без меня, а вот у меня ни черта.

Слишком много места заняла она в моей жизни. Слишком много шрамов оставила. И теперь ни одной женщине на планете не перекрыть этот след. Ни одной женщине не под силу вытравить этот жгучий сладкий запах из моих легких. И этот запах подобно нефти обволакивает каждую клетку, словно внутри меня горы золота, притягивающие необратимую гибель.

Потому что я поклялся, что буду держаться от нее подальше. И изо всех сил пытаюсь сдержать данное ей слово.

Из мыслей меня вырывает легкое прикосновение и ощущение тяжести на коленях, а стоит мне открыть глаза, как я вижу перед собой темноволосую девушку с такими же темными глазами. Блядь! Нахуй все это.

Сбрасываю стрипуху с коленей, на что та издает недовольный звук, но мне плевать. Расталкивая по пути людей, я наконец вылетаю из вип-комнаты, а через пару мгновений уже забираюсь в салон своей тачки.

— Домой, — бросаю водителю и откидываюсь на спинку сиденья, выпуская усталый вздох. Мне бы хоть услышать ее голос. Свое имя, стоном слетающее с ее губ. Блядь, скалюсь на проносящийся в голове бред, оттягивая натянутые в паху брюки, ведь мысли о ней похлеще любого афродизиака.

Но я не обретаю спокойствие, даже когда забираюсь под поток холодной воды, беру член в ладонь и начинаю дрочить на мираж белокурой ведьмы. Потому что долгожданная разрядка не приносит мне облегчения. Все впустую. Все фальшиво. Ее хочу. Вставить между мягких сисек, а потом оказаться в плену манящих пухлых губ. Видеть, как сладкий рот принимает мой ствол, заглатывая его со сладким причмокиванием. Проклятье. Дыхание сбивается, частое и рваное, сердце долбит по ребрам, но я не останавливаюсь ни на секунду. Мне хорошо. Хотя бы так чувствовать ее. Пусть только мысленно скользить в восхитительную киску и сдохнуть от ее животного стона.

— Черт тебя подери, Тата, — рычу я с трудом, ощущая, как лавина экстаза скатывается по позвоночнику горячим потоком и покалыванием застревает в напряженных яйцах, прежде чем меня выбрасывает за грань вместе со сдавленным стоном. Зажатый в ладони член дергается, наконец освобождая мои яйца от жгучего напряжения.

Опершись ладонью о влажный кафель, я пытаюсь восстановить дыхание, слизывая капли воды с приоткрытых губ. Дьявол. Моя фантазия о ней оказалась слишком реальной. Но именно это сумасшествие помогает мне заснуть, позволив хоть ненадолго забыться без этих травящих душу мыслей.

Глава 50. Тяни время, Птичка

Марат

Мой

мозг с трудом улавливает звук разрывающегося входящими звонками телефона. Но я до последнего пытаюсь их игнорировать, рыча и каждый раз сбрасывая, пока не замечаю на экране четыре буквы: «Тата». Несколько раз моргаю, но они не исчезают. Блядь. Я даже не знаю, стоит ли радоваться тому, что мне звонит женщина, по которой я схожу с ума. В любом случае я должен ответить ей.

— Марат, — быстро прерывает Тата мое приветствие. — Господи… как хорошо, что ты… Марат… Мой сын… Ваня… он забрал его… забрал…

Мой пульс взрывается, когда наполненный паникой поток ее слов доходит до заспанного мозга. У нее истерика, а я просто в шоке.

— Тата! Что с нашим сыном?

— Салим… — рыдания снова мешают понять бессвязную речь, но услышанное имя уже говорит о том, что мы в заднице.

Дерьмо.

Я даже не заметил, как подскочил с кровати и натянул на голый зад штаны.

— Тата, послушай меня. Я ни черта не понимаю! Соберись! И объясни мне, какого хера происходит?

Еще пару минут я слышу, как она борется со слезами. Отчего в животе завязывается тревожный узел. Это не хорошо. Очень нехорошо.

— Он забрал моего сына, — наконец злобно выдавливает она, чеканя каждое слово. Умница. Только нашего сына, упрямая зараза. — Этот… — всхлип. — Этот ублюдок просит денег. Слишком много…

Проклятье.

— Я вылетаю…

— Нет! — кричит. — Не смей! Он сказал… сказал, что если я позвоню тебе… причинит ему боль…

— Мне насрать, что он сказал! Мой сын в руках моего врага, если я останусь в стороне, уверяю тебя, никакие деньги не вернут тебе его, в крайнем случае, только по кускам! — с трудом заставляю себя заткнуться, а потом слышу новые вопли с ругательствами в мою сторону, и мне приходится сжать волосы на затылке до острой боли, чтобы не заорать вместе с ней. Черт, нужно успокоиться. От двух истеричек толку точно не будет. И я стараюсь быть терпеливым, очень стараюсь, но эмоции душат. Вот что мне ей сказать? Хер его знает, что нужно говорить в подобных ситуациях. — Послушай меня, — устало выдыхаю, хотя я, блядь, только что проснулся, — успокойся, ладно?! Я верну НАШЕГО сына живым и невредимым. Обещаю тебе, Тата. Верну.

— Нет…

— Да! — рычу в трубку так, что телефон трещит в руках.

Меня бесит, что она не ищет во мне поддержки. Злит, что я не могу ее переубедить в том, что справлюсь с этим дерьмом. Вот только страх беспомощности и отчаяния слишком быстро скапливаются в моей груди. Потому что пока я ни черта не знаю, так же как и не понимаю, смогу ли защитить сына. Кажется, сейчас можно поверить в то, что у меня есть сердце и душа. Иначе как объяснить происходящее внутри меня?!

— Ты не успеешь, — снова слышу ее тихий голос, полный боли и муки. И меня нет рядом, чтобы обнять и успокоить. У нее никого нет рядом. Она одна. В чужом городе. Дерьмово. Все очень дерьмово.