Не причиняя обид
Шрифт:
– Я обманул тебя, – сказал он. – Всё началось вовсе не со статьи. Вернее… статья была, но сам я на неё никогда не обратил бы внимания. – Он не смотрел на меня, предпочитал разглядывать кофейную чашку. Зато я сверлила его свирепым взглядом, но молчала, позволив ему продолжать. – Мне приходили анонимные письма. Я работал по наводке анонима, понимаешь? Он, тот человек, присылал мне адреса, телефоны… называл имена, под которыми ты скрывалась. Я ездил в Россию и Польшу, потом Эквадор. Но большая часть информации была добыта не мной.
–
– Что?
– Что было нужно этому анониму? И почему ты?
– Думаю, он прознал о моих журналистских подвигах. Я хороший журналист, но очень проблемный. Мой редактор иногда боится поручать мне какое-нибудь журналистское расследование, я обязательно во что-то вляпаюсь. – Вздох его был очень тяжёлым. Он поставил чашку на столик и подошёл ко мне. – Он попросил написать очерк, а публикацию разослать по адресам, которые даст после завершения работы. Взамен пообещал славу и богатство. Не то, чтобы я купился на это… – Альваро вздернул плечами. – Мне было всё равно. Я не знал тебя, и до твоей жизни мне не было никакого дела.
– Он дал тебе адреса?
– Нет. Я получу их в конце работы.
– Могу я увидеть письма анонима?
– Я удалил их, Эла.
– Как удалил? Неужели нельзя было их архивировать? – разозлилась я.
– Аноним просил удалять ради моей… безопасности.
И снова тупик. Я сжала пальцы на перилах так, что костяшки побелели. Кто этот аноним? Почему опять всё сводится к Денису? Только одна загвоздочка: Дену это ни к чему. Неужели, увидев статью, где я с Джоном, он не попытался бы связаться со мной? Внезапно я отмела обвинения в сторону Дена. Это не он. Есть кто-то другой. Кто?
Альваро вновь заговорил:
– На острове я должен был познакомиться с тобой и взять обычное интервью. Предлог – твоя компания. Далее ты бы раскололась на каверзных вопросах, и я узнал бы больше. Но я побоялся к тебе подойти. К тому времени ты уже нравилась мне.
– Зачем гнался за мной на «Бранко»?
Альваро заморгал.
– Я не гнался за тобой, Эла. У меня есть фотографии, где ты выезжаешь со своей территории. Потом я вернулся в отель.
– Так. Стоп. Тогда кто за мной гнался по всему Пуэрто-Айора?
– Понятия не имею.
Проснулась Нильса, и разговор пришлось завершить. Однако я собиралась вернуться к этой теме при удобном случае.
Следующую ночь я снова осталась у Альваро. На этот раз я отдалась ему в трезвом состоянии и получила целый букет восхитительных чувств.
После секса я лежала на животе, думая обо всём, что узнала и о том странном анониме. Альваро поглаживал сначала мою шею, но потом перешёл к испанским буквам. Он хотел знать.
Я резко перевернулась на спину и встретила его рассеянный взгляд.
– Эту татуировку я сделала в тюрьме. Доволен?
***
Гватемала, г. Реталулеу
2023
Мотор ревел, машину трясло и водило по сторонам, но я ничего не понимала. Боль время от времени возвращалась, и тогда мне было чихать на кочки и резкие повороты.
К тому времени, как меня привезли к местному роддому, я находилась в полубессознательном состоянии. Женщина в платке была рядом со мной. Она помогла мне выбраться из машины, потом уложила на каталку, и всё это время кому-то что-то командовала.
Боль снова дала о себе знать. Я закричала, мозг затуманился, по вискам стекали капельки пота. Меня везли по коридорам. Мои глаза успевали выхватывать яркий свет ламп и белые потолки. Голоса смешались, слов я не разбирала.
Впервые в жизни я искренне молилась, молилась, чтобы моя дочка выжила. Это всё, что у меня осталось от Лиама. Я не хотела её терять.
Вокруг собрались врачи и медсёстры. Если мне что-то и говорили, то я не понимала. Неожиданно доктор крикнул:
– Puja, Maria! Puja como nunca lo haz hecho antes! Vamos, Maria, empuje!* (исп.: Тужься, Мария! Тужься, как никогда не тужилась! Давай же, Мария, тужься!)
Испанский гватемальцев казался мне неземным языком. Я перестала улавливать смысл знакомых слов. Боль затуманила мне мозг окончательно. Врач выходил из себя. Он кричал, а я не понимала и из-за этого плакала.
– No entiendo, no entiendo, no entiendo, – повторяла я снова и снова, а по щекам лились слезы от боли, обиды и чувства беспомощности.
Тогда передо мной появилась знакомая женщина. Она улыбалась, гладила меня по голове и успокаивала. В тот момент, когда я отвлеклась, мне начали давить на живот. Вот тогда я поняла, что «empuje» означает «тужься».
Прошла минута, час или целая вечность, но это случилось. Я услышала хлопок, а потом крик младенца. Моя грудная клетка затряслась в чувствах, я разревелась. А потом… кажется, уснула…
– Мария! – шлепок по щеке. – Мария, проснись!
Я открыла глаза и увидела большеглазую чернокожую медсестру с большими губами. Я лежала в палате, накрытая простынёй. Медсестра подключила капельницу и вышла, как я поняла, сообщить доктору, что я пришла в себя.
И только когда она вышла, я вспомнила о дочке. Я оторвала голову от подушки, а потом услышала:
– С ней всё хорошо. Крепкая девочка.
Повернув голову, я увидела свою спасительницу. Смуглая женщина лет сорока в белом платке, из-под которого выглядывали чёрные завитушки волос.
– Ее поместили в инкубатор, но доктор сказал, что она быстро окрепнет, – добавила она. – А пока именно тебе надо набираться сил. Ты потеряла очень много энергии.
– Спасибо, – прошептала я.
– Я – медсестра. Тебе повезло. – Она помолчала. – Как малышку назовёшь?
– Как… – я вздохнула, веки закрывались. – Как вас зовут?