Не приведи меня в Кенгаракс
Шрифт:
Иван Петрович снова направился в угол. Луч его фонарика пробежал по стенке вагона, опустился на груз.
— Если бы я вам поверил, мне было бы очень горько разочаровываться! — сказал главный пенсионеру. — Но, слава богу, я давно уже никому не верю, поэтому и разочарований никаких. Вы здесь хотели что-то выкрасть. Я в этом больше, чем уверен. Вы, я попрошу, не спешите рассказывать мне правду. Мне легкая правда не нужна. Вы должны будете выстрадать право рассказать ее мне, вот тогда и у вас, и у меня возникнет огромное
— Леонид Михайлович! — послышался радостный голос Ивана Петровича. — Наш пенсионер спал на ящике «ТПСБ-1748»!
— Вот как? — мужчина, командовавший этим ночным парадом, на секунду задумался. — Ну вот и ответ. Но не считайте, что вы уже в чем-то признались. Право на признание надо выстрадать!
Турусов стоял и слушал, как завороженный, слова этого ночного распорядителя, обладавшего удивительной твердости голосом и умевшего так интонационно разбить каждое предложение, что, казалось, откуда-то свыше простым смертным диктуются величайшие законы.
— А ящик придется тоже забрать, — как-бы сожалея, покачал головой Леонид Михайлович. — Иначе мы не сможем сравнить будущее признание пенсионера с исторической правдой.
Третий гость, еще не проронивший ни слова и молча стоявший посередине вагона, аккуратно взял на обе руки ящик, как берут неопытные папаши свое дитя, и почти торжественно подошел с ним к открытой двери.
Иван Петрович, крепко держа под руку персонального пенсионера, тоже направился к выходу.
Главный, Леонид Михайлович, без единого слова пожал руку Турусову, пожал — как клещами сдавил. Пристально глянул сопровождающему в глаза.
— И все-таки, — сказал, — если этот не проснется в ближайшие дни, подумайте о кандидатурах на место сопровождающих… Составьте список с адресами. В следующий раз дадите лично мне в руки.
Стук колес ворвался в уши Турусова после этих слов Леонида Михайловича. Турусова словно с неба опустили, или разбудили резко. Четверо уже собирались выйти на ходу из вагона в темноту этой вечной ночи, куда они всегда уходят и откуда всегда возвращаются.
— Постойте! — выкрикнул Турусов, почувствовавший, что какой-то важный вопрос остался нерешенным.
Те обернулись в медленном плывущем движении, и вдруг цепким кошмарным эхом зазвучал в вагоне крик. Он метался по вагону несколько долей секунды, царапая и заставляя кровоточить уши, и резко исчез, словно выскочил в открытые двери и его смело встречным ветром.
Турусов широко открыл глаза. У дверей, обернувшись к нему, стояли трое в плащах и шляпах.
— Что вы хотели? — спросил главный.
— А ящик? Как с ящиком… он же в накладной…
— Не волнуйтесь, — посоветовал главный. — Может быть, я верну его вам в следующий раз. Обидно, что он не успел выстрадать право на признание…
— последняя фраза уже не касалась Турусова. Она была сказана себе, четко и негромко.
Трое
Турусов задвинул двери и, прислонившись к ним, замер, чувствуя опустошенность и свою собственную ничтожность в этом излишне конкретном мире.
Утро застало Турусова спящим на соломе в совершенно незнакомом вагоне довоенного образца. Под головой — его же вещмешок. Пахнет коровником.
Турусов проснулся бодрым, но сразу сник, увидев, где он находится. Поезд шел очень медленно.
Турусов порылся в вещмешке. Обрадовался, найдя там магнитофон и бумаги Смурова, которые, как думал сопровождающий, еще пригодятся и помогут внести ясность в какую-либо будущую темноту.
Вагон был узким и коротким. В обеих стенках было по два маленьких решетчатых окна. Турусов прильнул к стеклу и обомлел: вагончик толкали по рельсам несколько крепких невзрачно одетых мужчин. Турусов расслышал чужую незнакомую речь.
Вдруг вагончик натолкнулся на что-то и от удара Турусов грохнулся на деревянный пол. Падая на спину, он выставил назад локти, чтобы смягчить удар, и правым выбил прогнившую доску. Локоть ушел вниз.
В углу вагончика открылась маленькая дверца и внутрь возбужденно заскочил парень лет двадцати пяти, светловолосый во всем клетчатом. Не обращая внимания на Турусова, он жадно осмотрел все стены, потрогал потолок, потопал по скрипящему полу, проверяя состояние досок. Потом стал у окошка и кому-то помахал рукой.
В вагон зашла молодая женщина с яркорыжими кудрями. Она так же возбужденно оглянулась, потом обняла парня и поцеловала его. Они о чем-то заговорили, перебивая друг друга и спеша сказать как можно больше, словно у них был введен особый комендантский час, после которого разговаривать запрещалось.
— Что это за язык? — думал Турусов. — Куда я попал? Еще не хватало за границей оказаться!
Парень внимательно посмотрел на сопровождающего, как будто только сейчас его увидел, и что-то сказал ему, ехидно улыбаясь.
Турусов развел руками.
Парню понравился жест и он снова заворковал со своей женщиной.
— Вы русски? — вдруг спросила она.
— Да. — Турусов улыбнулся. — А вы откуда знаете русский?
— Мы его учили в школе.
— А где я нахожусь? — обеспокоенно спросил Турусов.
— Это Латфия, — ласковым бархатным голосом ответила женщина, поглаживая парня по светлым волнистым волосам. — Кенгаракс. Очень латфийская Латфия… Исвините, но это уше наш вагон.
— Как ваш? — поразился Турусов.
— Мы сдесь будем жить, — немного смущенно улыбнулась она. — Это Кенгаракс.
Она так возвышенно произносила это странное слово «кенгаракс», словно оно обладало магической силой и было ответом на все мировые вопросы.
Парень подошел, взял Турусова за локоть и повел к двери.