Не проси прощения

Шнайдер Анна

— Алло, — сказал Виктор, включив на телефоне громкую связь.

— Виктор Андреевич… — начал Борис, но тут же запнулся. — Вы за рулём? Тогда, может, позже поговорим?

— Если быстро, давай сейчас. Я уже подъезжаю всё равно, буквально пару минут осталось.

— Ясно. К Толе едете?

Горбовский усмехнулся. Да, смышлёный ему попался зять… Чем больше он узнавал Бориса, тем сильнее тот ему нравился. Как же хорошо, что Марине повезло с мужем! Виктор был безумно рад за дочь — с Борисом она не пропадёт. И гулять от неё он не будет, не тот человек, чтобы, как Виктор, повестись на симпатичную

мордашку и откровенное притворство.

— Да, к Толе. Ему я ещё ничего не рассказывал, а надо бы.

— Это правильно. Он должен поучаствовать обязательно. Так вот, что я звоню… Макс и Марина поехали к Ирине Витальевне.

Горбовский вздрогнул и нахмурился.

— Надеюсь…

— Нет, всё будет в порядке, они ничего не станут ей говорить. Просто позаботятся. Посмотрят заодно, как она живёт, а то ни разу не были у матери с тех пор, как она вернулась. Хотя мы и не знали, когда Ирина Витальевна возвращается — она даже не сказала, представляете? Позвонила потом только, перед фактом поставила, что прилетела и квартиру сняла. Знаете, Виктор Андреевич, я недавно понял — Макс и Марина привыкли, что Ирина Витальевна ничего не требует и не просит, — думают: это нормально, так и надо. Считают её самостоятельной и независимой. Не догоняют, что она просто не хочет их волновать, застряли в своём подростковом эгоизме.

Виктор промолчал. Он не считал, что вправе критиковать кого бы то ни было, тем более сына и дочь, — когда сам поступил максимально плохо, разрушив их судьбы.

— Жаль, я не знал, что у Ирины Витальевны всё настолько… Иначе не позволил бы ей отказаться от моей квартиры и оставаться в съёмной, — вздохнул Борис. — Моё упущение.

— Перестань, — покачал головой Горбовский. — Как будто ты не знаешь Иру. Когда она не желает никого беспокоить, может быть очень упрямой и твердолобой.

— Перевезти бы её к вам, Виктор Андреевич, — хмыкнул зять, и Виктор улыбнулся. — Но ведь не согласится. Ладно… Я предлагаю всем нам пересечься вечером в понедельник или во вторник и обсудить сложившуюся ситуацию, составить нормальный план. Вы сможете?

— Во вторник, после шести.

— Договорились. Толе скажете? Максу я сам позвоню.

— Ну, если он меня вообще захочет слушать, то да, сообщу.

— Захочет, — судя по голосу, Борис улыбался. — Толя сейчас уже не столь категоричен, как двенадцать лет назад. Вырос мальчик. Сам мне говорил, что, если бы такое произошло с Ирой сейчас, повёл бы себя иначе.

— Да? Интересно, что повлияло…

— Жизнь, Виктор Андреевич. Ничего больше.

65

Виктор

Было немного неловко звонить в дверь квартиры, куда тебя не приглашали, в десять утра воскресенья. Но мысли о том, что это следует сделать ради Иры, помогали перебороть смятение из-за собственного бесцеремонного поведения.

— Вам кого? — через несколько секунд поинтересовался удивлённый женский голос из-за двери. Толина жена? Виктор её ни разу не видел. Только знал, что Толя расстался со своей девушкой, с которой встречался двенадцать лет назад, спустя два года, и ещё через два женился на другой. Об этом Горбовскому вкратце,

без подробностей, поведал Макс. Как и о том, что у Толи есть сын — сейчас ему должно было быть лет шесть-семь.

— Мне нужно поговорить с вашим мужем, Анатолием Васильевым. Меня зовут Виктор Горбовский. Передайте ему, пожалуйста, что я хочу пообщаться и что это касается его сестры.

Замок моментально щёлкнул — и перед Виктором возникла полноватая брюнетка лет тридцати, с очень белой кожей и добрыми голубыми глазами. Не накрашенная, в обычной жёлтой футболке и тёмно-коричневых штанах, она была какой-то до невероятности уютной и милой, словно сошла со страниц детских книжек про самую лучшую маму.

— Здравствуйте, — сказала она чуть дрожащим голосом и отошла в сторону. — Меня зовут Лена, и я очень рада, что вы пришли. Проходите, пожалуйста…

Да, Виктор готовился к очередной битве, но оказалось, что его приготовления были напрасными. И жена Толи, и его маленький сын-первоклассник по имени Рома, и сам Толя — все встретили Горбовского так, будто давно ждали. Усадили за стол, накормили овсянкой и бутербродами, напоили вкуснейшим чаем с ароматом ежевики — и всё спокойно, естественно, без лишних вопросов. Словно он подобным образом завтракал в кругу их семьи множество раз…

Странное ощущение. Какое-то шизофреническое. Виктор однажды читал роман, в котором у героя неожиданно изменилось прошлое и это повлекло за собой изменения и в будущем. Может, и с ним произошло подобное? И пока он поднимался по лестнице, где-то что-то перемкнуло, и теперь окажется, что не было никакой связи с Дашей и инфаркта у Иры?..

Но нет, увы. Такое бывает только в книгах и фильмах.

— Я на самом деле рад тебя видеть, Витя, — спокойно сказал Толя, когда Лена и Рома ушли в комнату собираться на прогулку. — Но не могу не поинтересоваться, что привело тебя сюда. Просто так прийти ты точно не мог. Не после того, как мы все повели себя словно последние свиньи.

Горбовский настолько удивился, что рассказ про состояние Иры буквально застрял у него в горле.

— Что ты так на меня смотришь? — усмехнулся Толя, не отрывая взгляда от лица Виктора. Толины глаза были копией глаз Иры — такие же светло-серые, ясные… Горбовскому этот оттенок всегда казался похожим на свечение серебра. — Да, теперь я думаю иначе. Потому что сам… не безгрешен, в общем. Понял, как это может быть, когда всё одно к одному, ещё и родные отворачиваются, не дают ни единого шанса, разговаривать не хотят. Можно было бы иначе… тогда, наверное, Иринка не прожила бы последние двенадцать лет как тень себя прошлой.

Тень. Виктор уже слышал это выражение, но из уст Вронской. И оно причиняло боль — потому что, как бы Толя сейчас ни обвинял себя и остальных, виноват во всём был всё же он, Виктор. Не будь он сволочью, ничего бы ни случилось.

— Знаешь, я много раз пытался её вытащить из этого всего, — глухо и очень грустно продолжал Толя. — Знакомил с разными людьми, таскал всюду с собой, чтобы развлекалась. Думал, со временем в её глазах всё-таки зажжётся прежний огонь, появится желание жить. Но нет. Ира так и осталась тенью. И я задумался… что было бы, если бы мы все — ну, или хотя бы один из нас, — вели себя иначе?