Не расстанусь с Ван Гогом
Шрифт:
Тут же показали молоденьких девиц в сильно декольтированных белых халатиках, плотно окруживших кушетку, на которой уже лежал тот самый мучимый интимными вопросами мужчина, постанывая теперь от удовольствия.
– Кого же они нашли? – задумчиво произнесла Бровкина. – Слушай, а может, его бывшая жена заказала?
Таня посмотрела на подругу. Но что ей могла ответить Надя? Тогда Бровкина задала вопрос попроще:
– Как тебе Кудря?
Надежда пожала плечами.
– Ну да, – прокомментировала ее движение Бровкина, – нашла кого спрашивать, ведь ты никого не любишь.
Надя хотела возразить, возмутиться даже, но потом подумала, что,
И вдруг Надя с радостным для себя удивлением поняла, что любит именно Павла. Любит его одного, как не любила никого и никогда. Но это понимание не добавило радости в жизни, потому что Павел всего-навсего ее хороший знакомый, может быть, друг, и ничего больше. Или все-таки добавило? Наверное, кое-что изменилось, ведь не случайно при мысли о Павле так сладостно и удивленно заныло ее сердце. Почему так внезапно?
Что такое любовь и как она приходит к человеку? Как случайное знакомство оказывается вдруг самой важной встречей в жизни? Как еще совсем недавно незнакомый человек становится самым близким и самым родным, частью тебя самой – причем лучшей и самой ранимой частью? У нее не было ответов на эти вопросы. Только уверенность – когда так происходит, весь мир меняется – становится добрым и ласковым. И люди вокруг – такие близкие и почти родные…
– Как хорошо! – сладко потянулась Бровкина. – Никуда сегодня спешить не надо; поеду домой и отосплюсь. Только на работу позвоню – предупрежу, что не приду сегодня. Хотя они там и сами должны знать, что у меня трагедия всей жизни.
Продолжая потягиваться и выгибать спину, Таня без всякой паузы перевела разговор на другое:
– Если вдруг мне предложат повышение, пойдешь ко мне работать?
– Кем?
– Моим помощником или секретарем-референтом. Теперь, чтобы утешить, мне просто обязаны предложить должность начальника отдела. А значит, по штату начальнику положено иметь помощника. Будешь составлять для меня расписание рабочего дня, назначать встречи, подготавливать речи для выступлений на конференциях, отвечать на письма граждан. Материально не пострадаешь, даже наоборот. И тебе к зарплате буду доплачивать лично.
Татьяна смотрела на подругу с таким искренним сочувствием, что обижаться на нее было невозможно. Но Надя отказалась, сказав, что уже нашла другую работу, где ее ждут.
– Подумай хорошенько: со мной у тебя будут более лучшие условия, – настаивала Бровкина.
Ее косноязычие, которое Надя прежде старалась не замечать, сейчас начало раздражать. А подруга продолжала улыбаться.
– Саша рассчитывает к тебе вернуться?
– Не знаю, на что он рассчитывает, но у меня другие планы на жизнь.
– Вот и правильно. Зачем он тебе?
Таня
– Может, мне за него замуж выйти? Что мужику одному кантоваться? Ты извини, но мы с ним все-таки не посторонние друг другу люди.
– А как же вице-губернатор?
Бровкина задумалась. Наконец ответила:
– Одно другому не мешает. Хотя ты права: надо будет в самое ближайшее время определяться, кого брать в мужья, а кого в любовники.
«А подруга ли она мне? – подумала вдруг Надя. – Вероятно, да, раз и эта глупость меня не тронула. Других близких знакомых у меня нет, и у нее, скорее всего, тоже. Она не очень умна, необразованна, но зато говорит то, что думает. С ней проще, чем с людьми, от которых не знаешь, чего ожидать».
Надя с Татьяной ехали в такси, когда по радио стали передавать городские новости. Начали с громкого убийства, сообщили, что потрясена не только вся городская администрация, но и все жители города…
– Ага, – прокомментировал высказывание пожилой водитель, – особенно я потрясен, что только одного замочили. Всех их, гадов, надо к стенке ставить. Сейчас если кого убьют, то никто и не сомневается, за что. Наворовали, простых людей без штанов оставили, а теперь красть больше не у кого, вот и тащат друг у друга. Помню, давным-давно, когда только перестройка началась, говорили: «Сначала перестройка, затем перестрелка, а потом перекличка». Все так и получилось. И этого тоже не просто так грохнули.
– Вы ж не знали этого человека, а такое на него наговариваете! – возмутилась Бровкина.
– Вы, что ли, были с ним знакомы? В какой стране живете, девушка? Я не знаю, может, у вас все в шоколаде, но всем остальным абсолютно все равно, кого там еще убили: их мочат-мочат, а ничего не меняется…
Татьяна было открыла рот, чтобы сказать водителю что-нибудь очень обидное, но решила промолчать. Обернулась к Наде за поддержкой, а та смотрела в окно.
– Когда перестройка началась, я как раз институт закончил, – продолжал водитель, – и вместе со всеми думал, что вот-вот все переменится. Потом начались съезды народных депутатов, по ночам показывали записи выступлений без купюр – мы с женой смотрели от начала и до конца, как все. «Теперь-то уж совсем скоро перемены», – считали. И дождались. Мне пятьдесят пять в этом году исполнится. И что? Никаких перспектив, баранку кручу. Кому теперь конструкторы спецтехники нужны…
В сумочке зазвонил мобильник. Надя достала его, посмотрела на номер вызывающего и не смогла понять, кто это.
– Слушаю вас, – шепнула она в трубку.
– Здравствуйте, – произнес незнакомый мужской голос. – Мое имя Томас Линдмарк, у меня к вам очень важное дело, и нам необходимо увидеться срочно. Весьма срочно, да.
– Я очень занята сегодня, и…
Тут Надя поняла, что не должна ничего объяснять, потому что совершенно не знает собеседника, а человек даже не пытается объяснить причину встречи.
Но тут иностранец продолжил:
– Дело в том, что я инспектор Интерпола и занимаюсь борьбой с незаконным обращением исторических и культурных ценностей. При встрече готов подтвердить свои полномочия. Если вы откажетесь общаться со мной, то мне придется обратиться в российское представительство нашей организации. Только у них другие методы работы – не такие гуманные, что весьма печально.
– Но я…
Надежда не договорила, потому что вдруг догадалась: инспектор Интерпола явно хочет повести речь о картине Ван Гога.