Не расстанусь с Ван Гогом
Шрифт:
– Я к себе домой никого не приглашаю и никого не привожу: хочу, чтобы знакомые меня считали такой же, как и они сами. А мои друзья – люди с весьма средними доходами.
– Может, и они тебя не решаются приглашать в гости из тех же соображений?
Хозяйка достала из бара бутылку «Курвуазье», заметив:
– После коньяка – только коньяк.
Но выпили всего по рюмке, никуда не торопясь, впрочем. Саша рассказывал о съемках, в которых принимал участие, вспомнил несколько киношных баек. Потом оборвал себя на полуслове и удивленно
– Господи, ну что мы как не родные сидим? – И перевел взгляд на хозяйку. – Дай я тебя поцелую, моя хорошая…
Утром он вышел из душа, обмотав бедра легким махровым полотенцем. И в таком виде пошагал в столовую, где его уже ждал завтрак. Снова говорили обо всем подряд, и Холмогоров вздохнул, что не хочет уходить. Но съемочный день обычно начинается очень рано, он и так уже опаздывает. К тому же сегодня надо прогнать с десяток эпизодов, а потому закончить придется далеко за полночь, так что приехать вряд ли получится.
– А я и не навязываюсь, – спокойно сказала хозяйка.
– Я позвоню, – попытался соврать он.
– Звони. Кстати, пока ты спал, я записала тебе номера моих телефонов.
– И под каким именем ты значишься на моей сим-карте?
– Под именем «Нотариус», – ответила Ната. – Чтобы твоя жена не догадалась.
– Какая жена? – удивился он.
– А у тебя их много? – улыбнулась девушка. – Прости, ты меня всю ночь упорно называл Надей.
Глава 4
Ровно в семь вечера в дверь позвонили. Томас Линдмарк оказался высоким блондином лет тридцати пяти. От него так пахло одеколоном, словно инспектор освежил щеки перед тем, как нажать кнопку звонка.
– Старый дом, – приветливо улыбнулся он, просовывая ноги в шлепанцы, которые несколько дней назад принес Холмогоров для личного использования. – У меня почти такой же в Стокгольме. Самый центр – Гамластан, старый город. Только у нас пахнет морем, а здесь везде едой.
– Можно посмотреть ваши документы?
Линдмарк достал из кармана бумажник, развернул и показал ламинированный прямоугольник со своей фотографией. К бумажнику был прикреплен жестяной жетон с эмблемой и выдавленной надписью «Interpol».
– Достаточно?
Надя кивнула, хотя особо не вглядывалась.
– Где вы храните картину? – спросил инспектор, заглядывая зачем-то в кухню.
– Обычно в надежном месте.
– Если вы арендуете ячейку в банковском депозитарии, то это не лучшее место для ее сбережения. Должны быть специальные условия – определенные температура и влажность. Хотя… Вы позволите пройти?
Надя кивнула уже в спину направляющемуся в глубь квартиры инспектору и произнесла:
– Но сегодня я по вашей просьбе принесла ее сюда.
Линдмарк прошел в комнату и огляделся.
– А здесь пахнет уже духовной пищей, – заметил он и снова приветливо улыбнулся, чтобы хозяйка
Гость подошел к «Едокам картофеля» и начал рассматривать картину.
– Вы очень хорошо владеете русским, – сказала ему Надя.
– Учил, а теперь приходится часто на нем общаться. Я родился в Таллине, знаете ли, но потом родители поехали на родину предков отца, в Швецию. И школу уже там окончил. – Он наклонился к холсту, потом отстранился. – Эта картина и есть. Именно.
– Да, это Ван Гог, – подтвердила Надя.
Но инспектор покачал головой:
– Я сказал – эта, но не сказал, что она кисти Ван Гога.
– Музей в Амстердаме подтвердил подлинность.
– Я был у них. Видел фотографии и документы, которые представила ваша бабушка.
– Госпожа Радецкая не родственница – близкая подруга.
– Может быть. Как ее здоровье?
– Она умерла.
– Очень жаль. От всего сердца жаль. – Инспектор с минуту помолчал. – Видите ли, теперь в музее Ван Гога не считают, что эта картина представляет для них какую-то ценность.
– Почему?
– Причиной тому маленькая, но очень неприятная история. Полгода назад к нам обратился один человек, который сказал, что у них в семье была картина, написанная его отцом. Тот был художник – такой небольшой художник, скажем так. Отец умер, а потом вдруг его работы появились на выставке, к ним возник интерес, они приобрели некоторую ценность. Наследник художника, человек не очень богатый, продал что-то, заплатил долги, отправил сына в университет, купил новый дом… А потом вспомнил, что была еще одна картина его отца, которую украли, и обратился к нам.
– Как украли? – не поняла Надя. – Это полотно было куплено официально, есть даже чек из магазина. И директор музея Ван Гога, когда приезжал, видел документы.
– Но, увы, – погрустнел господин Линдмарк, – имеется заявление в полицию, составленное тридцать лет назад, в котором в числе украденных вещей указана картина, подражающая Ван Гогу.
– А как же тот магазинчик, где она была выставлена?
– Очень прискорбно сообщать, но владелец его был уличен в торговле краденым и даже осужден. Торговец получил всего четыре года, должен был отсидеть половину срока, потому что был уже старым и больным. Ему в тюрьме предоставили условия для проживания, медицинскую помощь, по выходным он навещал семью, но все равно умер.
– Жаль, – вздохнула Надя.
– Очень жаль, – согласился Линдмарк. – Вы, вероятно, рассчитывали, что полотно работы Ван Гога и у вас в руках огромное состояние?
– Это как раз неважно. Вещь дорога мне тем, что ее подарила женщина, ставшая моим очень хорошим другом. А кто написал картину – Ван Гог или кто-то другой, мне все равно.
– Тем не менее с точки зрения закона вы не являетесь законной владелицей, а даже наоборот. То есть скупая краденое, вы становитесь соучастником преступления.