Не сказка о птице в неволе
Шрифт:
Нас кормят раз в сутки; совершенно безвкусная, но хоть какая-то еда. Сегодня это пресное подобие каши – вязкая масса серого цвета, – но я с жадностью поглощаю ее, потому что завтра кормежки может и не быть – Антониус уже несколько раз «забывал» покормить своих зверюшек.
Китнисс, едва попробовав кашу, морщит нос и отшвыривает тарелку в сторону. Та с грохотом катится по каменному полу и замирает возле стеклянной стены. Китнисс следит за тарелкой и только теперь задерживается взглядом на стекле. Наши взгляды встречаются. На ее лице отражается удивление, смятение и… радость?
– Пит!.. – она выкрикивает мое имя и с силой подается вперед,
Охранник в мгновение оказывается возле ее камеры и, угрожая палкой со сверкающим электрическим зарядом на конце, велит заткнуться. Китнисс подчиняется, затихая, но все равно не сводит с меня глаз. Я отвечаю тем же: пытаюсь передать ей хоть каплю своего тепла, пусть не боится, пусть верит, что отсюда можно выбраться. Надежда сильнее страха. Китнисс должна верить, что есть путь на свободу.
К сожалению, мой внешний вид вряд ли ее утешит: волосы отросли и давно не мылись, торс обнажен и почти весь грязно-фиолетового цвета. Мой мучитель любит освежать краски побоев, а я – его полотно. На левом предплечье несколько незаживающих язв – еще в первые дни моего пребывания в камере Антониус оставил на мне отметины раскаленным железом и периодически раздирает раны, не давая коже восстановиться. И все равно пересохшими губами я шепчу Китнисс ласковые слова, моля бога, чтобы она их поняла.
Я с ужасом осознаю, что близится вечер: Люцифер всегда приходит примерно в одно и то же время. И сегодня он верен себе: гогоча над собственными шутками, Антониус и двое охранников – его любимчики – выходят в центр зала. Они долго и громко спорят, какие из инструментов выбрать на этот раз. Нас в темницах пятеро, и мы все реагируем на приближение боли по-разному. Энни громко всхлипывает в своей камере – ей всегда достается первой. За ней безымянный и уже беззубый парень – зубы ему вырвали две недели назад. Он всегда причитает и жалобно молит о пощаде, которую все равно не получает. Джоанна материт своих насильников, предрекая им скорую и мучительную смерть, а Китнисс испуганно молчит. В ее лице снова появляются какие-то безумные черты: глаза бегают из стороны в сторону, ни на чем не задерживаясь, а губы шепчут что-то короткое. Мне мерещится, что это мое имя.
Порывшись в горе орудий для пыток, Антониус выбирает две длинные и достаточно толстые палки. Перекладывает их из руки в руку, примеряется и наконец поворачивает голову в сторону Энни, которую я не вижу из-за того, что у наших клеток общая стена. Улыбнувшись, Люцифер говорит:
– Нравится, детка?
Девушка начинает всхлипывать сильнее.
– Ну, ну, милая, – ухмыляется мерзавец, перемещаясь в ее сторону, – тебе ведь доставалось и побольше, ничего – переживешь и это…
И снова время замирает, пронизанное криками рыжеволосой Победительницы, а позже и парня без имени. Его стегают розгами. Он хрипит и давится своей кровью, но мне кажется, что их пытки заканчиваются быстрее, чем обычно. Я уверен, что не ошибся, потому что глаза Антониуса горят азартом: ему не терпится поиграть с новой зверюшкой – Китнисс.
Я оказываюсь возле своего стекла быстрее, чем охранники доходят до ее камеры. Колочу кулаками по прозрачной стене.
– Не трогайте ее! Антониус!
Мучители только посмеиваются, распахивая двери в клетку Китнисс. Ее глаза широко распахнуты от страха, а сама она, что есть сил, вжимается в стенку – убежать невозможно, она прикована цепями.
– Давай договоримся, – кричу я Люциферу, – возьми меня! Слышишь? Делай со мной что хочешь –
Реакции никакой. Антониус склоняется над своей жертвой и, стискивая ее подбородок тонкими пальцами, заставляет посмотреть на него.
– Куколка, а ты сегодня бодрее, чем вчера, мне это нравится, – он говорит негромко, но я весь превратился в слух, и меня передергивает от его слов. – Согласись, было бы неинтересно отыметь тебя, символ долбанной революции, а ты бы даже не вспомнила этого?
Китнисс дергается и визжит, когда Люцифер резким движением разрывает на ней майку – под ней ничего. Грудь Китнисс обнажается, а охранники, посмеиваясь, принимаются обсуждать ее форму и размер.
– Ну, я ожидал большего, – говорит один. – А ты, Сэм?
Они оба ржут, а их начальник, вынув из кармана нож, проводит им по щеке Китнисс.
– Ты ведь будешь покорной, куколка? – шепчет он любовно. – Сделай мне и моим ребятам хорошо…
– Отстань от нее, козел! – выкрикивает Джоанна, и хотя оказывается, что своим вмешательством она только раззадоривает мучителей, я все равно благодарен ей за попытку помочь.
– Заткнись, лысая! – отзывается Антониус. – Не ревнуй, сегодня я буду трахать не тебя!
Из глаз Китнисс льются слезы, когда холодное лезвие разрезает ткань ее штанов. Я яростно бьюсь об стекло, уже разбив руки в кровь, но я не могу помочь той, которую люблю. Грязные лапы охранников проходятся по ее обнаженному телу, блуждая и ощупывая. Китнисс скулит и извивается, но насильников это заводит еще больше.
– Прекратите! – кричу до рези в горле. – Антониус, не надо!
Начальник охраны громко гогочет, издеваясь над моими тщетными попытками защитить Китнисс, и внезапно замолкает, видимо придумав новую игру. Он хитро смотрит на голую девушку и на меня, а потом приказывает своим ребятам освободить Китнисс из кандалов.
– Тащите ее к нему, – командует Антониус. – Развлечемся.
Я не верю в реальность происходящего до тех пор, пока мои руки не сжимают в объятиях ее худое и вздрагивающее от страха и слез тело. Инстинктивно прижимаю Китнисс к себе в защитном жесте и, чмокнув ее в лоб, смотрю на мучителей поверх ее головы.
– Спасибо… – шепчу я, искренне благодарный за, наверное, первый на моей памяти добрый поступок Люцифера.
Я понимаю, что у всего есть цена: раз он отпустил Китнисс, мне придется расплачиваться за двоих, только это малая плата за то, чтобы ее не трогали эти уроды. Я готов: мое тело уже прошло по всем кругам ада – его жгли, ломали и обдирали – ничего нового Антониус со мной не сотворит.
– Ха, спасибо мало, – смеется мучитель, – а вот отыметь ее – в самый раз.
Мне кажется, что я ослышался. Замираю на нем взглядом, крепче прижимая к себе плачущую Китнисс, но Люцифер и не думает отказываться от своих слов.
– Не боись, Мелларк, мы с ребятами, – он кивает на других охранников, – подскажем, что и как. Снимай штаны!
– Нет.
Возражение вырывается у меня быстрее, чем я успеваю подумать.
Нет! Точно нет.
Никогда.
– Женишок, – тот, кого зовут Сэм, вспоминает мою старую кличку, – а Антониус дело говорит: или ты ее, или мы. Все по очереди.
– Или разом, – добавляет от себя третий.
Китнисс слышит наш разговор, и ее руки с буквально нечеловеческой силой сжимаются вокруг моей талии. Я машинально поглаживаю ее по спине, отвлекая, но сам уже начинаю дрожать. С каждой секундой, вглядываясь в их безумные лица, я понимаю, что они не шутят.