Не соблазняй повесу

Джеффрис Сабрина

Амелия почувствовала некоторое облегчение.

– Но это неизбежно, если я невинна. А если нет...

– А если нет, то я не хотел бы сделать хуже. – Он посмотрел на нее с нежностью, от которой у Амелии защемило сердце. – Он... он мог обойтись с тобой грубо и причинить травму, боль от которой усилится, когда я... – Помолчав, он добавил с неподдельной горечью: – Невыносимо думать об этом, не хочу, чтобы тебе было больно.

– Но он не причинил мне боли, Лукас. – Она коснулась его губ быстрым поцелуем. – Я бы знала, я бы почувствовала. –

Она высвободилась из его объятий и подняла с пола свои панталоны. – Смотри, на них нет крови.

– У некоторых женщин не бывает кровотечения во время дефлорации.

– Откуда ты знаешь? Тебе часто приходилось лишать девственниц невинности?

– Нет! – вскинулся он от возмущения. – Я прочитал об этом в одной книге, клянусь!

– В книге? – Амелия почувствовала себя лучше. Намного лучше. Ей стало почти весело. Сбросив с себя полотенце, она подошла к Лукасу. – Так ты читал книгу, чтобы понять женщин? Странно.

– Это был... всего лишь... какой-то медицинский журнал, – запинаясь чуть ли не на каждом слове, попытался оправдаться он.

– Подходящее объяснение, ничего не скажешь, – поддразнила его она, потом одним рывком распустила узел, которым Лукас закрепил на себе полотенце, и сбросила его на пол. – Пожалуй, более правдоподобно, что то была одна из книжонок, которые сочиняет некий англичанин, чтобы пощекотать нервы глупцам, – повторила Амелия слова Лукаса, сказанные им во время их спора о пиратах и гаремах.

Лукас привлек ее к себе, крепко обнял и закрыл ей рот поцелуем. Амелия обвила руками его шею. Ей казалось, что прошли годы с тех пор, как они целовались, хотя прошло всего несколько часов...

А Лукас, целуя ее, касаясь языком ее языка, дал себе обещание сделать все так, чтобы Амелии было хорошо – далее если это убьет его самого. Он еще был не уверен, какие вольности может себе позволить, но, судя по тому, с каким рвением она отвечала на его поцелуй, ему, вполне вероятно, не придется так осторожничать, как он полагал, из опасения причинить ей боль.

– Уложи меня в постель, – еле слышно произнесла она. – Я столько времени хотела узнать, что такое близость с мужчиной.

– Как пожелает миледи, – ответил он, подхватил ее на руки и отнес на кровать.

Он уложил ее и, стоя в ногах у постели, смотрел на ее лукавую улыбку, на лебединую шею с изумительно нежной кожей, на высокую грудь, которая чуть не свела его с ума на шебеке. Забравшись на постель, он любовался ее животом, ее бедрами и тем, что было открыто и ожидало его.

– Лукас? – произнесла она глубоким, гортанным голосом, от которого у него задрожали колени.

И желание победило страх. Лукас отодвинулся назад, к самой спинке кровати и наклонил голову к тому месту, где среди каштановых завитков волос, еще влажных после ванны, пряталось то, что ему предстояло отведать.

– Что ты делаешь? – вскрикнула она.

– Готовлю для тебя приключение, милая, – с улыбкой ответил он и прижался губами к ее влажному теплу.

Исходивший

от нее запах мыла и мускуса мог бы свести с ума любого. Лукас с невероятным трудом удерживал страсть долго сдерживаемого желания.

После всего, что Амелия претерпела, она заслуживала лучшего.

И он продолжал свои ласки, наслаждаясь тем, как она вздрагивает и вскрикивает от его прикосновений, что она приподнимается в бурном возбуждении. Он сам был доведен до высшей точки, но лишь после того, как почувствовал первые признаки ее кульминации, позволил себе овладеть Амелией в полной мере.

Она широко раскрыла глаза:

– Как это... ох... ты такой...

Лукас дошел до барьера ее невинности и остановился.

– Что-нибудь не так? – пролепетала она.

– Выходит, милая, что ты была права. Ты все еще девственница. – Лукас уже сказал, что это не имеет для него особого значения, однако в глубине души не мог не признаться себе, что чувство безраздельного обладания женщиной все-таки приятно. Он у Амелии первый – и единственный, он, и только он. – Но ты недолго ею останешься, – добавил он и, не давая ей времени одуматься или встревожиться, преодолел преграду.

Амелия издала душераздирающий крик, и Лукас поморщился – он не хотел причинять ей боль.

– Ты скажи, если очень больно, я перестану, – хрипло выговорил он, моля небеса, чтобы в случае чего ему удалось так поступить.

– Не смей, – услышал он в ответ, и Амелия схватила его за плечи, удерживая. – Больно, да, но я хочу узнать все до конца. До самого конца.

Лукас глянул ей в лицо и убедился, что слова ее искренни. Едва он остановился, Амелия нахмурилась.

– Я же сказала, чтобы ты не переставал, – почти сердито сказала она.

– Но ведь так оно и делается, дорогая. Как движения руки. Припоминаешь?

– Ох, верно. Я такая дурочка.

– Но такая соблазнительная, такая привлекательная дурочка... И такая чувственная.

– Правда? – спросила она, улыбаясь улыбкой Далилы-соблазнительницы. – Расскажи мне, что чувствуешь ты. В книжках про гаремы не слишком много таких подробностей.

– Это в твоем духе – учиться искусству любви по... книжкам, – отрывисто рассмеявшись, сказал Лукас.

Амелия покраснела.

– Лукас, ты пойми... дело не в книжках... я... ну просто я не знаю, как мне себя вести... как я должна... что мне делать...

– Что тебе хочется, милая, то и делай... все, что тебе нравится...

Амелия немного выгнулась.

– Вот так?

– Так, моя радость. Именно так, – хрипло выговорил он. – Двигайся, прошу тебя... так...

– А может быть, так? – Амелия тронула языком один, потом другой его сосок, и Лукас застонал. – Хорошо?

– Да, моя любимая Далила... о да...

Они уже не могли говорить в экстазе страсти, жаждая наступления облегчения. И оно наступило для обоих одновременно, бурное, блаженное, доводящее до полного изнеможения. Счастливого изнеможения.