(Не) Сокровище капитана
Шрифт:
— Кстати, а с ним-то что стало? — не унимался капитан.
— С ним?— я опять захлопала ресницами, усиленно соображая. — Не знаю. Он просто упал. Наверное, так обрадовался моему обществу, что сердце не выдержало.
— Я его убила, — медленно произнес Блад. — Я в самом деле его убила.
— Что только не соврешь, чтобы оттянуть финал, — неловко улыбнулась я. — Как ты тоже наверняка успел заметить, я молода и очень хочу жить. И не привыкла… радоваться мужскому обществу. — А вот жар, заливший щеки, был вовсе не наигранным.
— Так, значит. — Капитан поднялся, нависая надо мной.
Я
Бладу, разве что.
— Значит, Фрэнк умер потому, что сердце его не выдержало предвкушения, — размеренно проговорил он. — Мир праху его, бедолаги. А моя рана, которая в горячке боя показалась мне смертельной, на самом деле не более чем царапина. — Он отодвинул полы одежды, снова разглядывая бок. — И в самом деле царапина. Задыхался и ослабел я от страха…
Ослабел ли он — не знаю, а я точно оцепенела от страха, хотя капитан даже голоса не повысил, продолжая улыбаться.
— От усталости, — пискнула я. — Бой — это ведь трудно. Все это оружие, которым надо размахивать. Уворачиваться, бегать…
— Даже не знаю, что лучше, оказаться трусом или слабаком.
— Но ты ни то, ни другое!
— С твоих слов выходит именно так. Либо я трус, либо слабак… — Он выдержал паузу и вдруг рявкнул: — Либо последний дурак, неспособный понять, когда мне лапшу на уши вешают!
Я вскрикнула и начала заваливаться на бок, закатив глаза. В следующий миг на голову мне обрушился поток воды, заставив подпрыгнуть и завизжать.
— Холодная вода — лучшее средство от обморока, — расхохотался Блад. — Особенно, если обморок — притворный.
— Ах, ты…
— Шипишь, как мокрая кошка. Ты пыталась убить меня так же, как убила Фрэнка, но со мной не вышло, и потому ты схватилась за нож?
— Я не пыталась тебя убить!
— Да? А это что?
Он снова отдернул полы одежды, скосил глаза — и застыл с открытым ртом. От раны после моего нелепого покушения не осталось и следа. Нет, я не затягивала ее специально, просто раз уж тело стало восстанавливаться под действием магии, закрылась и она.
Я не удержалась от улыбки — настолько недоуменное лицо было у Блада. И зря. Он шагнул ко мне так стремительно, что я шарахнулась, едва не свалившись с сундука. Меня накрыл поток горячего воздуха — горячего, но не обжигающего — притиснул к стене так, что я даже пошевелиться не могла. Дышать тоже не получалось, как будто весь воздух протекал мимо меня, сколько я ни пыталась хватать его ртом. В глазах начало темнеть, в груди жгло. Но когда я совсем было решила, что мне конец, в комнате снова наступила тишина, и я едва не свалилась. Прическа рассыпалась — чудо, что она вообще продержалась так долго — волосы упали мне на плечи. Блад, приблизившись, медленно пропустил между пальцами прядь, и на его лице снова появилось очень странное выражение — как и когда он вытирал слезы с моих щек. Но прежде, чем я успела смутиться, он сунул мне в руки ленту.
— Завяжи.
Я замешкалась, в очередной раз перестав что-либо понимать.
— Завяжи, — повторил он, и его голоса мое сердце ухнуло в пятки да там и осталось. Дрожащими
— Пойдем, — велел он, взяв меня за руку.
— Куда я пойду в таком виде? — попыталась я возражать. Все мое одеяние до сих пор составлял заскорузлый от высохшей крови отрез дорогой ткани, намотанный поверх сорочки, да чулки с туфлями.
— Куда я велю, туда и пойдешь, — отрезал он. — И не надейся что тебя и дальше будут носить на руках.
Спрашивать что будет, если я откажусь, у меня язык не повернулся. Слишком уж холоден был взгляд капитана. Он, кстати, тоже не переоделся, пошел, как был. Потянул меня за руку, я засеменила следом, снова путаясь в полах своего нелепого наряда. Говорят, далеко в восточных землях женщины носят одеяния из намотанной ткани, но как же они ходят-то, бедняжки? Или есть какая-то хитрость, о которой не знает Блад, замотавший меня в этот кокон?
Я была готова думать о чем угодно, о любой ерунде, только бы не гадать, куда он меня ведет и зачем. Похоже, моя неуместная улыбка переполнила чашу его терпения, и теперь меня ждет наказание — только какое? Затряслись руки, и ноги едва держали. Что он задумал? Что со мной будет? Ведь совсем недавно он благодарил меня за спасенную жизнь. Может, стоило все рассказать? Но не зря же мама много раз предостерегала меня. Люди боятся всего непонятного, а мужчины не выносят, когда женщина может что-то, им недоступное. Сколько таких, как мы с мамой, погибло на кострах? Начиная со святой Эды, в которую верит простонародье Беркива? На корабле костер не развести, зато спихнуть меня за борт — дело пары секунд.
А самое обидное — мне снова было некого винить, кроме самой себя.
Задумавшись обо всем этом я совершенно не понимала, куда мы идем, кроме того, что вниз. Пару раз я едва не слетела с лестницы, но жесткая рука Блада не давала мне упасть.
Потом я услышала стоны. Крик — не те крики ярости, что доносились сверху во время боя, а крики отчаяния и боли. Мы миновали очередную переборку, Блад толкнул дверь и впихнул меня внутрь.
Кажется, эта каморка, залитая холодным сиянием осветительных шаров, была вотчиной лекаря.
Глава 7
Самого властителя этого места я увидела не сразу. Сперва в глаза бросился высокий стол. Сейчас, пожалуй, невозможно было угадать, из какого дерева он был сделан когда-то — темный, покрытый где-то въевшимися бурыми, а где-то свежими алыми разводами.
Лицо мужчины, лежавшего на столе, перекосилось от боли, рубаха задралась, обнажая половину живота, а штанов не было вовсе. По счастью, нижнюю половину тела заслонял склонившийся человек. Наверняка он-то и был корабельным хирургом.
Лекарь отступил от стола, разворачиваясь к нам, я торопливо зажмурилась. Мало мне было Блада без рубахи, теперь еще незнакомый мужчина без штанов!
— Капитан? Так вы все же ранены? — услышала я. — Простите, я…
— Царапина, — небрежно произнес Блад. — Не стоит вашего беспокойства.
Хирург помолчал.
— В таком случае… Если девушка пришла сюда своими ногами, ей придется подождать, пока я не закончу с ранеными.
— Это не моя кровь, — пискнула я, осмелившись открыть глаза.