Не совсем мой, не совсем твоя
Шрифт:
– Я увидела ее на выставке кошек на ВВЦ, – смущенно сказала Ксения. – Вернее, она увидела меня… Я как раз приценивалась к маленькой гаване, заводчик даже посадил ее мне на руки, но тут гавана зашипела, и я поняла, что это не моя девочка. Моя девочка смотрела на меня из соседней клетки, из кучи своих братьев и сестер. Я подошла, поговорила с заводчиком и попросила разрешения посмотреть на нее поближе. Матильда ткнулась мне в руку и сказала: «Мяу, пожалуйста, забери меня отсюда». Через час мы были уже дома – вместе. Правда, первые два дня она просидела под кроватью, но ей же было всего-навсего четыре
Ник смотрел на нее не отрываясь, и его глаза казались уже не синими и не серыми, а черными, как нефть. Слышал ли он хоть слово? Призыв, приказ, мольба – сила этого взгляда была так велика, что Ксения почувствовала себя загипнотизированной.
– Что? – спросила она шепотом.
– Иди ко мне. – Он произнес это почти без звука, но она поняла. – Иди…
Лежа без сна, глядя в потолок, обнимая по-кошачьи прильнувшую к его плечу черноволосую девушку со стрижкой «под египтянку», Ник старался не думать о том, что ждет его завтра по возвращении домой (домой – в смысле к Илоне), но это настолько предсказуемо, что даже без особых размышлений вырисовывается довольно безрадостная картина.
Устал. Раньше получалось не обращать внимания, а теперь не очень. Учитывая, что она может ворваться в твою комнату в любое время дня и ночи, если ей самой не спится, и устроить тебе внеплановую головомойку, это, в принципе, неудивительно. Заподозрила измену? Наверняка. Стала чаще требовать секса, чуть ли не ежедневно, и соответственно чаще получать отказ. «Опомнись, Илона, я сегодня так наломался на работе, дай передохнуть!..» – «Наломался! Можно подумать, ты там вагоны разгружаешь! Сидишь целыми днями за компьютером. Ну, сгоняешь пару раз на какую-нибудь квартиру или в строительный магазин… Я, между прочим, тоже работаю! И ничего, не жалуюсь». Ну что на это сказать? Все без толку. Как говорит Старый Хэнк, это разговор коровы с лягушкой.
Старый Хэнк – это прозвище со школьной скамьи носил его приятель Георгий Градов. Тот самый, что доверил ему ключи от своей квартиры на улице Вавилова. Они и правда были знакомы тысячу лет, однако их отношения никогда не были панибратскими. Есть люди, которые просто умеют держать дистанцию, и Старый Хэнк был как раз из таких. Строго говоря, прозвище ему совершенно не подходило. Его следовало бы звать Вождь Белое Перо или Большой Гризли – за чисто индейскую невозмутимость и способность в повседневной жизни обходиться буквально десятком слов. «Здорово, Хэнк». – «Здорово». – «Как жизнь?» – «Все круто». – «Как на работе?» – «Ништяк». И все это при том, что Хэнк являлся обладателем диплома какого-то весьма престижного европейского университета, свободно говорил на трех языках, одинаково хорошо писал и маслом, и темперой, и акварелью, выставлялся в лучших салонах Москвы и Петербурга и слыл человеком с большим творческим потенциалом.
Лежащая рядом Ксения сладко вздыхает и устраивается поудобнее. Обнимает его своей тонкой рукой. Большая серая кошка с оранжевыми глазами, похожая на медведя-коалу, мурлычет в ногах кровати.
Час назад он начал было собираться восвояси, но девушка сказала: «Ты можешь остаться». Кошка всем своим видом сказала то же самое. К счастью, в трубке кончился аккумулятор, так что по поводу звонков можно было
– Ксюша, ты спишь? – шепчет он, опасаясь, что она не отзовется.
– Сплю. А ты? Ты не спишь? – Пауза, и затем: – О чем ты думаешь?
О чем? О твоем легком, гибком теле – таком гибком, что, кажется, его можно завязать узлом, – твоих поцелуях, твоей невинности, ради которой можно многое простить…
– А знаешь, это круто – уложить меня в постель, еще хранящую, как пишут в книгах, тепло другого мужчины.
– Ты такой брезгливый?
– Нет. Просто я подумал, что не многие женщины отважились бы на такое. Ты и правда сумасшедшая.
– Но я же все объяснила… – сонно бормочет Ксения, обнимая его за шею. – Я объяснила…
– Конечно. И твое объяснение по-своему примечательно.
С улицы доносятся характерные завывания – у одной из припаркованных под окнами машин сработала сигнализация. Типичные звуки московского двора.
– Не твоя? – на всякий случай спрашивает Ксения.
– Нет. – Минуту он напряженно думает, а потом говорит такое, что ее прямо-таки подбрасывает на постели: – Один из моих клиентов хочет, чтобы я смотался с ним вместе в Париж за люстрами, коврами и кое-какими аксессуарами для кухни и ванной комнаты. Поедешь со мной? Я в состоянии оплатить твой перелет и проживание в отеле, – видя ее лицо, он не может удержаться от смеха, – и даже не слишком безудержный шопинг… Ну что? Ты согласна? Недолго, всего неделя. Представь, в Париже сейчас плюс восемнадцать. В саду Тюильри цветут деревья и зеленеет трава…
– Но я же… Черт! Я никого не предупреждала, что собираюсь в отпуск! Весной у нас самая горячая пора. Да и вообще… если у тебя есть лишние деньги, не лучше ли отдать их Илоне?
– Не лучше. – Ник приподнимается на локте, просительно дотрагивается до ее руки. Его голос звучит так вкрадчиво, так интимно… Искуситель. – Не лучше, потому что неделя, проведенная с тобой вдвоем…
Он не договаривает из боязни показаться сентиментальным.
Ксения молчит. Соблазн велик, но сколько всяких «но»!
– Подумай, – продолжает упрашивать Ник. – Я не прошу тебя дать ответ прямо сейчас. Можно завтра. Но не позже, потому что если мы хотим улететь двадцать девятого или тридцатого, самое время заняться оформлением виз и билетов. Надеюсь, у тебя есть загранпаспорт?
– Двадцать девятого? – Она качает головой. – Это невозможно… А что я скажу родителям?
– Лучше всего сказать правду.
– Отличная мысль! – Слыша ее истерический смех, Ник понимает, что шансов практически нет. – Мама и папа, я завела себе любовника, мы встречаемся уже целую неделю, вы его ни разу в жизни не видели, но через десять дней я улетаю с ним в Париж. Господи!.. Они решат, что я спятила.
– Ну и что? Ведь ты уже совершеннолетняя, не так ли?
Давить на нее бесполезно. Она либо решится, либо нет. Он и не собирается давить – нет-нет, ни в коем случае, – но это маниакальное стремление сохранить их любовную связь в тайне от всего мира начинает вызывать у него недоумение и даже раздражение. Если уж на то пошло, именно он должен быть заинтересован в соблюдении режима секретности, но никак не она. Она не связана словом, не подвержена предрассудкам. В чем же дело, черт возьми?