Не стану взрослой

Кузечкин Андрей Сергеевич

— Жалко, я не видел! — опять оборвал Вадим. — Кровищи много было?

— Не рассматривал. Врачи быстро приехали и увезли. Говорят, она какое-то время была еще жива, хотя у нее голова треснула, — невесело ответил Максим. В тот момент он отчетливо ощутил пропасть, лежавшую между ним и Мельниковым: Вадим изо всех сил играл роль циника, а Максим просто был им. Хотя вчерашнее происшествие даже ему по мозгам шарахнуло.

Мельников почувствовал это, но попытался еще раз включить нигилиста:

— Мясо… А ты бы трахнул мертвую

тян?

Максим пару секунд размышлял, куда и с какой силой треснуть Вадиму. Решив не мараться об юродивого, сказал:

— У меня сегодня встреча с живой, через два часа.

— Не, а все-таки?

— Она эмо. В какой-то степени это ответ на твой вопрос.

— Эмо? Я ненавижу эмо! — тихо прорычал Вадим.

— За что, позволь узнать?

— За то, что они УГ и уроды!

— А я вот всех люблю, — Максим одним глотком допил кофе, успевший охладеть к нему, и потянулся к кофейнику за добавкой. — Всех одинаково.

— На хрена? — мрачно спросил Вадим, самозабвенно изображавший озлобленного подростка. Таким, как Мельников, проще жить, непрерывно юродствуя.

— Понимаешь, Вадим, я слишком легко воспринимаю жизнь, чтобы кого-то ненавидеть. Так что я вроде как всех люблю. Только один нюанс: есть люди, с которыми я хочу общаться, и с которыми не хочу. От вторых я стараюсь избавляться как можно быстрее…

— А как ты к тян относишься? — обрубил Вадим.

— Еще раз меня перебьешь — я тебе по роже тресну, — сказал Максим и уточнил: — Я любя.

— Прости, — буркнул Вадим.

— К тян, пользуясь твоей терминологией, я отношусь очень, очень положительно.

— А как же обет?

— Обет?

— Я слышал, что настоящие профи дают обет безбрачия.

— Однако! — засмеялся Максим. — Ну, в чем-то ты прав. Среди настоящих профи полно тупых задротов, которых и без всякого обета никто никогда не приласкает. Я б даже сказал, задротов — большинство. Я тоже когда-то был задротом.

— По тебе незаметно.

— Тебе будет легче, если я скажу, что ты — это я пять лет назад?

— А сколько тебе лет?

— Сколько дашь? — Максим улыбнулся.

— Ну… ну, двадцать.

— Хе! Почти угадал: девятнадцать.

— И ты в четырнадцать лет был, как я — в двадцать? Ололо, нашел, чем удивить. Только подтвердил, какой я дегенерат.

— Некоторые в четырнадцать лет детей заводят.

— Мне это и тогда не грозило, и сейчас не грозит.

— Зачем же ты книжки про соблазнение покупаешь?

— Это Костя купил, я только взял почитать.

— А я почему-то сразу так и понял, — сообщил Максим. — Он хотя и строит из себя мачо-фигачо, но до планки не дотягивает. Совсем чуть-чуть, но не дотягивает. Слишком самолюбивый. А настоящий соблазнитель должен быть непробиваемым. И нахальства побольше. По нему ж видно, что он не наглый, а так, что-то вроде. Только с однокурсницами смелый.

— Как ты относишься к пикапу?

— Все, что я могу сказать, —

девушек надо любить и с ними надо заниматься сексом. Но превращать это в культ, да еще обзывать таким уродским словом, — жлобство. И даже фашизм. Мне такие попадались экземпляры… Я вот как-то раз работал распространителем парфюмерии, целых три дня. И был у нас один молодой человек, он мог впарить кому угодно что угодно. Более наглой рожи я в жизни не видел. Мог незнакомой девушке оттянуть декольте и заглянуть внутрь. И по морде ему никто не давал. Он всех обезоруживал своим нахальством. — Видя, что этот разговор неприятен Вадиму, предложил: — Ну что, продолжим?

Разошлись по комнатам, вновь начали игру по сети и рубились, пока не вернулся Костя.

Он был непричесан, несчастен и пьян.

— Где был? — спросил Максим.

— А ты как думаешь? В ментовке, давал показания. Рассказал все, что знаю, — а что я мог рассказать? Аленка была нормальная девчонка. Мы с ней четыре года вместе учились. Она умерла, Максимка! Понимаешь? — он растер по щеке слезу. Громко всхлипнул. Разрыдался. Максиму пришлось принять его в объятия.

— Кость… Костя! — сказал он минут через десять, когда всхлипы прекратились.

— Ну?

— Мне показалось, она что-то приняла, какую-то химию. Нет?

— Нет! — резко произнес Константин, отдернув лицо от груди Максима. — Никаких следов наркоты в крови, да и алкоголя почти нет. Она сама. Понимаешь, сама! Почему? Кто ей жить мешал?

— У следствия есть версии?

— Никаких. Мне задали только самые основные вопросы: как давно ее знаешь, не замечалось ли за ней раньше суицидальных порывов, не увлекалась ли она субкультурой эмо или сатанизмом. Это наша-то Аленка! Веселая Аленка! Счастливая Аленка!

— Видимо, не такая уж и счастливая…

— А ты что об этом знаешь?

— Да ничего.

Максим решил благоразумно умолчать о вчерашнем разговоре с этой без пяти минут самоубийцей.

— Ну, правильно! Тебе-то откуда знать! Кстати, про тебя следователь тоже спрашивал. Говорит, с тобой какого-то парня видели, которого никто не знает. Я объяснил, что ты не местный и Аленку видел впервые в жизни. Он решил тебя не трогать. Ну, что ты такого можешь рассказать, чего другие не видели!

Вообще-то, Максим мог. Но не собирался. Ни к чему связываться с местной милицией и позволять мурыжить себя разными дачами показаний. Алену этим не вернешь. А у Максима есть другие дела.

Другие дела… Почему-то только сейчас Максим понял, что свидание надо отменить. Перенести хотя бы на пару дней. Надо было. Звонить и отменять свидание нужно было вчера вечером, обламывать девочку за час до свидания будет некрасиво.

Итак: идти на свидание в поганом состоянии духа или вообще не идти? Идти. Эллочка, если она настоящая эмо, поймет. А если не поймет — то и грош ей цена.