Не стать зверем
Шрифт:
Возвращаться домой шаам отказался. Четвертый сын потомственных везиров из рода Тахиров, он пользовался расположением отца и уже не раз обращал на себя внимание верховного эмира, и старший брат и наследник рода Тахиров справедливо опасался, что может быть обойден благосклонностью Гаяров. Покушение на его жизнь было уже не первым, должность при дворе не прельщала, и он решил убраться подальше от интриг и предательств родного дома. Я привел его в Элласар и оставил ночевать в маленькой гостинице на побережье, которой владел мой старый знакомый, а на следующее утро предложил ему попробовать наняться к Паукам, в ночную стражу порядка, в которой вечно не хватало людей, способных жестко
Так и началась моя настоящая учеба. Он был безжалостен, язвителен и очень требователен. Он не признавал учебного, затупленного оружия. Мне пришлось забыть о гордости и выкладываться так, как я не выкладывался уже десятилетиями. Постепенно выяснилось, что именно нигийские сабли, легкие, изогнутые и чуть более длинные, чем тяжеловесные шамальские, лучше подходят мне по росту, весу и технике. Через полгода я уже мог кое-как защититься от него. Через год я научился выигрывать один бой из трех. Мы быстро сдружились, но избегать вопросов о себе мне становилось все труднее и труднее. Он быстро продвигался по службе, благодаря уму, образованности и смекалке.
Потом на какое-то время я потерял его из виду, а через год мы неожиданно столкнулись лицом к лицу на очередном прорыве Грани, где он заменил заболевшего командира отряда, а еще через два года я забрал его к себе в Альбре, помощником, как старый Харальд когда-то забрал меня самого.
Время от времени мы с ним фехтовали, я старался поддерживать полученные когда-то навыки. В разные годы получалось по-разному, бывали у меня и лучшие периоды, но в последнее время я редко брал сабли в руки. Сейчас же, получив вызов на поединок, приходилось срочно наверстывать упущенное. Шандр вытаскивал меня на учебное поле каждый вечер, и я, как пятнадцать лет назад, ныл, пыхтел, ругался и скрипел зубами, терпя его справедливые насмешки, уколы и царапины.
Сегодня мне удалось закрыться полностью и даже, кажется, два раза задеть его. Еще вчера он достал меня в четырех местах. Закончив, мы отсалютовали друг другу, и я обнаружил, что поглазеть на нас собралась добрая половина гвардии да случайные прохожие. Взмокший от пота и немного смущенный, я поспешил одеться и махнул рукой Шандру, которого отвлекли каким-то вопросом, чтобы тот поторопился.
— Знаешь, я жалею, что поддался на провокацию, — сказал я, когда мы сели ужинать у меня в башне. — Надо было не ввязываться ни в какие обсуждения, гиблое это дело, спорить с религиозными фанатиками.
Шандр медленно покачал головой.
— Доказать им что-то можно только их собственными методами, поверь уж мне, я там вырос. Только я бы на твоем месте еще и свидетелей привлек. Эти дети пустынь как были дикими, так и остались, — бросил он с презрительным раздражением. — Ваизы — род молодой, они из Рувабе, окраинный эмират, один из самых дремучих. Что с них взять? Они только язык силы понимают. Кстати, ты по-прежнему отказываешься взять кого-нибудь с собой в качестве свидетеля?
— А зачем мне? — я равнодушно пожал плечами. — Даже если он меня заденет, на обратном пути я обернусь
— А если ранит? — серьезно спросил Шандр. — Ты не знаешь, случайный ли это вызов, просто чтобы девушку впечатлить, или реальная провокация? А если этот Ваиз — опытный мастер, который только кажется молодым? А если опять — яд на клинке?
Я задумался. Шандр, как всегда, был прав, но мне категорически не хотелось втягивать кого-либо в это дело, в основном из-за Юльки. Я с трудом признался сам себе, что завелся только из-за ее присутствия. Мне было обидно, что она видит во мне дурную тварь, плохо контролирующую свои инстинкты и не имеющую ничего за душой, кроме заемной вороновой силы. Я знал, что виноват в этом сам, позволив вечному и голодному существу выйти из-под контроля. Мне не было оправданий… Но что сделано, то сделано. Это причиняло мне боль, и безобразное желание отыграться на молодом и влюбленном в нее парне не делало мне чести. Извиниться перед ним, что ли? Какое мне, к дьяволу, дело, что он про меня и про нас всех думает…
— Значит, не ранит, — твердо решил я. — Зря ты тут, что ли, меня гоняешь?
Какое-то время мы молча наслаждались пищей, а я — еще и покоем.
— Ар Шамалю всегда была нужна вера более пристойная, чем вера в золотую ящерицу, — с бесконечным презрением в голосе заявил Шандр. — Я не сторонник возрождения Нигейра, но согласись, Аспид как символ веры гораздо приличнее, чем существо с набитым монетами брюхом. Мы и раньше поклонялись Змею, а когда его не стало… Очень может быть, что вера в Единого — компенсация отсутствия настоящей идеи.
— Меня другое волнует, — признался я. — Куда и кому уходит вся та энергия человеческих душ, направляемая в адрес Единого? Кстати, сила веры в темных Вечных тоже куда-то идет и где-то аккумулируется… Все мы знаем, что вера разумных существ, населяющих миры Ар Соль, питает божественную силу Вечных. Тогда куда и кому идет вера в Единого и нарисованных на стенах его храмов демонов?
— Питает вашу темную часть? — усмехнулся Шандр
— А что? Хорошая версия, — хмыкнул я. — Лучше я у Ширин спрошу. По части теологии сил и стихий она у нас на первом месте.
Глава 9. Рувабе
Кольер стоял на обдуваемой ветром возвышенности, глядя вниз, на равнину между армиями, бело-красными с небольшими вкраплениями черного с золотом. Армии были почти одинаковы по численности, но на сегодняшний день уже не равны по силе. Солнце то скрывалось за скользящими облаками, то появлялось снова. Начало осени наступало на степь, тронув выгоревшую траву охрой и багрянцем. Белые стены Рувиба дрожащим маревом виднелись вдалеке.
Два человека шли навстречу друг другу через степь. Остановились напротив, задержались, обменялись фразами. Чуть отошли назад, помедлили и, выхватив сабли, стремительно бросились друг на друга. Смертельный танец начался.
Великая рувабийская степь была охвачена ужасом. Она дрожала, она готова была покориться золотому Змею селение за селением, руб за рубом. Неожиданные, обескураживающие набеги эльашрской конницы, короткие и смертоносные, возглавляемые Змеем в небе, громовой топот копыт, летящий на много хааров вокруг, день за днем сковывал страхом самый своевольный, самый независимый и гордый эмират. Вся ярость, весь гнев бессмертного демона обрушивался на головы непокорных, упрямых кочевников. Иногда Змей охотился в одиночку, то загоняя кочевые кланы в рубы, то разметывая их по степи, не позволяя укрыться в древних убежищах. Не было селения, которое не подверглось бы нападению, не было города в Рувабе, над башнями которого хотя бы раз не пронесся золотой Змей.