Не судите леди по одежде
Шрифт:
– Конечно, нравишься. Но теперь ты искушаешь меня вещами, которые мне недоступны.
Дункан сразу понял, что имела в виду Джорджиана, его захлестнула волна печали. Он был неподходящим женихом. Не мог дать ей титул. Не мог обеспечить Кэролайн будущее. В лучшем случае его происхождение оставалось для всех загадкой. А об отрочестве было известно лишь то, что он провёл его в сточной канаве.
И это Джорджиана ещё не знала истинного положения дел.
Не знала, что он не тот, за кого себя выдаёт. Не тот, кем кажется. Дункан использовал её и манипулировал, чтобы получить доступ
Если Дункана разоблачат, его ждёт тюрьма или ещё что похуже.
Когда его разоблачат.
Потому что, как бы он ни был осторожен, как бы ни угрожал Тремли, пока граф жив, Дункан остаётся в опасности.
Как и все, кого он любит.
Так что, даже если бы Джорджиана не охотилась за титулом, Дункан всё равно бы ей не подходил.
Но он мог стать её мужчиной на краткий, мимолётный миг, прежде чем им обоим придётся вернуться в реальность.
Он потянулся к ней и поднял с сиденья. Она тихо взвизгнула, когда Дункан посадил её к себе на колени, а шёлковые нижние и верхние юбки раскинулись вокруг них каскадом. Благодаря позиции, Джорджиана возвышалась над ним на несколько дюймов. Дункану безмерно нравилось то, как она смотрела на него сверху вниз, а в её прекрасных янтарных глазах читалось обещание.
– Сегодня ты можешь получить всё, – сказал он хриплым и незнакомым ему голосом. – Всего меня без остатка, всё, что не пожелаешь.
Она откинулась назад, прижавшись округлыми ягодицами к его коленям. Голову Дункана тут же наводнили порочные чудесные идеи.
Она начала стягивать с рук перчатки.
– Я хочу тебя почувствовать.
Не идеи. Планы.
– Хочу к тебе прикоснуться, – добавила она. Чёрные шёлковые перчатки полетели в тёмный угол кареты. Джорджиана провела пальцами по щеке, подбородку Дункана. Потом приподняла его голову и провела губами там, где только что дотрагивалась рукой. – Хочу тебя поцеловать.
Если она его не поцелует, он сойдёт с ума.
Она соблазняла его словами, прикосновениями и своим ароматом, и он чертовски этим наслаждался. Ему хотелось прижать её к себе, впиться поцелуем в губы и снять проклятый парик, задрать юбки и заниматься с ней любовью до тех пор, пока они не забудут свои имена, не говоря уже о нелепом соглашении.
Но он не двинулся с места. Не посмел. Что-то в этой женщине, которая постоянно имела дело с желанием, грехом и сексом, в том, как она смотрела на Дунана, как говорила, как прикасалась к нему, наводило на мысль, получала ли она когда-нибудь удовольствие сама.
И поэтому он ждал первого шага от Джорджианы. Она поцелует его этой ночью, или они не поцелуются вовсе. Всё зависело от неё. От её желаний.
Как только Дункан приведёт Джорджиану домой, наступит его черёд ублажать каждый дюйм её тела.
Но сейчас последнее слово оставалось за Джорджианой.
Она прильнула к нему, и Дункану показалось, будто она вот-вот его поцелует. Но в самый последний момент Джорджиана отстранилась, Дункан счёл это новой и удивительной формой пытки. Он произнёс её имя, но в темноте оно прозвучало как проклятье.
– Две недели, – произнесла она.
– Что?
Джорджиана
– Не думаю, что вы вдруг поглупели, сэр.
– Так случается, если мужчину долго дразнить.
Она запустила пальцы в волосы у него на затылке, каждый дюйм его тела отозвался на эту ласку.
– Две недели. Не дольше. Чтобы наши отношения не навлекли на нас неприятности. Две недели - и всё закончится.
Всего несколько минут назад он сам думал почти о том же, но тот факт, что Джорджиана вспомнила об условиях их соглашения в такой момент, его разозлил.
Тем не менее он согласился.
– Две недели. А теперь поцелуй меня, чёрт возьми.
И, к счастью, она повиновалась.
Джорджиана никогда раньше не целовала мужчину.
О, конечно, её целовали. Иногда с позволения Джорджианы, иногда нет. Её целовал и сам Дункан. Но она ни разу не брала инициативу в свои руки и не целовала мужчину сама. Даже Джонатана, хотя в молодые годы была глупа и смела.
Но это пьянящее удовольствие ей не забыть никогда. Джорджиане неимоверно нравилось, что он отдал ей главенствующую роль. Откинувшись на спинку сиденья, Дункан лишь придерживал Джорджиану за бёдра на случай, если экипаж неожиданно дёрнется, позволяя ей ласкать его сначала руками, а теперь губами.
Она с превеликим удовольствием прижималась к его мускулистому и такому тёплому телу. Он не прикасался к ней, и ей это одновременно и нравилось, и нет. Джорджиана хотела изучить его. Искусить. Одарить ласками. И соблазнить, потому что за все те годы, что притворялась Анной, она никогда не пыталась этого сделать.
А вот у него получалось соблазнять без усилий. Ему даже не требовалось для этого к ней прикасаться.
На мгновение её рот задержался на его рте, Джорджиана положила руки Дункану на плечи и провела языком по его губам. Где-то глубоко в его горле зародился рык, который она скорее почувствовала, чем услышала. Он разомкнул губы, и она прильнула к ним, проверяя на деле свою власть.
Дункан крепче вцепился в её бёдра и углубил поцелуй. Джорджиана повернула голову, стараясь прижаться ещё теснее. Рычание перешло в стон, и, наконец, его рука двинулась вверх, обхватила её подбородок, не позволяя ему пошевелиться. Его язык встретился с её языком. Восхитительное ощущение заставило Джорджиану отстраниться. На мгновение Дункан растерялся, но потом встретился с ней взглядом и, полностью овладев собой, вновь впился в её губы.
Его руки были повсюду, они скользили по её коже, по шёлку и поднимались к волосам.
– Подожди, – выдохнула она, хватая его за руки и отрывая от себя. – Только не парик. Нет.
– Я хочу его снять. Я хочу тебя, – признался он.
– И я тоже, – сказала она. – Но если кто-нибудь увидит...
Глубокой ночью его дом могла посетить Анна. И только она. В чёрном шёлковом платье.
Он застонал в знак согласия, положил руки ей на бёдра и, вцепившись в ткань, теснее прижал к себе Джорджиану.
– Твоё платье слишком пышное, – прорычал Дункан, приподнимаясь и опуская её ниже. Качнув бёдрами раз, другой, он прикусил нижнюю губу Джорджианы и полностью завладел её ртом.