Не та профессия. Тетрология
Шрифт:
– Так ты его и… гхм… сделал сам, своей рукой. Всё, как и хотел, – напоминаю. – Или ты жаждал, чтоб он напоследок ещё помучился?
– Мне нет радости в пустых чужих страданиях, – хмуро бормочет пуштун. – Но это не отменяет необходимости уроков в назидание всем, подобным ему. А так, его смерть пропала втуне. Для пользы общего дела.
– Пошли пройдёмся, – киваю на выход, чтоб не мешать девочкам.
Я уже заметил, что талант Разии подобен слуху человека: чем больше и ярче размышления и эмоции окружающих её людей, тем ей труднее сосредоточиться
А Актар сейчас думает слишком «громко» даже для меня.
– Пошли, – выдыхает он и, подогреваемый парами разрушенных ожиданий, первым устремляется наружу.
Догоняю его только на самом краю стоянки, метров через четыреста. Под ногами расстилается смесь камней и редкой, едва пробивающейся сквозь гравий, травы. Чуть впереди бурлит ручей, называемый местными громким словом «река».
– Говори, что хотел, – ворчит Актар, устраиваясь на одном из валунов и глубоко вдыхая воздух для успокоения. – Учи меня давай…
– Твоя проницательность всегда удивляет, – искренне улыбаюсь. – Как догадался?
– Давно живу… Вокруг себя смотреть не разучился. Каждый раз, когда я в бешенстве, а ты предлагаешь выйти, ты потом меня чему-то учишь, – ехидно делится наблюдениями Актар. – Потому что не хочешь ронять уважение ко мне со стороны окружающих. Это не один же раз так, вернее, не первый. Так что хотел сказать?
– Теперь даже не знаю, начинать ли, – веселюсь в ответ. – Я и не предполагал, что ты настолько вглубь видишь меня.
– А стариков вообще часто недооценивают, – делится явно наболевшим Актар. – Особенно молодые и умные, те, кто получил образование. Такие люди почему-то считают, что за пару лет своей книжной науки они поняли что-то такое об этой жизни, чего старики, живущие в три раза дольше, за весь этот срок не постигли. Молодым и в голову не приходит, что старики тоже могут в чём-то всю жизнь упражняться. И что эта ваша новая гимнастика, которой занимаются по утрам стражники, бывает не только для тела, а и для ума. – Он окидывает меня довольным взглядом. – Давай, вещай. Я уже успокоился. Могу слушать спокойно.
– Теперь даже не знаю, с чего начать, – развожу руками и усаживаюсь с ногами на валун напротив. – Ты меня сейчас порядком удивил. И то, чем я хотел поделиться, увеличилось втрое за последнюю минуту.
– А мы никуда не торопимся, – Актар, пользуясь размерами своего камня, ложится на него спиной. – Начинай давай.
– Да я насчёт этого твоего желания устроить из казни прилюдное действо. Знаешь, это было бы ошибкой. Я вижу это с высоты своего опыта, но не смогу всего сказать словами, по целому ряду причин. А давать тебе советы без подтверждения… ну-у-у-у-у, не уверен, насколько это правильно.
– Да не мнись уже! Я всегда очень внимательно выслушиваю то, что ты говоришь. Я вижу, что зла в тебе нет и что лично ко мне ты относишься по-доброму. Хотя порой и не любишь остальных пашто. Всё то, что ты предлагаешь или советуешь, я вначале рассматриваю с
Припоминая местного старейшину, Ахтар с удовольствием хмыкает (видимо, между дедами есть что-то более давнее, чем видела в своей жизни окружающая их молодёжь).
– Ты согласишься с той мыслью, что иногда и целый народ можно рассматривать как одного человека? С присущими ему чертами характера, привычками и особенностями? – пытаюсь, как могу, донести суть понятия этнопсихология .
– Вполне, – добродушно соглашается пашто. – Особенно хорошо это видно в сравнении кочевников и оседлых. Но даже и среди кочевников, тоже уже проявляются свои различия. Например, мы, вы и белуджи. – Он сейчас явно приписывает меня к туркан, но я и не спорю . – Я понимаю, о чём ты. Хотя мне и удивительно видеть такую глубину мысли в человеке вдвое моложе.
– Это не мои мысли, это книги и учителя… Вот теперь давай сыграем в детскую игру. Угадай ответ на вопрос: какие качества, характерные именно для пашто, могут помочь строить отношения с другими народами? А какие только мешают? Порождая нескончаемые витки кровной мести, длящейся из века в век, и не несущей через много поколений ничего, кроме разрушения и боли.
– Это не детская игра. Это очень сложный вопрос. И не скажу, что я над ним никогда не думал. – Он сверяется с выражением моего лица и продолжает. – Первая часть вопроса задана лишь для того, чтоб я увлёкся этой игрой, да? И всерьёз сосредоточился на втором вопросе?
Удивлённо подняв брови, молча хлопаю в ладоши три раза.
– Вы часто недооцениваете стариков, – довольно щурится Актар. – А мы часто не раскрываемся полностью. Чтоб не портить себе веселья, наблюдая со стороны за вашими попытками извертеться на пупе, доказывая нам, что вода мокрая.
Следующие секунд пятнадцать неприлично громко ржём.
– Ты задал хороший вопрос. Важный не то что для всех пашто, а и для многих народов вокруг. – Продолжает он после паузы. – Но однозначного ответа на него может и не суметь найти. Ты согласен, что у торговца из алокозай или у скотовода из вазири этих общих черт может и не быть? – он искоса и покровительственно смотрит на меня. – Хотя и тот, и тот принадлежат к пашто.
– Вот удивишься, но нет. То, о чём хочу сказать я, будет общим именно что даже у торговца из алокозаев, и у скотовода из вазири. Или у людей, взятых произвольно из любых других каумов пашто.
– Теряюсь в догадках! – удивляется Актар. – И что это, по-твоему?
– Начну с самого очевидного. Неприятие любых чужеземцев в качестве власти. Особенно если они иноверцы. Случись чужая армия на землях пашто, а торговец-алокозай будет вовсю помогать скотоводу-вазири в борьбе. Согласен?