Не такой как все. Ведьмы
Шрифт:
Литературный талант, Шроо, никоим образом не вписывался в прокрустово ложе "социалистического реализма". Можно было создавать любые шедевры в своем творчестве, но в мире советской действительности он не мог проявиться. Он был лишен возможности получить высшее официальное образование (он не мог социализоваться возле сексота, поскольку для того его родители не представляли никакого значения, а без этого получить такое образование, и даже прописку в городе, чтоб получить примитивную работу на заводе, уже было проблематично). А, значит, поэт, не существовал и для колхозных миллионов. Эти рожденные, как социальный тип особенного человека, воспитанники "социалистического реализма", не признавали никаких "доморощенных гениев", будь у них хоть семь пядей во лбах. Он никому был не нужен в Советском Союзе; звать его здесь было — никак, — но и выпустить из страны, таких, никто не собирался. Они слыли никем, потому, что в ранг поэтов
Однако, наш герой, числил себя поэтом и придумывал себе конспирологическое имя-ник: "Шроо".
Его воспринимали “Бачилом”, а он мнил сво персону: “Шроо”. У подобного оригинала, — нетрудно было догадаться, — не было никаких выпущенных в СССР поэтических сборников. Их, и не могло быть априори, а без оных, — "поэт Шроо" — мог считаться только в кавычках (без кавычек — он назывался соотечественниками “графоманом” Бачилом). Весь род Бачил, уходил в седую древность, хлеборобами. Пока не империя в 1914 году не пожелала разжиться новыми землями, Дарданеллами и Святой Софией в Константинополе (Стамбуле). А, потом, началась кровавая замять! Род, практически, перестал существовать.
Еще с юности, благодаря стараниям местных сексотских элит (кланов, как они стали себя величать в эпоху украинской независимости), Бачила начали протаскивать по всем знаковым для отщепенца местам: начиная со стройбата… Чтоб, только заглянув у его характеризующие документы (обычно следовавшие за ним строго по пятам, по секретным ("Первым") отделам, что существовали на любом советском производстве), ни у какого начальника не возникало никаких лишних вопросов относительно этой сумбурной личности. В его характеристики вносились всякие “тайные” знаки, читаемые только чиновниками этого отдела. Ими, как правило, была: взращенная комсомолом, будущая украинская элитка.
Никто из колхозников, воспитанным самым примитивным, советским образованием, и способным понимать лишь самые примитивные тексты, поэтом Бачило не обязан был считать. Поэты, те, кого признавали органы Советского Союза, печатались миллионными тиражами, а самые продвинутые из них — проживали в Москве, состоя в "колхозе", именуемом: "Союзом писателей (имени Максима Горького)". В украинском эквиваленте — "Спiлцi письменникiв (iменi Максима Рильского и Павла Тичини)". Все они служили в редакциях пропагандистского толка, продвигали идею "социалистического строительства" (украинский вариант — "шароварный" — бесконечный эпос о войне казаков с польской шляхтой).
Колхозникам, же, отличающимся особой узостью своего социального кругозора, внутренний мир, которых, формировался на весьма уродливых догмах советской пропаганды, воспитание начиналось еще со школьной скамьи. В них как бы впрыскивался идеологический яд: прославляющего романтику войн, а с этим, и, всевозможную, официальную ложь. В итоге, с помощью вездесущих агентов влияния, провокаторов и сексотов, вырастал очень агрессивный, неспособный к проявлению человеческой эмпатии, неврастеник, который свои садистские наклонности, чаще всего реализовывал при первой же возможности. В инициированных местах, которыми изобиловала жизнь советского человека, такими, например, как служба в армии. Женщины, в свою очередь, обучались распространять клевету, сплетни и наветы за глаза, подключая к этому мужчин. Часть общества держалась еще и на виртуальном страхе "традиционной религии", клир которой не чурался помогать, органам, создавать непростые условия выживания для своих подопечных, внося "доносительством", свою, посильную лепту.
Что, в конце концов, обеспечивало комфортные условия выживанию ведемского ремесла в имперском, идеологическом саду, в число которых рядились всевозможные народные целители, а то и маститые мошенники. Подобный фольклор вдалбливался в умы населения для поддержания пропагандистских, официальных мифов и легенд, что бывали призваны оттенять идеологические выдумки о мнимых героях, типа: всевозможных павликов морозовых и панфиловцев. Лживая информация, доводилась стукачами и авторитетными носителями ее с числа дипломированной интеллигенции, до пропитанного всевозможным вздором сумрачного сознания людей. При Советском Союзе, среди народонаселения, циркулировали постоянно какие-то сплетни. Люди свято несли в себе веру в то, что можно, например, полностью исцелиться каким-то "мумием”: за подобной субстанцией, отправлялись целые экспедиции в горы, лазея по отвесным скалам, соскребая слизь. Доверчивые люди, давно потеряв веру в официальную медицину, потребляли тонны этой гадости, как панацею от разных недугов.
Косноязычные колхозные старцы, с их "народной философией" (выдумка писателей того периода) выглядели действительно, как мудрецы и светочи.
Вот
В Советском Союзе, на слуху были имена тех, кого уже пропечатали (на каком-то уровне: районном, областном, республиканском, союзном). Роберта Рождественского (За того парня) или того же: Евгения Евтушенко ("Хотят ли русские войны?")
"Поэту Шроо" — в лучшем случае — вменяли: за бездеятельное прожигание жизни, — создавая при этом видимость: "не обращения на него никакого агентурного внимания". На самом деле, беспрестанно наблюдая за ним, глазами многочисленных стукачей. Досаждая ему всевозможными мелкими способами, какие только можно было себе представить. Это стало "почетным" долгом каждого гражданина села, — колхозника, — каждый из которых, мог поучаствовать в коллективной обструкции отщепенца. Коллективное сознание, определяющее в "людях новой формации", порождало весьма распространенный тип хохла в украинской среде выживания. Хорошо “спитая” бригада плотников, — это уже танковый экипаж! Отщепенцам не было места в среде колхозников.
Хохол, — этот холуй для всех, кого олицетворял власть "на" Украине: альфа-сексот, Бардак.
Этот высоко взлетевший на обильных харчах, мужлан, с пухлыми губами и двойным подбородком, с набухающим пузцом — каждым новым наростом жира, был обязан Лубянке. С той далекой поры, как его отец был устроен при нацистском Третьем Рейхе в ранге старосты колхозного двора и перевербован, потом, органами госбезопасности в козолупской тюрьме, уже по освобождении села.
Завербованный трудолюбивыми органами, род, трудился над улучшением породы советского человека. Менялись сытные должности, которые перепробовал он. С каждым годом пребывания на которых, обслуживание и обеспечение Б., качественно, улучшалось (в том числе и со стороны женской половины); холуистое население, полностью зависимое от альфа-сексота (как и от председателя колхоза), плавилось как воск. Б., все больше напоминал настоящего Будду: покрывался славословьем колхозников, как сусальным золотом. На всех номенклатурных должностях, он представлял собою лоск советской системы, как: и ум, и честь, и совесть, брежневской эпохи. Для колхозных лодырей, он был — "наше все". Он подменял им собою: и праведный суд, и царя в голове. Его мнение было авторитетно для всех судов в той стране. Он испробовал всех заметных женщин в селе, вербуя их поголовно в агенты влияния своим членом; заимел самую активную сеть в этой части Козолупского околотка. Он искоренял любую крамолу, исходящую от немногих, тех, кто так или иначе завинил ему или его потомству, усомнившись даже в школьных успехах его чад, страдающих неизлечимой дислексией; указывал органам на исходящую от них угрозу существования советской власти на подконтрольной ему территории, а значит и Советскому Союзу, в целом. Не оставалось, — в этой местности, — не единой хлебной должности, начиная от председателя колхоза или сельского совета — и заканчивающийся простым лесником, на которых его бы не попытались применить, как "крепкого хозяйственника". Этот крепкий, кремлевский холуй, был желанной для женщин фигурой, на фоне никаких колхозников. Сын, рожденный при немецкой оккупации, когда советские люди гибли на войне миллионами, в бессмысленных атаках, форсированиях и штурмах рейхстагов. Б., "выбился в авторитеты" уже при андроповско-брежнеском дуумвирате. После очень подозрительного покушения на Брежнева в 1969 году. Тогда, власть в СССР, — по сути дела, — оказалась в руках КГБ, во главе с Ю.В.Андроповым. Как и в любом престолонаследии, власть на местах теперь передавалась от альфа-самца к его старшему отпрыску (преодолении необременительных этапов инициации (школа, вуз, номенклатурная должность)).
При появлении Бачило, альфа-принц, как раз примерял первую должность в селе, придуманную ему в существующем на бумаге колхозе: "главный инженер". В обязательную синекуру входило наличие колхозных одалисок — которых он паковал в колхозную контору, как в свой гарем. Для того, чтоб этот маразм эпохи хоть как-то походил на прошлую, колхозную жизнь, в нескольких сараях, — практически без кормов, — удерживалось некоторое количество тощих, мосластых, коровенок.
Колхоз полностью разрушенный кланом альфа-сексота; продолжал существовать лишь на казенной бумаге, увенчанной трезубцем. Кощунство, используемое еще в 90-х годах, когда, эта, около колхозная рать, кривляясь и бранясь на независимость, держалась за службу во властных структурах Украины (страшно фальшивя при этом), агитируя население за восстановление СССР; не переставала растаскивать остатки имущества, не брезгуя воровать даже те средства, выделенные из районного бюджета, для канающих, на фермах, в страшных муках, голодающих животных.