Не тайная связь

Асхадова Амина

Наши губы находятся в сантиметрах друг от друга, и я чувствую, как сильно он пьян.

– Сочувствуешь? – выдыхает Эльман. – Ты умеешь, Ясмин? Сочувствовать? Ты умеешь чувствовать хоть что-нибудь, блядь? Ты же, сука, холодная как айсберг. Даже с дочерью.

Я поднимаю взгляд выше, к его глазам, и долго-долго в них смотрю.

Умею ли я?..

Умею?

Я не знаю.

Мне кажется, что ненависть в наших взглядах обоюдна, но у меня все равно больше. Потому что он прав: сочувствовать я не умею. Опустив

взгляд ниже, на его губы, я слегка подаюсь вперед и оставляю влажный след в уголке его губ, затем скольжу по щеке и вдыхаю его запах.

Его губы такие же мягкие, как и были раньше, а щетина царапает и делает больно.

И запах у него такой же крышесносный – он рождает флешбэки, где было много секса и страсти. С Камалем было первое, но совсем не было второго.

– От чего тебя шатает больше, Эльман? – выдыхаю ему в полураскрытые губы. – От того, что Лиана не может родить тебе ребенка? Или от того, что ты по-прежнему хочешь и ревнуешь меня? Разберись в себе.

Уперевшись руками в твердую грудь, я резко отстраняюсь.

Взяв насупившуюся Юну на руки, я стремительно выхожу из кабинета и тут же врезаюсь в няню, которая стояла прямо возле двери.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю строго.

– Извините, но я услышала, как сильно плачет Юна, и…

– Это вас не касается! Что вы здесь делали? Вы подслушивали?

Сделав шаг к женщине лет пятидесяти, я заставляю ее отступить к стене.

– Что вы! Я ничего не слышала, я только подошла…

– Славно, если это так, – прищуриваюсь без тени на улыбку. – В этом доме за предательство отвечают жизнью. Вам это известно?

В проеме двери появляется Эльман и хмуро смотрит на няню.

– Господин Шах, я ничего не сделала… Я ничего не видела и не слышала, клянусь!

– Ясмин, отпусти женщину и иди наверх. Не надо пугать человека.

– Надо выполнять свои обязанности, а не шастать по дому, – бросив внимательный взгляд на няню, я устремляюсь к лестнице.

За спиной громыхает бутылка и бокал – это Эльман наливает алкоголь и пьет его рекой. Чуть позже я слышу звук, как хрусталь разбивается об стену, и почти перехожу на бег.

Мы с дочерью заняли гостевую комнату, к этому моменту отсюда убрали многочисленные коробки и поставили кроватку для Юны. Кроватка была важным для меня критерием, потому что я не хотела приучать дочь спать вместе с нами, а даже после одной такой ночи мне было бы трудно вернуть привычный распорядок дня у нас в Лондоне.

Дочь быстро засыпает, стоит только положить ее в кроватку. Я считала, что мое воспитание верное и четко следовала заведенным правилам, даже если дочь болела или капризничала, поэтому я никогда не слушала других людей и их непрошеные советы.

– Спи, все будет хорошо, – обещаю дочери. – Скоро мы вернемся в Лондон, а твой папа останется здесь, с другой…

Прикусываю

себе язык и изнеможенно опускаюсь на двуспальную широкую кровать. День был долгим, и я чувствую, как усталость валит меня с ног, но лечь в кровать и уснуть было очень страшно.

Где-то на втором этаже раздаются шаги. Это Эльман, я сразу узнаю его шаги. Они стучат по паркету в такт моему сердцу – оно сначала замирает перед каждым шагом, а затем врезается в ребра с бешеной силой. Прижав одну руку к груди, в другом кулаке я сминаю простынь.

Эльман уже наговорил мне столько гадостей, что оставаться здесь не было ни малейшего желания, но в то же время я хотела, чтобы он зашел. Боялась и хотела.

Камаль был прав, когда ревновал меня к нему, и повод у него был.

Совсем рядом хлопает дверь, и я вздрагиваю. Он ушел к себе. В его спальне мы не успели как следует убраться, и возможно ему не понравится детский бардак. Еще я рылась в его вещах и порвала записку.

Вспомнив про записку, меня прошибает пот. Узел напряжения достигает своего пика, и я резко подскакиваю с места. В этот момент раздается вибрация на сотовом – это звонил Камаль.

– Камаль?

– Ясь… – в трубке раздается тяжелый выдох. Я напрягаюсь.

– Камаль, что-то случилось?

Когда он не отвечает, мои нервы не выдерживают. Я обхватываю горло холодной рукой и, не в состоянии найти себе место, начинаю ходить из угла в угол.

– Не молчи, Камаль, у меня нет никаких сил.

– Нашего дома в Бирмингеме больше нет. Его сожгли.

– Что?.. Там же мои картины, детские фотографии Юны! Там вся моя жизнь!

– Ясь, там ничего не осталось. Пожар пытались потушить. Сгорело все.

Было слышно, как тяжело Камалю.

Я опустилась на пол прямо посреди комнаты. Я не считала наш дом в Бирмингеме своим домом, но там выросла Юна, и все же он был ценен для меня.

– Для нас подготовят другой дом, который я выкупил несколько лет назад в качестве склада. Это займет время.

– Сколько?

– Задержимся в Волгограде еще ненадолго. К этому времени найдут поджигателя.

– Они знали, что дома никого нет?

– Не знаю, – процедил Камаль. – Надо переждать. Я найду квартиру в Волгограде, мы съедем завтра.

– Хорошо…

– Ясь, ты как?

– Плохо. А что с тобой?

– Все в норме, я скоро приеду к тебе.

– Это из-за оружия? Кто-то ищет оружие, которого у тебя теперь навалом?! – обвиняю Камаля во всех грехах.

– Ясь…

Бросив трубку, опускаю руки вдоль тела.

В это время на телефон приходит автоматическая рассылка – приглашение на день рождения Мурада, оно состоится на следующей неделе на яхте.

Я стираю сообщение, потому что настроения праздновать что-либо больше нет и ни на какую яхту мы не поедем тем более.