Не твой день для смерти
Шрифт:
Дома на песке, в прямом смысле слова, построили очень быстро. И благодаря тем же журналистам, за умеренную рекламную плату раструбивших о прекрасной застройке, микрорайон "Прибрежный" широко разрекламировали.
Строительство от моря расширялось в сторону виноградников. И тут снова заволновались законники. Оказалось, что нельзя, чтобы виноградники располагались вблизи домов: из-за опрыскивания лозы химикатами, могли пострадать жители ближайших строений. Стройку решили остановить, а потом передумали и начали… вырубать виноградники. Не сносить же дома, пусть
А вот природа решила эту задачу по-своему.
Строительные боссы торопились. Чтобы побыстрее избавиться от своего ненадежного детища, квартиры продавали не очень дорого. И распродали все. Как и следовало ожидать, счастье новоселов оказалось недолгим. Однажды утром море слизало всю набережную. С фонарями. Потом уплыли ларьки и магазины. Потом началось самое страшное. Накренились и начали падать дома. Быстро, тихо, как башни из песка. Их выворачивало с корнями, как старые деревья. Мало кто из жителей спасся. Дома, упавшие в океан, стали могилами для некогда счастливых жильцов. Обтянутые остатками кожи и илом скелеты так и плавали в своих роскошных могилах. Так как извлечь останки всех оказалось невозможным, решили просто оградить территорию и охранять ее от любопытных и мародеров.
Дорога в поселок уходила вправо. По ней журналист и отправился дальше.
Феодора Тимофеевна оказалась древней, но бодрой старушкой, хотя слегка покосившейся, как ее крашеный известью домик.
Жилище бабули располагалось почти на краю пляжа, у высокой скалы. Между скалой и домиком был огородик, на нем и рос небезызвестный, многострадальный лук. Свежий декабрьский лук. Мечта гурмана!
– Вам тут баночки просили передать, – вместо приветствия воскликнул Клим, завидя во дворе хозяйку.
– Вы, наверное, журналист? Письмо позвало в дорогу! – догадалась старушка.
– Позвало, привело, накормило и напоило! – не ожидая сам от себя такой наглости, парировал Клим.
– Так это мы сейчас, – улыбнулась пожилая женщина, – Вы проходите, а я обедом займусь.
Клима определили в комнатку, выходившую окнами на луковый надел. Гость аккуратно поставил вещмешок на пол, а клетку с измученным голубем – на стол. Рядом с клеткой положил револьвер. Присел на мягкую пружинистую кровать и с убаюкивающим скрипом утонул в ней.
Тимофеевна закончила хлопотать на кухне, но когда зашла в комнату Клима, то он так крепко спал, что будить его не решилась. Пусть подремлет, решила женщина, ночью будет лучше бдить.
Вечерело. Клим открыл глаза, вскочил, потряс головой и мгновенно пришел в себя. Тимофеевна сделала настольную керосиновую лампу со стеклянным абажуром молочного цвета ярче и повторила свою простую, но загадочную историю.
– Только луком и кормлюсь: его хорошо берут рестораны Симфидора, – пояснила старушка. – Лучок ращу, как сыночка, – рыхлю, удобряю, разве что слезами не поливаю. А тут кто-то по ночам стал лук вытаптывать. Я следила – не уследила. Да и что я могу сделать, старая, против киклопища-то?
– Как вы сказали, "киклопища"?
– Его,
– А вы что, видели здесь чудовище? – насторожился Клим.
– Не видела и видеть не хочу. Чтоб он подавился моим луком, проклятый!
"Ага, значит, народные фантазии", – расслабился журналист. Вложил револьвер в кобуру, фотоаппарат повесил на шею, вещмешок с гранатами – за спину.
– Я пошел!
– Что же, голодным?! Возьми вот… – Тимофевна сунула горячий сверток, пахнущий сдобой.
– Мерси. Водички бы еще.
И, для порядка, уточнил, кивнув в сторону скалы:
– Злодей именно на этом участке хулиганит?
– На ем!
– Будем ловить! Когда станет совсем темно, поставьте фонарь, да поярче, на это окно, чтобы хотя-бы часть огорода освещалась.
Тимофеевна кивнула.
Клим вышел на порог и поежился от прохладного бриза.
Тишина и легкое шуршание волн. Молодая Луна слабо освещала участок, но вскоре глаза Клима привыкли к темноте. Через калитку в небольшой изгороди вошел на луковую плантацию. Чистота. Порядок. Никого.
Внезапно его посетила неприятная мысль. А может, бабке надоело одной куковать, вот и вызвала собеседника из города? Нет. Вряд ли. Из-под ног вырвалось нечто и с воплями взлетело к звездам. Клим, выхватил револьвер и с бедра выстрелил вслед неизвестному источнику шума. Из дома выкатилась бабка с ухватом в руках.
– Бей его!!! – заорала старуха.
– Кого "его"? – это птица была. – А Вас я попрошу, что бы ни случилось, не выходить из дома, а услышите выстрелы или еще что, лучше вообще спрячьтесь в подвале. Есть подвал? Нет? Тогда – под столом. Можно периной и подушками прикрыться. От пуль спасает. От зловонного дыхания киклопа или драконьего огня – не очень.
Бабка выронила ухват:
– Да кто ж меня палить-то будет? – охнула хозяйка.
– На войне как на войне, – успокоил Клим. – Могут в плен и не брать.
Тимофеевна тотчас растворилось в доме. В тишине Клим услышал, как изнутри лязгнула щеколда.
Так-то лучше.
Клим спрятал пистолет. Несмотря на то, что не попал в ночную птицу, не утраченная со времен войны реакция его порадовала. Он еще раз обошел луковое поле. Затем нашел на берегу охапку сухих водорослей, устроил удобный наблюдательный пункт у подножья скалы, немного над уровнем участка. Самодельная постель пахла йодом.
Месяц да лампа в окне – его товарищи по ночному дежурству – пристально всматривались в темноту. Костер решил на зажигать. Фонаря хватит. Когда Клима клонило в сон, он вскакивал, делал нехитрые гимнастические движения и начинал обход территории.
Несколько раз подходил к морю. Однажды спешно окунулся. Вода была не холодная, но еще недостаточно теплая для купания. Он снова пошел на пост.
Порой ему казалось, что находится на боевом задании, на фронте, что он не журналист, а разведчик. Вот почему он здесь, а не в городе, в объятьях пахучей и теплой Джес, и не на ящиках вместе с неумолкающим Таплером?