Не убий: Повести; На ловца и зверь бежит: Рассказы

Полудняков Владимир

— Не думать, а делать надо, — грубо оборвал Клецко. Он звонко шлепнул тоненькой папкой по столу:

— Вот ваше дело, тридцать страниц за четыре месяца. Почему, я вас спрашиваю, не арестованы враги народа? Где их допросы, где раскаяние?!

— Хотели закрепить доказательства, работаем оперативно, — пытался объяснить младший лейтенант.

— А заявление жены — не доказательство, а ее показания, а отец, брат! Они же разоблачают Богданова, а вам нужно что-то еще. Сегодня же провести аресты. Завтра

утром доложить об исполнении. Все! Свободны!

На лестничной площадке Лаптев и Губарев закурили. Они были подавлены полученным разносом, и оба понимали последствия любой задержки с исполнением приказа.

— Ну что ты, действительно, затянул с этим делом, — упрекнул Губарев сержанта.

— Мы же с вами советовались, — возразил тот, — рано их брать.

— Досоветовались, — удрученно обронил младший лейтенант, — давно не видел такой ярости у Клецко. Давай думать, как их брать, вместе или порознь, дома или на работе.

— Наверно, лучше как обычно, ночью, — предложил Лаптев.

— Добро, значит так: в два часа ночи, синхронно. Ты — Богданова, я — Черкасова и сразу допросить, пока еще не придут в себя.

Узкий лучик фонарика высветил из множества звонков на двери квартиры розовую кнопку с надписью «Левантовская — Богданов». На первый же сигнал, как будто его ждали, послышались легкие шаги, и женский голос тревожно спросил: «Кто там?»

— НКВД, откройте.

Дверь открыла Анна Левантовская, закутанная в теплый халат, с накинутым на плечи пуховым платком. Она и Лаптев сразу узнали друг друга.

— Муж дома? — спросил сержант, проходя мимо нее в квартиру. Следом за ним быстро вошли два сотрудника в штатском. Лучи фонариков шарили по длинному коридору, то и дело пересекаясь и разбегаясь по углам.

— Да, спит, — на ее лице не было испуга. Она, конечно, каждый день ждала этого визита, — я провожу.

Левантовская шла впереди троих мужчин, спиной чувствуя на себе их взгляды. Покачивая бедрами, она медленно пронесла себя по бесконечному коридору, остановилась около двери в комнату и зашептала:

— Муж спит справа в углу, а слева за шкафом — отец.

Вошли в комнату. Богданов сел в кровати. Скрипнули пружины, за шкафом раздался глухой кашель.

— Что, что такое, — закрываясь рукой от яркого света двух фонариков, спросонок закричал Богданов, — кто это, Аня?

— Тихо, Богданов, — вполголоса, но жестко произнес Лаптев, — НКВД! Одевайтесь.

Сна как не бывало. Богданов, не суетясь, одевался. За шкафом слышалось какое-то бессвязное бормотание: «Доболтался… так и знал… позор дому…»

Зашнуровывая ботинки, Богданов наклонился. Внимательно следивший за ним оперативник тут же подошел вплотную, готовый схватить его за руку, если Богданов вдруг выхватит из-под кровати что-нибудь опасное.

— И за мной пришли, —

беззлобно сказал Богданов, — Анна, это, видно, надолго. Раз вот так, ночью, забирают начальника инспекции, коммуниста со стажем, значит это серьезно. Получи мою зарплату за полмесяца, принеси передачу. Что мне нужно взять с собой? — спросил он сотрудника в кожаном пальто, считая его старшим.

— Брать ничего с собой не надо, — ответил Лаптев.

— Это как понимать, — удивился Богданов, — я не надолго или навсегда?

— Разберемся.

Две крытые автомашины одновременно подошли к зданию управления. При высадке из них Богданов и Черкасов, увидев друг друга, сразу поняли причину ареста.

— Саша, нас взяли за язык! — крикнул Богданов приятелю.

Тот хотел что-то ответить, но оперативники, спохватившись, что допустили оплошность, втолкнули Черкасова обратно в машину, а Богданова быстро увели в здание.

Лаптев начал допрос немедленно. В светлом кабинете он впервые смог разглядеть арестованного подробно. Это был человек, внешность которого располагала к себе. Волевое, с тонкими, правильными чертами лицо. На подбородке глубокая вертикальная бороздка. Хотя Богданов одевался в спешке, но привычка быть аккуратным во всем сказалась и тут: серая клетчатая рубашка была застегнута на все пуговицы, суконный однобортный пиджак с коротким стоячим воротником отутюжен, без складок. Умные глаза напряженно смотрели на сержанта. Руки большие, сжатые в кулаки, спокойно лежали на коленях. «Крепкий мужик», — с невольным уважением подумал Лаптев и сказал:

— Вы правильно и сходу сориентировались: язык далеко не друг человека.

— Это совсем не значит, что я в чем-либо виноват, — неожиданно спокойно возразил Богданов.

— Разберемся, — сказал сержант — у меня много вопросов к вам.

— Может быть, вы представитесь для начала, — усмехнулся Богданов.

— А вы, я смотрю, не очень-то осознаете, где находитесь, — в запале сказал Лаптев, но, взяв себя в руки, понизив голос, ответил, — впрочем, удовлетворю ваше любопытство: старший оперуполномоченный 5-го отделения сводного отдела Управления НКВД сержант государственной безопасности Лаптев. Может, еще есть вопросы? — иронически закончил он.

— Какие у меня есть права? Могу ли я видеть прокурора? Какое против меня обвинение?..

Лаптев прервал Богданова:

— Да-а, вы еще явно не поняли, где и в каком качестве оказались.

— Я это понял уже дома. Метод ареста и время его осуществления говорят сами за себя.

Сержант с трудом сдерживался, Богданов проявил неожиданную волю и самообладание, инициатива была на его стороне. Либо он ни в чем не виноват, либо он убежденный враг, знающий, на что идет, и готовый к тому, что его ожидает.