Не умирай в одиночку
Шрифт:
– Юль, – Пашка сел напротив на диван, еще, как говорится, хранившего следы недавней страсти, – я понимаю, что сейчас не лучший момент, но давай поговорим?
– Пошел вон, – устало ответила я. – Мне не о чем с тобой разговаривать. Собирай свои манатки, чтобы через пять минут духу твоего здесь не было.
– Юля, не надо делать скоропалительных решений, о которых ты потом пожалеешь, – вкрадчиво произнес Паша. Он снова был в своем имидже – обаятельного адвоката, способного убедить кого угодно в чем угодно. Кого угодно, когда угодно, но только не меня и не теперь. Я подняла на него глаза
– Если ты сейчас не встанешь с дивана и не уберешься отсюда, я этой вот бутылкой выбью тебе остатки твоих мозгов.
Пашка не ответил. Мы, не шевелясь, смотрели друг на друга. Я с ненавистью, а он… он как всегда, взглядом, в котором не выражалось ничего. В квартире вдруг стало невыносимо тихо, даже находившаяся в другой комнате Наташка перестала всхлипывать и чем-то шелестеть. Воздух между нами был настолько электризован, что мне показалось, как мои волосы взмывают в воздух. Странно, что ничего не загорелось.
Пашка неохотно встал и отвел глаза.
– Я думаю, что нам еще нужно поговорить. Мы вернемся к этому позже, когда ты успокоишься.
– Блажен, кто верует, – ядовито процедила я сквозь зубы, а потом с горя выпила еще одну рюмочку коньячку.
Пашка одевался медленно, все еще надеясь, что я передумаю. Изредка он бросал на меня взгляды, способные растопить лед, но я не реагировала, стиснув зубы и периодически подбадривая себя коньяком. Горячительной жидкости хватило еще ровно на три рюмки. К тому времени Пашка собрался и встал в дверях.
– Юль… я пошел, да? – неуверенно произнес он.
– Ключи оставь, – холодно ответила я. – На гвоздик повесь.
– Ты ничего больше не хочешь мне сказать? – осведомился Пашка.
– Нет.
– Точно?
– Точно. Убирайся с глаз моих долой!
Пашка постоял еще минутку, но я даже не повернула в его сторону голову. Потом я услышала, как звякнули ключи, отцепляемые от общей кучи. Потом открылась и хлопнула дверь. Я стиснула подлокотники кресла. Дело еще не было закончено.
– А теперь ты, Шарапов, – повысила я голос, дабы притаившаяся в спальне Наташка поняла, что я обращаюсь к ней. – Подь сюды, сестрица.
Наташка осторожно вышла из спальни после недолгой паузы. Она ступала осторожно, словно встревоженная лань. Это притом, что обычно грации в ней не больше, чем у самки бегемота. Я недобро посмотрела на сестрицу, и та рухнула на диван, лепеча что-то невразумительное. Я даже не попыталась ее утешить: молчала и ждала, пока поток слез иссякнет. Дело это было долгое, я даже успела сходить на кухню и сварить себе кофе. Наташке тоже хотелось кофе, но ей я не предложила и сидела теперь перед ней как палач перед жертвой и с мстительной радостью отхлебывала бодрящий напиток из чашки, стараясь производить как можно больше шума.
Наташка наконец-то перестала ныть, потратив на это всего то сорок минут. Я выхлебала целый кофейник кофе и уже могла смотреть на жизнь с легким оптимизмом.
– Скажи-ка мне, радость моя, – проникновенно произнесла я, – ты вообще на что рассчитывала, затаскивая Пашку в свою постель? Он-то понятно, трахает все, что шевелится, но ты-то вроде этим никогда не страдала? Или страдала?
Наташка молчала. Смотреть на
– В молчанку будем играть, – с сожалением констатировала я. – Зря. Это ведь тебя не спасет. Или ты рассчитывала на какие-то теплые родственные чувства с моей стороны? Так ведь напрасно, голуба моя! Я в принципе не жалую паразитов, которые гадят там же где жрут.
Наташка молчала и искоса поглядывала на недоеденную конфетку, сиротливо лежащую на блюдечке. Я закатила глаза. Эту исправить невозможно!
– Знаешь, что я думаю, – вкрадчиво начала я, но от моего голоса Наташку передернуло, – я ведь уверена, что вовсе не Пашка был инициатором вашего так сказать союза. То есть, он, конечно, начал намекать, коньячку предложил и все такое, но в койку его затащила ты. А зачем? Чтобы мне досадить?
И тут Наташка не выдержала.
– Да! Да! Чтобы тебе досадить! Чтобы тебе хоть раз стало плохо! А то ты все жизни меня учила! Живу я, видите ли, неправильно! Замуж не за того собралась! А у тебя все как в лучших домах! Сама красивенькая и богатенькая, мужик видный! Ты на меня всегда презирала! Тут и Вовка начал изменять, а у тебя все хорошо, как в сказке. Вот я и подумала… А когда Пашка мне предложил, я сразу согласилась, чтобы ты хоть на пять минут поняла, что такое, жить как я!
Наташка задохнулась, схватила бутылку и начала трясти ее над рюмкой, но бутылка была безнадежно пуста. Схватив кофейник, сестрица выдоила из него немного черной гущи и, попытавшись ее проглотить, скривилась и закашлялась.
– Из-под крана воды попей, – посоветовала я. – А еще можно из сливного бачка. Там всегда свежая.
Наташка с воем унеслась на кухню. Я услышала, как отвернулся кран, как полилась вода, а потом звякнул в мойке стакан.
– И с посудой поаккуратнее, – безжалостно крикнула я в сторону кухни, – не тобой куплена.
Наташка снова разревелась, вернулась в зал и рухнула на жалобно застонавший диван.
– Ну и что? – усмехнулась я, хотя внутри все тряслось от бешенства. Хотелось схватить сестрицу за жиденькие волосы и выволочь из квартиры. – Ну, отомстила ты мне за жизнь свою задрипанную? Тебе то легче от этого стало?
– Да!!! – яростно заорала Наташка. – И хоть ты сейчас фасон тут передо мной держишь, я то знаю, что тебе сейчас тоже ой как хреново! Твой мужик тебя, красавицу, на меня, замухрышку променял. И от этого ты бесишься!
– Да я, в общем, и не скрываю, что ситуация мне очень не нравится, – пожала плечами я. – Мне, конечно, жутко неприятно, что я это все увидела. Вот только один вопрос: если мой мужик меня на тебя променял, что же он тебя с собой не забрал? Он то знает, что в моем теперешнем состоянии, рядом со мной лучше не находиться. А он ушел, и тебя тут бросил. И, знаешь, почему? Потому что он сейчас к мамочке вернулся, а тебе туда дороги нет. Мамаша его – ведьма. Она меня с трудом переносила, несмотря на мой почти официальный статус в их семейке, а уж тебя в своей квартире она явно не потерпит.