Не упыри
Шрифт:
– Мне не нравится мое имя. И я не буду на него отзываться! – Девочка нагловато смотрит мне прямо в глаза.
– Я не привыкла называть детей кличками.
– А вы не моя мать, и я не ваш ребенок, – голос девочки звучит взвинченно.
– Дети моего мужа – мои дети, – я хочу дать понять, кто здесь хозяйка.
– Вам разве мало своих детей? Занимайтесь лучше ими, а я привыкла сама о себе заботиться!
Меня будто кипятком окатили. Это уж слишком! Эта маленькая размалеванная обезьянка еще и дерзит! Делаю несколько глубоких вдохов,
– Отныне ты, Иринка, член нашей семьи. Нравится тебе это или нет, но у каждого из нас есть свои права и обязанности. И только добросовестно выполняя их, мы успеваем сделать за день много дел и освободить время для репетиций и выступлений. Правила у нас устанавливают старшие, то есть я и твой отец. И первое правило…
– Да пошли вы знаете куда со своими правилами?! – вспыхнула Иринка. – Я живу по своим правилам. Вот! – проговорив это, она задрала нос и выскочила во двор.
– Не надо ее ругать, – тихо сказала Даринка. – Она вообще-то добрая, только капризная и невоспитанная.
– Это я заметила, – вздохнула я.
… мая 1974 г
По селу пополз слух о дочке Романа. Хорошо, что у меня нет времени ходить по вечерам к соседкам и выслушивать сплетни. То, чего наши односельчане толком не знали, дорисовало их богатое воображение. Я не обращала внимания на досужие разговоры и не знала, о чем гудит все село. Об этом оставалось только догадываться. Но однажды вечером, когда я подметала улицу у нашего забора, ко мне подошла одна из главных сплетниц – баба Варвара. Если где-то что-то случилось – она обо всем узнает первой. Остановилась рядом со мной, поздоровалась. Стоит, поплевывает подсолнечной шелухой.
– Люди болтают, у вас новый жилец появился? – произносит баба Варвара как бы невзначай.
– А вы разве сами не видели! – отвечаю и продолжаю махать метлой.
– Сплетничают, что это внебрачная дочь Романа.
– Если Романова, значит, и моя, – отвечаю.
– Как это? Ваша общая дочка?
– Да, наша, – говорю с невозмутимым видом. – А вот если вы не перестанете здесь плевать шелухой, я тут буду мести до позднего вечера, и дети останутся без ужина.
– А на самом деле, чья это девочка? – спрашивает, а у самой от любопытства прямо зубы сводит.
– Все дети, что живут в этой хате, наши, – говорю с нажимом на слове «наши», но старая сплетница не отстает.
Тогда я прихватываю метлой коровью лепешку, делаю резкое движение, и та шлепается прямо на ногу старой сплетницы. Баба Варвара ойкает, укоризненно бросает: «А еще учительница называется!» и моментально исчезает.
– А ты у меня боец! – смеется Роман, выходя со двора.
– А также дворник, повар и воспитатель своих и чужих детей. И вообще – я устала.
– Иди отдохни, – говорит Роман, отнимая у меня метлу. – Ужин я приготовлю сам вместе с детьми.
– Вот и хорошо, – говорю я и направляюсь в хату. Я и в самом деле чувствую себя уставшей до предела.
…
– Скажи, что ты меня простила! – уже в который раз просит Роман.
– Бог тебе судья, – говорю я, стараясь не смотреть ему в глаза.
– В молодости все мы совершаем ошибки.
– Это не оправдание. Речь ведь не о какой-то вещи, а о человеческой судьбе, судьбе ребенка. Девочка, кстати, норовистая и неуправляемая, как горная речка.
– Разве это ее вина? Ребенок рос, как трава в поле. Время она проводила, как хотела, никто за ней не присматривал.
– Это заметно. Недавно она курила за хатой – демонстрировала мальчикам свои навыки.
– Где она взяла сигареты?
– Наверно, у тебя. Пересчитай свои пачки. Не удивлюсь, если начнут пропадать и деньги. Так что следи внимательнее за своим ребенком.
– У меня ничего не получится без твоей помощи. Ты для детей – больший авторитет, чем я.
– Я же говорю, что твоя дочь невоспитанная и неуправляемая…
Роман обнимает меня, заглядывает в мои глаза, и я чувствую, что, несмотря ни на что, снова оказываюсь во власти его чистого взгляда и ласковых рук.
– Марийка, дорогая моя Марийка! Ты – святая женщина. Тебе цены нет. На свете нет другой такой хорошей и доброй. Пойми: я виноват перед тобой, но это не значит, что отныне мне нет прощения. Я готов хоть с утра до вечера целовать твои руки, лишь бы ты меня простила…
– Разве можно вычеркнуть из памяти предательство?
– Наверно, нет. Но сейчас рядом с нами ребенок, у которого нет никого, кроме нас с тобой. Да, в ее воспитании огромные пробелы, но мы же не можем закрыть на это глаза и отгородиться стеной от ее проблем. Какой она выйдет в мир? Не станет ли такой же, какой была ее мать?
– Почему ты все время говоришь «мы», а не «я»?
– Потому что мы с тобой созданы друг для друга. Понимаешь? Мы – одно целое. До сих пор мы жили душа в душу. Неужели эта девочка разрушит наше семейное счастье?
Роман целует меня в шею, и я чувствую, что начинаю таять от этого жаркого прикосновения, словно воск.
– Нельзя допустить, чтобы прошлое разрушило наш союз. Что сделано, то сделано. Никогда не надо возвращаться к прошлому, потому что оно может нас отравить, – горячо шепчет он. – Ты помнишь, как рассказывала мне про Петра и Февронию? Мы должны прожить свою жизнь так, как они.
– Жить и умереть в один день и час? Обещаешь мне?
– Да, – шепчет он. – Да, любовь всей моей жизни…
Во власти его рук я чувствую себя совершенно незащищенной и по-детски слабой.
– Обещай, что не бросишь на произвол судьбы эту девочку, – просит он, покрывая мое тело поцелуями.
– Да, – не выдержав искушения, шепчу я.
Роман поднимает на меня благодарный взгляд. В прозрачной голубизне его глаз растворяется наше прошлое и настоящее – с примесью будущего.