Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга
Шрифт:
II
Старенькие родители ухаживают за своими взрослыми больными детьми безропотно и неуклонно. Чаще всего они просто живут в больнице у постели сорокалетнего с гаком сына или пятидесятилетней непутевой дочери с опухолью гипофиза. Так вот сидит у нас в пятой палате чистенькая седая женщина. Ее больной сын скоро умрет. Можно было бы, конечно, выписать его для этого умирания домой, но у кого рука поднимется?
И вот пришла эта Полина Федоровна ко мне в кабинет. Говорит:
– П. К.! Беда у меня случилась. Утром пошла в магазин
Возвращаюсь в больницу, а меня охрана не пускает! Говорят, что с сегодняшнего дня на пропуске должна быть круглая печать! А у меня – треугольная. Не сочтите за труд, выпишите мне новый пропуск с правильной печатью! Старый я вам сейчас отдам…
Старушка принялась рыться в объемном портмоне. И тут, в пластиковом кармашке этого портмоне, там, где обычно мамочки носят фото своих детей, я увидел фотографию деда, лысого и морщинистого.
«Вот беда, – думаю. – Сын умирает. Муж – умер. Останется Полина Федоровна одна-одинешенька в бесприютной нашей стране».
– А вы бы, Полина Федоровна, покупали продукты в нашем, больничном магазинчике. Там еще и киоски со всякой выпечкой есть, и кафе… Зачем же вам в такую даль ходить!
– Ну что вы, П. К.! В больничных киосках все так дорого! Да и нетрудно мне пока еще до магазина пройтись. Какая ни есть, а прогулка… Такой у вас в больнице воздух тяжелый!
И сейчас же в кабинет постучали. Дверь приоткрылась, и этот самый умерший, по моему мнению, дед глянул с порога и проговорил страшным шепотом:
– Поля! Ты скоро? А то тут у меня неприятность…
Мы с Полиной Федоровной вышли из кабинета. Фотографический дед стоял, держа в руке на отлете литровый пакет с кефиром. Из пакета тонкой струйкой тек свежий кисломолочный продукт. Санитарка Женя уже бежала к нему из противоположного конца коридора с рычанием и со шваброй наперевес.
Полина Федоровна моментально, как фокусник из воздуха, извлекла полиэтиленовый пакетик и поместила туда дырявый кефир. Течь была ликвидирована. Затем старушка взяла под руку своего мужа и стала ласково выговаривать:
– Ну что ж ты, Павлик! Нельзя тебя ни на минуту оставить! Какой же ты после этого аккуратист?!
Единые в своем горе, грустные, побрели они, как раненый Тянитолкай, прочь в палату к своему сыну. И так мне тяжело вдруг стало. Даже не знаю, от чего. Вроде бы насмотрелся я уже на все и ко всему привык. Может быть, от того, что никто не станет хранить мое фото в прозрачном кармашке потертого портмоне.
Anamnesis vitae
В справочном бюро больницы.
– Женщина! Сколько вам можно говорить?! Ваш муж три дня как умер, а вы ему все передачи носите! Как «где?». В морге! Нет, в морге передачи не принимают.
Как пройти в морг? Значит, так: выйдете от нас и сразу – направо. Идете до одноэтажной развалюхи. На ней написано «Кухня». Обходите
Нет! Никого в морге благодарить не надо. Там платить надо. За что и сколько – скажут.
Что значит «Уже платила»? За операцию? Ну так ведь вашему мужу операцию сделали? Сделали. Значит, деньги – отработали.
Говорите «Умер от операции, так, может, деньги вернут, чтоб на похороны и поминки хватило»? Насмешили, ей-богу!
И не от операции он умер. Вы ведь сами говорите, что умер на третий день. Вот если бы умер в течение суток после операции, тогда да… Было бы о чем говорить. И то не вернули бы ничего. Можете мне поверить. Насмотрелась я здесь!
Посидите-ка лучше тут у меня, в уголочке. Сейчас корвалолу накапаю.
Экзаменационная ошибка
Есть у нас крупный медицинский начальник. Доктор наук (медицинских, естественно), орденоносец и большой мудак. Сами знаете, как это бывает. Живет себе хороший врач и отличный семьянин, пользуется уважением, потеет под белым халатом, а потом – раз и в дамках: становится волей судьбы и слепого случая, а то и за взятку – Большим Начальником. И тут же исчезает веселый собеседник и верный собутыльник и образуется выше обозначенный мудак со всеми своими мудакскими функциями.
Нашего – назовем Иваном. Многие годы он был заведующим нейрохирургическим отделением. Иван имеет форму шкафа и пальцы в виде сарделек. Будучи ещё живым, наш великий нейроофтальмолог Генрих говорил, бывало, с тоской, затягиваясь «Примой» и сплевывая табачные крошки, о пациенте, которому Иван предложил оперироваться: «Больному угрожают сардельки!»
Очень скоро Иван решил, что в нейрохирургии он уже достиг всего, чего хотел, и решил податься в начальники. Сказано – сделано: Иван возглавил здравоохранение нашей епархии.
И у нас же в больнице работала женщина-хирург Ульяна. Удивительно красивая как женщина и не менее удивительная дура как хирург: то кровь не ту перельет, то больных перепутает и не того возьмет в операционную, то ногу не ту отпилит по дежурству. И все ей как-то с рук сходило! Я всегда такому удивляюсь. Бывает, что не так на больного посмотришь, и уже через день тебя тащат в прокуратуру! А Ульяне – все нипочем!
Однажды ее как консультанта сбросили с вертолета на большую плавбазу в Баренцевом море (дело происходило в одном портовом городе.). Там Ульяна прооперировала в судовом госпитале моряка с дыркой в желудке (прободной язвой). В протоколе операции Ульяна изложила свою версию операции: наложила, мол, швы на язву, а сверху, для пущей герметичности, подшила к месту ликвидированной дыры прядку жирового «фартука» брюшной полости – сальника. Больному не полегчало, и его через три дня доставили в нашу больницу с клиникой разлитого перитонита.