Не в силах устоять
Шрифт:
— Кроме одного.
— О? — Один глаз открылся.
— Я думаю, что вы должны выйти за меня замуж.
Другой глаз тоже открылся.
— Кухарка в Хадден-Холле делает такой торт с заварным кремом, который в сто раз вкуснее того, что мы только что съели.
Элиза села, подтянув к груди колени.
— Вы считаете, что я должна выйти за вас замуж из-за тортов?
— Нет, не только из-за них. Я еще думал о книгах. Представьте себе — я буду писать, а вы иллюстрировать, и мы создадим чудесные книги для садоводов и… детей.
Она
— Простите. Предложение получилось не очень романтичным, — сказал Гриф. — Так что прежде, чем вы что-то скажете, позвольте мне добавить еще несколько слов.
Коричневая бумага зашуршала, и он положил пакет ей на колени.
— Я полагала, что вы будете говорить от сердца, — язвительно заметила Элиза. — Как и полагается романтическому герою.
— Так оно и есть, — улыбнулся он. — Разверните пакет.
Она развязала бечевку.
— О, Хадден. — Дрожащим пальцем она обвела розу Редуте.
— Вы помните, что вы сказали, когда увидели ее впервые?
— Да. — Она не смела даже думать о том, каково было молчаливое послание этого цветка. — Я предложила продать ее.
— Я хорошо помню ваши слова. Вы сказали, что поскольку не можете себе позволить купить ее для себя, вам бы хотелось, чтобы картина попала в хороший дом, где оценили бы истинное послание цветка. Я надеюсь, что этим домом является Хадден-Холл, а вы будете жить там, чтобы ежедневно слышать тайный шепот розы Редуте.
Элиза спрятала за рукавом выступившие на глазах слезы.
— Элиза, пожалуйста, посмотрите на меня. Цветок нарисован на бумаге, и его не надо поливать.
— Знаю. — Она вытерла глаза. — Он такой прекрасный. Но…
— Но леди желает, чтобы чувства были озвучены. — Он сделал вид, что откашливается, прочищая горло. — Простите, что я немного запинаюсь. Я никогда прежде этого не делал.
В солнечном свете нежные оттенки живописи казались еще прекраснее.
— Не так давно я понял, что готов изменить свою жизнь к лучшему. Я часто думаю о будущем и о том, какие в нем таятся возможности. Но было бы гораздо приятнее делить его с родственной душой. Я люблю вас, Элиза. Люблю ваш ум, ваш талант, вашу страстность и искренность. К тому же вам нравятся остроумные шутки.
«Хадден меня любит?» Она боялась пошевелиться или произнести хотя бы звук — вдруг это разбудит ее от этого великолепного сна.
— Вы молчите? Не очень многообещающе. — Тон был непринужденным, но его глаза потемнели. По лицу пробежала тень.
Словно его сердце так же, как ее собственное, на мгновение остановилось.
— Я молчу, потому что… То, что я сейчас чувствую, невозможно выразить словами. Поэтому я отвечу вам на своем языке. — Она провела пальцем по его лицу, рисуя по ходу крошечные сердечки и розочки и чувствуя, как участился его пульс.
Или это был ее собственный? Трудно сказать.
Она нагнулась и слегка коснулась губами его рта, надеясь, что он слышит, как ее сердце поет от радости.
— А вы могли бы это перевести? — спросил он, и уголки его губ приподнялись в улыбке.
— Разве я была не достаточно красноречива? — Она опять его поцеловала. — Вы желаете, чтобы я произнесла это вслух?
— Пожалуйста.
— Хорошо… я попытаюсь, но мои фразы будут не такими лирическими, как ваши.
— Это мне судить, — ответил он.
Собравшись с духом, Элиза сказала:
— Гриффин Оуэн Дуайт. — Она помолчала, смакуя эти звуки. — Мне нравится ваше имя, потому что оно по-своему красноречиво выражает вашу сущность. Необычную и неожиданную, эксцентричную и сильную. В вашей душе живут поэзия и страсть. Мне кажется… что я влюбилась в вас с первого взгляда… как только увидела ваши зеленые глаза, полные лукавого юмора и доброты.
— Слава Богу, что вам нравятся бесенята. — Гриф завел ей за ухо непослушную прядь волос. — Думаю, мне придется отдать вам свое перо, любовь моя. Ваши слова заставляют меня краснеть.
— Нет, давайте не будем ничего менять, — прошептала она, расстегивая ему рубашку и засовывая руку под тонкое полотно. — Пусть между нами все будет так, как оно есть.
Гриф лег на траву, увлекая ее за собой.
— Что ж, пожалуй, ты права. — Голос звучал сонно, хотя пальцы не останавливались ни на мгновение. Элиза улыбнулась, когда он задрал ей юбку выше колен.
— Ты рисуешь на моем теле всевозможные картинки, а я наслаждаюсь тобой на лоне великолепной природы.
— Хадден! — пискнула она. — Нас могут увидеть.
— На сто миль вокруг нет ни души, — сказал он, снимая с нее подвязки и чулки. — А меня, между прочим, зовут Гриф.
— Гриф. Ммм, может быть, я нарисую на твоем теле грифона? Чтобы дракону не было скучно одному.
Он рассмеялся:
— Ах, любовь моя. Теперь мой дракон больше не останется в одиночестве.
Он перевернулся, и она оказалась снизу.
— А ведь ты мне еще не все сказала.
— Чего? Я не могу ничего придумать. — Впрочем, сейчас она вообще ни о чем не могла думать.
— Недостает твоего «да».
— Напомни мне, каков был вопрос?
Элиза обняла его за плечи, наслаждаясь твердыми мускулами и нежным прикосновением его волос к ее щеке.
— Не могу понять, куда подевалось мое умение убеждать. — Ее юбки уже поднялись до талии. — Придется попытаться еще раз, — сказал он, целуя ее.
Прошло несколько минут, пока она обрела дар речи. Потом, взглянув на небо, она удовлетворенно вздохнула.
— Я стараюсь, сгораю от страсти, а это все, что ты можешь мне сказать? — Он притянул ее к себе и начал покусывать ухо. — Я намерен оставить тебя здесь заложницей на несколько дней — нет, недель, пока не услышу от тебя, что хочу.