Не верь глазам своим
Шрифт:
И снова их комнаты наполняются вздохами, стонами, криками, и Генри только сейчас обретает способность мыслить четко после своего неожиданного, неминуемого и такого быстрого оргазма. Продолжая языком то, на что выдержки безумно долго ждавшего этого достоинства не хватило, он руками ни на секунду не оставлял жадное до его ласк тело в покое, поглаживая, пощипывая, массируя каждый попавшийся на пути движения пальцев кусочек. Почти пришедшая к способности мыслить Лайла снова была не в себе, выпрашивая, выстанывая, обещая что угодно ради новых ласк, новых ощущений. Она чувствовала себя несущейся на волнах стремительно приближающего к берегу цунами, нежность охватывала ее со всех сторон, но ее было катастрофически мало, и девушка ждала в нетерпении, когда же ее выбросит на жаркий берег, где эти волны накроют ее с головой и, наконец, на смену нежности придет страсть, сминающая, стирающая все на своем пути, покоряющая, не дающая выбора и дарящая всепоглощающее удовольствие. Когда очередной порыв ветра снова не принес
— Генри… Это просто невероятно… — не узнав своего голоса, она чуть приподняла голову, приоткрывая губы, чтобы через мгновение ощутить нежный и глубокий поцелуй. Она потихоньку осознавала свое тело, чувствуя каждую его частичку по-новому. Но долго в этой размеренной тонкой нежности ей побыть не удалось. Движение любимого внутри нее едва уловимо изменились, даря больше обещания и раззадоривая кровь, хотя ни ритм, ни скорость фрикций не поменялись. Увлеченная этим изменением, пытаясь отслеживать реакцию своего тела, улавливая волны жара, расходящиеся от едва вибрирующего комка в паху по всему телу, она была сражена внезапно заполнившим ее душу чувством принадлежности своему мужчине. Пока ее голова пыталась глупо контролировать распространение ощущений по кровотоку, тело искренне и бездумно отзывалось на эмоции и движения возлюбленного, не пытаясь анализировать, подчиняясь целиком и полностью, безапелляционно и благодарно. Как только эта мысль была осознана, ее пронзила острая стрела удовлетворения: «Генри теперь ее, он, наконец, убрал последние препоны, разрушил все границы и стены, возведенные им по одному ему известным причинам, и теперь полностью принадлежит ей. Как и она ему». И вслед за этим мощный поток удовольствия стер все остальные мысли, заполняя чистым, звенящим блаженством.
Генри прошибло током от того, насколько отзывчивым к его ласкам было тело любимой. Он с победным удовлетворением наблюдал за тем, как мускулы девушки содрогаются в экстазе. Осознание того, что именно он является причиной этого экстаза, давало ему дикую, неуемную, непоколебимую веру в себя и свои силы сделать эту женщину счастливой. На смену жестокому самоконтролю, заставляющему сдерживать собственное удовлетворение, пришло животное, инстинктивное желание обладать своей женщиной бесконечно, вбиваясь в податливое тело, доказывая ее принадлежность, заявляя свои права на каждый стон, каждый взгляд, каждый жадный вдох, и получать удовлетворение от этого. Теперь вместо сдерживаемого силой воли желания нарастало другое — присвоить себе это тело, каждую его клеточку. И мужчина получал немыслимое удовольствие от того, как стонет, изгибается, задыхается в своей эйфории от каждого его движения Его Лайла. Не могло быть и речи о том, чтобы закончить этот акт единения, Генри нуждался в продолжении намного больше, чем в развязке.
Лайла прогибалась над постелью, жадно впитывая каждый поцелуй, каждое прикосновение, стараясь прижиматься к Генри всем телом настолько близко и сильно, насколько это было возможно. Потеряв надежду мыслить связно, она перестала чувствовать себя отдельно от любимого. Их единение было настолько правильным и нужным, естественным и неизбежным, казалось, ничего более разумного и быть не могло. В редких обрывках мыслей, пролетавших в ее сознании, она отмечала, насколько ей нужно чувствовать Генри внутри себя, как точно и чутко он реагирует на ее невысказанные желания и касается ее так идеально хорошо. Потом она снова терялась в самой себе, пытаясь найти воздух. Время и пространство перестали иметь какое-либо значение. Казалось, все эти понятия перемешались и слились в единый пульс, который начинался где-то в месте из слияния и распространялся вокруг них, как круги по воде.
Дождавшись, пока Лайла снова начнет размеренно дышать, Генри чуть повернул ее на бок и обнял со спины, продолжая легкие, аккуратные движения внутри нее. Прижавшись к ее спине, он не мог остановить свои руки, исследовавшие ее тело, сковывающие любимую в объятьях, не мог надышаться ее запахом, лаская мочку уха зубами и проводя носом по невыразимо прекрасной линии шеи. Тело девушки податливо подавалось назад, пытаясь насадиться на его член глубже, вбирая его в себя и умоляя о большем. Спустя мгновение Лайла окончательно пришла в себя и ее движения стали более требовательными и настойчивыми, она, наконец, могла принимать активное участие в их близости и не собиралась упускать эту возможность. Полностью подчинившись бесподобным умелым ласкам, она, тем не менее, готова была воплотить все свои обещания в жизнь, отвечая любовнику жарко, смело, пытаясь свести его с ума не только своей покорностью, но и своим безудержным желанием доставить ему удовольствие. И самым большим удовольствием — она
Сильнее прогибаясь в спине, она стремилась слиться с Генри в единое существо, отчаянно отбивая ритм их единения, но понимала, что ей не справиться самой:
— Генри, пожалуйста, так… Так хочу тебя глубже… Еще… еще сильнее… Ну же… Еще!!! — с каждым ее словом интонации менялись с просительных в повелительные. От этих слов и приказного тона молодого человека вело так, что он мог только пытаться сдерживать себя, чтобы не сделать ей больно, однако в планах Лайлы было увидеть, как любимый напрочь отбрасывает все сомнения и полностью отдается ей, не стесняясь, не сдерживаясь, не скрывая ни грамма своих желаний. И эй это удалось.
Когда, казалось, весь воздух в легких закончился, а все органы чувств сосредоточились только на партнере, Лайла сильнее вжалась с грудь Генри, выворачивая шею, притягивая его для поцелуя, оставляя царапины на плече, прикусывая его губы и зализывая ранки, едва различимо шепча хриплым от стонов голосом: «Ну же, еще… Еще… Ты нужен мне глубже, ну! Ну же… Генри… Так нужен… Я так давно мечтала об этом, так хотела быть твоей… Возьми меня еще глубже… Еще сильнее… Я же твоя… Твоя…»
С гортанным рыком руки Генри опустились ей на бедра, одним движением он перевернул ее на живот и, приподняв над постелью, о п.сильно, жестко вошел в нее. Ни секунды не промедлив, он взял высокий темп, вбиваясь в ее тело, оставляя синяки на бедрах, двигаясь с оттяжкой, продлевая, сливая стоны в единый животный вой, заставляя девушку в очередной раз потеряться в себе и своем удовлетворенном желании. Спустя несколько мгновений ей послышалось очередное рычание: «Моя!», и ее унесло волной непрекращающегося удовольствия, усиливающегося по мере приближения его оргазма. В момент, когда она почувствовала увеличивающуюся, пульсирующую в финальной истоме плоть любимого, услышала его глубокий стон, ощутила наполненность внутри, ее просто выбросило из сознания. Это был просто космос, невесомость, мечта.
Казалось, воздух никогда не нагонит бешено скачущее сердце. Дыхание восстанавливалось медленно, горло саднило, мышцы все еще потряхивало от резко схлынувшего напряжения. Генри упал на кровать рядом с любимой, стараясь не разрывать контакта между их телами, насколько это было возможно. Поглаживая ее по волосам, рассыпавшимся по простыням, он удивлялся, насколько живой и отзывчивой, доверчивой и страстной была его девушка. Казалось, что она готова была безропотно принимать его ласки, бескомпромиссно отдаваясь, подчиняясь. И то, что эта яркая, сияющая девушка приняла решение принадлежать ему, отзывалось в его душе благодарностью и трепетом. То, о чем Лайла говорила ему словами, сегодня ночью она подтвердила молчаливыми признаниями в глазах и бессвязными стонами. Ее тело весьма откровенно продемонстрировало, что ему и правда можно все, ему подарили карт-бланш на любые действия — Лайла не шутила. Он впервые открыл эту сторону любимой, и она превзошла все его ожидания и предположения. Было бы ложью утверждать, что он никогда об этом не думал. Размышления о том, какова она на пике страсти, не раз посещали его мысли и сны. Но он и представить себе не мог, что скромность и застенчивость, характерные ей в обычной жизни, растворятся под его прикосновениями, обнажающими не только стройное тело, но и тайные желания, выходящие наружу под его настойчивым руководством. И сегодня он насладился этой своей Лайлой сполна. Сейчас, закрыв глаза в истоме, она казалась ангелом, невинным и теплым. Смотреть на нее без трепета и умиления было просто невозможно. Но Генри знал, что стоит ему прикоснуться к ее губам, как в раскрытых глазах он увидит горящий огонек чего-то граничащего с похотью.
Утро приближалось, но ночь была еще сильна. Молодой человек осторожно переместил Лайлу под одеяло, перед этим протерев ее тело горячим полотенцем. Совершенно не хотелось ее будить, и все же воздух в комнате похолодел, поэтому, укрыв любимую одеялом и укрывшись пледом, Генри вышел на балкон. Звездное небо мерцало, повторяя мягкий ритм почти догоревших свечей в комнате, будто одобряя его решимость. Девушка хныкнула совсем по-детски и обняла коленками одеяло. Потом перевернулась и недовольно нахмурилась. Открыв один глаз, она поискала своего парня. Генри словил этот взгляд и, улыбнувшись, вернулся в комнату. Присев на кровать, он поймал улыбку, появившуюся на лице девушки, и наклонился для поцелуя. Она резко схватила его за плечи и притянула на себя:
— Не уходи никуда… И не прячься… — девушка почти мурлыкала, шепот на ушко будоражил сознание, и Генри неосознанно начал поглаживать нежную кожу на ключицах. — Я и не знала, что так бывает… Что можно быть так близко к кому-то… К тебе… — Его глаза снова потемнели и теперь излучали восторг он услышанного. — Ты просто бесподобен… И ты был прав, этого стоило подождать… — Девушка прогнулась под одеялом, прижимаясь сильнее к его груди. — Иди ко мне… Хочу обнять тебя!
Генри устроился под распахнутым одеялом, переплетая их пальцы, забрасывая ее ножку себе на бедро, вовлекая Лайлу в новый поцелуй. Его планы дать ей отдохнуть грозили провалиться с треском.