Не верь глазам своим
Шрифт:
— Все то ты замечаешь! А скажи, ка, мне какие отношения… нет!.. Как ты узнал, что я у матери?
— Илья Семенович не велел говорить, что у вас маячок в телефоне… но уж если я спалился… Ирина Викторовна волновалась, что вы без машины и без охраны остались в медцентре — я ей пообещал, что вас найду…
— Заботятся обо мне, значит?! Вот к нему и поедем!
Машина свернула в нужном направлении.
— Как же о вас не заботиться — вы ее муж! А Илье Семеновичу сын.
— Надолго ли…
—
— Что ты несешь? Какой роман? — нахмурился Глеб.
— Ну, вы же Верку по ресторанам водили, вещи ей в магазинах покупали — все это видели! Она на вас вешалась и всем рассказывала, что у вас отношения…
— Чушь собачья!
— Чушь не чушь, а в тот день, когда вас арестовали, Ирина Викторовна села в машину бледная, расстроенная, за сердце держится… Я ее в больницу и повез.
— За инициативу тебе отдельное «спасибо», а нос свой в мои дела не суй! Кого хочу, того по ресторанам вожу!
Водитель-охранник надолго замолчал, а потом не выдержал.
— Увольняйте, но я скажу! Вторую такую, как Ирина Викторовна, вы не найдете! Она душа-человек! А эти ваши Верки… неужели не понимаете, что они ради ваших денег вокруг вас вертятся — хотят в постель вас затащить и семью вашу порушить!
— А есть ли она — моя семья? — горько усмехнулся Глеб. — Вот скоро и узнаем…
Он достал запечатанный конверт с ДНК-тестом на родство, открыл, прочитал и закрыл лицо руками…
42. Глеб
Выскочил из машины. Бегом в дом.
Влетел на второй этаж, дверь в кабинет рванул.
Отец сидит за столом, по телефону с кем-то разговаривает.
— Это что? — кричу. — Объясни! 99,9 %!
И со всей силы тест в стол впечатываю.
Он извинился, разговор прервал, смотрит на меня недовольно.
— Что случилось? — спрашивает. — Чего такой бешеный?
— Бешеный?! — перегнулся через стол, схватил его за грудки, на себя потянул, в глаза с ненавистью смотрю. — Не догадываешься?
— Объясни! — рычит, а сам руки мои от себя отрывает.
А я руками к горлу тянусь — придушить охота, сил нет сдержаться.
— Как ты мог?! Как вы могли меня предать?!
— Да о чем ты? — то ли не понимает, то ли делает вид, в глаза смотрит, брови хмурит, тоже едва сдерживается.
А меня от этого прямо накрывает — света белого не вижу!
— И давно ты с ней спишь? Может, с самого начала одну бабу делим?
— Да о чем ты? Какую бабу? Ты же говорил, что ты с ней не спишь!
— А дети тогда откуда, если я с ней не сплю? Может, твои?
— Я с твоей шалавой не сплю! —
— Не смей ее так называть! — ору на него. — Она мать моего ребенка!
— А клялся, что жене верен, а у самого дети на стороне пачками прирастают!
— Это ты ее соблазнил, кобелина!
— Совсем сдурел! Успокойся и объясни в чем дело?
— Мать вас застукала! — притянул к себе, в глаза с ненавистью смотрю. — На коленках у тебя сидела, ты ей сиськи целовал и под юбку лез! Скотина!
Не выдержал, врезал отцу по физиономии, он в кресло рухнул, глазами моргает — вспомнил, сволочь! Мало показалось, снова за грудки его схватил, но уж тут он мне врезал… слегонца. Голова мотнулась, а мозги на место не встали — убить хочется…
Отец руки мои от себя оторвал, с кресла вскочил, ноздри раздувает — злится.
— Ну, было дело! Застукала нас твоя мать! А развод все равно не дала!
— Ты на ней жениться собрался? — аж дыхание перехватило от его признания.
— Собрался! — набычился… вроде даже не отец мне — два мужика из-за одной бабы морды друг другу бьют! — Все бы матери твоей оставил — только бы к любимой женщине отпустила!
— К любимой женщине?! — рычу и снова на него кидаюсь.
Отбил он мои руки, я на стол повалился. Он меня одной рукой за шею к столу прижал, другой руки держит.
— Успокойся! — приказывает. — Поговорим спокойно!
Отпустил меня, шагнул назад — подальше от меня. Я поднялся, смотрю на него, а у меня ненависть через край перехлестывает.
— Ненавижу тебя, сволочь! Ты мою семью разрушил!
— Ты сам свою семью разрушишь, если не перестанешь со шлюхами валандаться и на стороне детей заделывать!
— А ты у нас не на стороне, а прямо в моей постели заделываешь?!
— Что ты несешь? Пьяный что ли? — уставился на меня осуждающе. — Пойди проспись! Лучше бы за беременной женой присматривал!
— Здесь ты прав — не досмотрел! — киваю, а у самого поджилки трясутся от его ответа на мой вопрос. — Может, и дети не мои?! За это и рожу тебе хочу набить!
— Какие дети? Ты о чем? Вроде девчонка твоя…
— А пацан твой? Поэтому и трясешься над ним?
— Подожди! Пацан вроде умер…
Услышал такое, замер, как обухом по голове огрели.
— Как умер? Когда? Ты что такое говоришь? — шепчу, а у самого сердце останавливается. — Я ее два часа назад домой отправил.
— Значит, нашли мамашу-кукушку?
— Какую мамашу-кукушку? — рванулся к нему, снова за грудки хватаю. — Что с Иркой?
— Да я, то, откуда знаю! — пятится, и жалостливо на меня смотрит.
— Ты сказал, что Сашка умер! — трясу его.
— Дурак! Я про Динкиного мальчишку говорю! Нашли Динку?