Не вернулся
Шрифт:
Свекровь, растерянная и потерянная, металась то к гробу, то от гроба в суете что-то помочь, хотя организацией занималась старшая невестка. Видимо, так Арина Ивановна отживала стресс, что её младшего сына, защитника и кормильца, разорвало снарядом. Сенька, забытый родной матерью, стоял неприкаянный у стены дома. Иногда к нему с замечаниями подходили старушки, требуя то снять бейсболку – мол, на похоронах всё-таки, то надеть обратно – солнце репку напечёт. Вера в это время как мать была не способна ни взять собственного ребёнка под крыло, ни угомонить назойливых блюстительниц сомнительного порядка.
От гроба
В оконце крышки поленился заглянуть, наверное, только слепой. Все будто хотели убедиться, что там лежит бездыханное тело военного, а не подставной муляж. Праздное любопытство – оно такое. К свекрови подходили с соболезнованиями, а к Вере, жене покойного, – никто. Может, потому, что в станице женщину мало кто знал, хоть та здесь родилась и выросла. А может, просто не считали нужным – ну, уж это их право.
Со стороны Веры из провожавших были только старший брат с женой да одна двоюродная сестра. С Пичугиными молодая вдова давно уже толком не общалась – контакт как-то разошёлся, да и они всегда были будто чужие. Но перед похоронами Ягодкина хотела опереться хоть на кого-то знакомого и позвонила им, хотя понимала – со своим горем всё равно останется один на один.
– Крепись, моя дорогая, крепись, – шептала Вере на ухо невестка. Её длиннющие когти-стилеты грозили впиться молодухе в плечо. – Всё будет хорошо.
***
Поминальный зал забился людьми до отказа. Глава станицы произнёс очень душевную, поддерживающую речь про покойного, за что вдова и свекровь были ему очень благодарны.
– Ты вот что скажи, моя хорошая, – грозно поинтересовалась, перегнувшись внушительной грудью через покрытый белой скатертью стол, Александра, жена Веркиного брата. – Чем будешь теперь заниматься, чтобы отжить горе?
Остальные восемь человек, что расположились с ними за одним столом, внимательно уставились на Верину скромную персону. Невестка обожала поучать золовку с высоты своих прожитых пятидесяти лет, и ей всегда было как-то ровно, что той вроде бы не семнадцать годиков, а тридцать шесть.
– Над книгой продолжу работать, – смущённо ответила Ягодкина, почувствовав себя маленькой. – Плюс блоги регулярно веду, много пишу…
– Ну это понятно! – громко отмахнулась Александра, не дав той закончить. – А кроме этой ерунды, что ещё будешь делать серьёзное? Тебе, милочка, предстоят трудные деньки! О сыне, мать, подумай, а не о книжках всяких непонятных!
Захотелось провалиться под землю – настолько потерянной
– Говорят, вроде выплаты за погибших от государства должны быть, – заговорила, растягивая слова, двоюродная сестра, чем прикрыла скорбевшую от навязчивого диалога. – Около десяти миллионов, по-моему… И долги солдат закрывают!
– Ох ты ж!.. Тоже об этом слышала!!! – знатно оживилась жена брата, забыв поучать. – Богатой, Верка, станешь!!! Зазнаешься! За людей считать других не будешь!
Ягодкина, буркнув в ответ что-то несуразное, окончательно стушевалась. Пустая её голова была не способна предложить ничего адекватного, чтобы хоть как-то закрыть темы, развёрнутые не там где надо и совершенно не к месту.
***
Прошли девять поминальных дней. Вера с Милой развезли кулёчки с конфетами по родне и знакомым. Заезжали на кладбище к захоронению, поправляли венки, угощали ластившихся бродячих собак – Костя всегда ладил с животными, и, казалось, они тянулись к нему даже сейчас, после смерти, облюбовав его могилку.
Прапорщик Николай привёз скромные остатки вещей усопшего друга. Там, на чужбине, солдаты разобрали всё ценное, чему вдова лично была рада – Косте пожитки уже были не нужны, а живым на поле боя всё пригодится.
Перед отъездом после поминальных сорока дней Колян вызвал Веру за калитку, дабы поговорить с глазу на глаз.
– Держи, это тебе, – Николай, вздохнув, вытащил из заднего кармана военных брюк какой-то шелестящий квадрат.
– Что это? – нахмурилась писательница и тут же поняла, что за вещь спряталась в измятом пакете.
– Он был при Косте в гробу. В Ростове, когда шло опознание, врач достал его из потайного кармана Костиной куртки. Как видишь, аппарат не пострадал. Рабочий. Просто разряжен. Потом зарядишь его, посмотришь… Память всё-таки. Только щас пакет не раскрывай, – предупредил вдруг прапор.
– Почему? – удивилась Ягодкина, едва начав ворошить целлофан.
– Принюхайся, – Николаю явно тяжело было произносить слова. – Чувствуешь?
Запах тухлой крови. Разложения. У женщины внутри что-то будто лопнуло от ужаса. Телефон был с мужем, когда по грузовику, в котором он, водитель да военный хирург перевозили раненых, жахнул снаряд. Телефон видел, как умирал её Костя, и всё запомнил. Только телефон был рядом тогда, когда она, законная супруга, была нужна своему дорогому человеку больше всего.
Посмертная вещь приехала вместе с Ягодкиной в Краснодар, потому что та толком не знала, что с ней делать. Достать из памяти фотографии, полистать переписки покойного… И что там искать? Всё теперь казалось тленом. Сотовый, в итоге, дальше порога квартиры не прошёл – был оставлен в коридоре, в кармане дорожной сумки. Поставить мобилу на зарядку, даже просто прикоснуться – на это не нашлось у вдовы никаких душевных сил.
07.2022
После поминальных сорока дней Вера будто впала в забытье. Подвисла где-то между реальностью и бредом, сном и явью, не в силах обрести опору. Вся в чёрном, покрытая траурным платком, обходила один за другим банки, выдавшие когда-то моему мужу кредиты.