(Не) верю. В любовь

Котлярова Екатерина

Я нахожу в себе силы отойти от двери. Беру телефон, пишу сообщение Мише:

«Спасибо огромное за этот волшебный день. Он вышел просто волшебным! В киндере мне попался медведь. Так забавно Мишка подарил мне мишку. Спасибо за цветы».

Ответ приходит почти мгновенно:

«Доброй ночи, принцесса. Твой Мишка».

Я закусываю губу и откладываю телефон. Может, мне стоило влюбиться в друга? Я сжимаю в руке игрушку, задумчиво смотрю в маленькие глаза-бусинки.

Мысли тяжёлые, вязкие. Я забираюсь

под одеяло, накрываюсь с головой и проваливаюсь в тревожный сон.

Адам

Ревность. Чёрная. Отравляющая и разъедающая душу.

Я впервые узнал о том, каково это. Когда глаза застилает красная пелена и хочется крушить всё вокруг. Когда тебя трясёт от ярости. Когда каждая мышца тела напряжена до предела и хочется выть. В грудине всё сжимается, а сердце кровоточит.

Я избегаю её. Все две недели избегаю. Делаю абсолютно всё, что в моих силах, чтобы не видеть голубые глаза. Чтобы не слышать голос. Чтобы не чувствовать запах.

Но она всюду! Всюду! Её запах, её переливистый смех. Она в моих снах. В каждом ебучем сне. Смотрит. Улыбается нежно. Тянет руки, пальцами прикасается к щеке. Красивая. До спёртого в груди дыхания красивая.

Блин.

Но в школе избегать её не выходит. Я вижу, как она воркует с этим…Мишей! Как одаривает его полными обожания и преданности взглядами. Как улыбается ему, прикасается тонкими пальцами то к плечу, то в грудной клетке.

А меня на части рвёт.

Всё, чего я желаю — вжать девчонку в себя. Заставить смотреть только на себя. Трогать только меня. Улыбаться только мне.

Но сегодня. Сегодня меня швырнуло в самый настоящий ад. Я никогда не подозревал, что так может выворачивать. Наизнанку. Так давить в грудине, будто тяжёлым армейским ботинком наступили. Я не мог вдохнуть, когда она не пришла после школы. Она всегда возвращалась чётко по времени.

Я видел, как она уходила с этим. Видел и сжимал кулаки, бесясь.

Я метался по комнате, как зверь в клетке. Я видел ЕЁ в его руках. Обнажённую. Тонкую. Как она откидывает голову назад, тонкими пальцами вцепляется в чужие плечи и стонет сладко-сладко, подставляя маленькую упругую грудь под чужие губы.

Меня колотило, как при лихорадке. Я засовывал голову под струю воды, пытался привести чувства в порядок. Но всё было тщетно.

Особенно, когда я увидел, как она выходит из такси. Счастливая. Как этот вручает ей цветы. Как целует в щёку.

Я хотел броситься вниз. Вышвырнуть цветы на улицу, а девчонку закинуть на плечо и оттащить наверх. В свою комнату. Кинуть на кровать, содрать одежду и доказывать, что она моя. Что каждая клеточка её тела принадлежит мне. И так будет всегда.

Она стала другой. Расцвела. Стала такой красивой, что смотреть больно. А не смотреть ещё больнее.

Она сама пришла в ванную. Сама

пришла ко мне в лапы. И мне сорвало крышу. Я смотрел на неё. Мир сузился до одной точки — её голубых глаз. Двух омутов, в которых, как я захлебнулся.

Я обнюхивал её. Как последний идиот, как ревнивый муж, обнюхивал. Боялся почувствовать чужой запах. Смотрел на губы, а меня крыло счастьем, что они не припухшие. Она пахла собой. Так вкусно. Так нежно. Так… ей. Так, что хотелось искусать. Языком вылизать. Каждый миллиметр кожи.

Я оставил ей засос. Не смог сдержаться. Хотел, чтобы этот увидел.

Я смотрел в голубые глаза, понимал, что не сдержусь. Я возьму её прямо здесь. В ванной. Слишком кроет собственническими чувствами.

Я ушёл. Сдержался. Чтобы весь вечер снова мучиться от удушающей ревности.

Сижу на полу в комнате, но тянет на другой конец этажа. К ней. Моя маленькая холера. Моя яд. Моя отрава.

Стук в дверь. Заходит мама. Улыбается нежно, подходит и садится на пол рядом, подгибая под себя ноги.

Молчим.

— Любишь её, — не спрашивает, утверждает.

— Мам… — хриплю с мучением.

— Любишь, но боишься, — поднимает руку, отводит спутанные пряди с лица. — Боишься открыться. Она невероятная, родной. Светлая, чистая, нежная, как ангел.

Я жмурю глаза, дышу через раз.

— Я очень сильно тебя люблю, сынок. Но она не я, она не понимает, почему ты отталкиваешь. Сейчас это просто подарок от другого, Адам. А ты так переживаешь. Ты ведь упустишь. Что будет, когда она будет с другим?

— Мама, — мне кажется, что она режет меня без ножа.

— Слушай, милый. Слушай и запоминай. Я никогда не ругала тебя. Никогда не наказывала. Я люблю тебя, но Алиса, — мама нежно улыбается, — слишком запала мне в душу. Если ты упустишь её, я очень сильно разочаруюсь. В тебе. В том, что ты упустил своё счастье. Ты мой сын, а для матери нет ничего важнее, чем счастье ребёнка. Спрячь свои шипы, Адам. Здесь тебя в сугроб никто швырять не станет.

Я киваю. Грудь сдавливает. Мама права в каждом слове. Я опускаю голову, испытываю жгучий стыд.

— Люблю тебя, — мама поднимается, целует в лоб и уходит.

Сижу на полу, смотрю в одну точку и думаю о том, как себя вести… Но я чётко уверен в одном, моя девчонка. Я её завоюю.

18

Алиса

На следующее утро я просыпаюсь с больной и гудящей головой.

Не могу запихнуть в себя завтрак. Я снова сижу на кухне одна. Смотрю в тарелку, держусь за голову, которая просто разрывается на части.

— Доброе утро, — раздаётся хриплый голос за спиной.

Я вздрагиваю, резко оборачиваюсь и в то мгновение морщусь от боли. На краткое мгновение кажется, что голова сейчас расколется на части.