Не вместо
Шрифт:
Из головы никак не идут слова.
Я тебя знаю. И я сделаю для тебя все, что угодно, все, что скажешь, но, прошу тебя, не заставляй. Это будет наш с тобой конец еще до того, как «мы» начнемся. А я знаю, что между нами может быть что-то невозможно классное. Лучше любого наркотика. Ты ни о чем никогда не пожалеешь.
Как же чертовски они мне понравились! Но этого мало, чтобы разобраться в том, что происходит между нами. А из-за Лейси момент как будто был упущен. Откровения заместились привычной легкостью и фирменной ненавязчивостью Стефана. И какая-то малодушная часть меня нашептывает на этом остановиться. Ведь
А потом я вспоминаю, что завтра мой день рождения, Клэр организовала вечеринку, где будет выпивки столько, что можно будет утонуть в фонтане из шампанского. Все для моего отца, который нынче блюдет мою трезвость до совершеннолетия, угрожая расправой по всей букве закона. Скорее всего, мы со Стефаном будем на вечеринке вместе — скрывать наши отношения от всех я не вижу смысла. Но это не то же самое, что остаться наедине со Стефаном. Это опять социальный контракт и какие-то условия и обязательства. Есть небольшая вероятность, что к Клэр после откровений Джастина никто не придет, и я бы даже рада… но ведь придут. Потому что она Клэр Рэнфорд, с которой нужно дружить. И потому что на этой вечеринке будет Майлз Докери, с которым дружить стоит тем более.
Поддавшись странному девчачьему порыву, я посылаю Стефану воздушный поцелуй и выскакиваю за калитку. Воздушный поцелуй, Шерил, серьезно? Господи, что я творю?
Я завожу машину и еду домой.
У Стефана есть что угодно, только не еда. И это ужасно, потому что мне приходится задержаться с родителями за одним столом.
— Шерил, с моей стороны будет очень большой наглостью попросить тебя некоторое время ночевать каждый день дома, чтобы мы с матерью не волновались еще и об этом?
— Дай-ка подумать. Не пить, не посещать вечеринки, ни с кем не встречаться… Завтра закончится список официальных требований, и теперь ты решил перейти на эмоциональный шантаж? Здорово. — Поняв, как по-детски это звучит, я откладываю вилку. Мамин омлет с зеленью и мягким сыром, еще недавно казавшийся божественным, превращается для меня в подошву. — Но дело даже не в этом. Я просто не понимаю, почему считается наглостью то, что я забочусь о себе или даже о ком-то или чем-то вообще. О Джеймсе, о тебе, о семье. Я переживала вчера, я тебе звонила, а ты сказал, что я тебя отвлекаю. Ты не мог снять трубку?
Я ужасно обижена на отца. Наверное, раньше его загруженность не казалась нам проблемой. Скорее наоборот. Успешный человек, готовый всем пожертвовать ради благополучия семьи, а тем более — финансового благополучия. Мы, Абрамсы, лишь на фоне богатеньких наследников Беверли проигрываем, а так-то для семьи ректора очень неплохо живем. Но если раньше родительское равнодушие терялось за моими бесконечными чирлидерскими тренировками и серфингом Джеймса, то теперь стало очевидным. Такое ощущение, что мы отцу мешаем. Все, кроме мамы, которая научилась жить в его тени, не отсвечивая.
— В этот момент я решал вопрос об исключении студентов, которые помогли Джастину Масконо пробраться на территорию кампуса, находясь на испытательном сроке! Это чрезвычайная ситуация, Шерил.
— Я сидела в туалете и звонила тебе, звонила и звонила. Я о тебе беспокоилась! Не о твоих гиперрациональных поступках, а о том, каково тебе, папа. Ты вообще задумываешься хоть иногда, каково мне? По-моему, ты волнуешься только о том, что я могу сделать, а не почувствовать. А между этими вещами связь прямая.
По вытаращенным глазам мамы я понимаю, что для нее такой ответ отца тоже неожиданность. Благоразумие в любой ситуации это, конечно, отлично, но неплохо бы ему иной раз способствовать. Но плотно сжатые губы отца подсказывают, что вины за собой он не чувствует и не признает.
— Ладно, тогда, может, поделитесь, какой у вас план? Вы целый год скрывали от меня возможное увольнение отца, но он намекнул, что вы определились, как жить дальше.
— Разумеется, Шерил, — отвечает отец так, будто ничего страшного не произошло. — Если совет все-таки примет решение о моей отставке, мы переедем. Никакой руководящей должности мне не достанется, но я буду читать лекции студентам как приглашенный профессор.
По сравнению с тем, что я себе навоображала, звучит не так уж и плохо. Вот только…
— Где?
— В Чикаго, милая.
— Дальше только Массачусетс, — бормочу я себе под нос. Мои родители собрались бежать. Как это сделал Джеймс. И они еще винят его в попытке избежать проблем! Молодцы.
— Что ты сказала?
— Ничего. Майлз предложил мне должность стажера с возможностью карьерного роста. И если мне оставят стипендию, я предпочту доучиться оставшиеся два года здесь.
Другое дело, что я не уверена в том, включает ли предложение Майлза поцелуи. И пока не шибко жажду с ним видеться в принципе. Но не останусь же я без работы! Завтра мне двадцать один, и родители уж точно ни на чем не смогут настоять.
— Ты уверена, что хочешь здесь остаться? С твоим табелем и списком достижений в плане общественной деятельности ты можешь рассчитывать на другое место.
— Ты не хотел брать в университет Стефана Фейрстаха, потому что за ним несся шлейф скандала. Теперь это наша доля. Я не стану рисковать.
— Это не то же самое! Его судили.
— Его оправдали. Но одной его репутации хватило, чтобы газетчики на нас набросились, и теперь не скоро утихнут. Я предпочту доучиться здесь как привычная дочка опального ректора, чем как новенькая с темным прошлым, к которой опасаются приблизиться.
— У нас есть связи…
— Папа, оглянись. Нас терпят, с нами не дружат. Их просто развлекают наши попытки подлизаться. Мы — свита. Но стоило нам всерьез испачкаться — от нас отвернулись. Такое впечатление, что все это время мы жили взаем!
— Ты права. Но все мы от кого-то зависим, Шерил. Просто выбираем от кого.
— И выбираем, воспринимать эту зависимость как гордую норму или лизать задницы за небольшие дополнительные подачки. Я так не буду. Я в любом случае остаюсь тут.