Не вошедшие в рай, или Поющие в терновнике

Сторидж Пола

Я получил удовольствие, поставив эту скотину на место, — он минуту помолчал и, засмеявшись, добавил: — Эх, если бы это было так же легко сделать в Конгрессе...

*

За несколько дней жизнь в усадьбе вошла в привычную колею. Все относительно успокоились. И неприятный инцидент начал забываться. Лион и Джастина уехали домой, на прощание еще раз успокоив Мэгги. А вскоре Мэгги позвонила в Лондон и сказала: — Представляешь, Джас, вчера в газете, в хронике происшествий, я прочитала, что «мистер Люк О’Нил в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения попал под машину и скончался». — О, господи. Я надеюсь, ты не принимаешь это близко к сердцу, мама? — Как ни странно, нет. Жаль только, что он так и не успел истратить полученные от нас десять тысяч. Давай оставим эту неприятную тему! Как поживают дети? Как Лион? — У нас все хорошо. — У нас, слава богу, тоже. Ладно, дочь, звони, не пропадай. Напиши иногда несколько строк. Это ведь не Бог весть какое дело, правда? — Конечно, мама, я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, доченька, — Мэгги повесила трубку. Джастина горестно вздохнула и подумала о том, как же много пришлось в жизни пережить ее матери и сколько, возможно, придется пережить еще.

ГЛАВА 3

Давно уже Дрохеда не слышала так много детского смеха, шума. Давно уже никто не шалил. А этим летом в имении было многолюдно. Джастина отправила сюда своих четырнадцатилетних дочерей, у которых были каникулы в колледже. При том, что девочки были очень Похожи внешне, с возрастом стало все более сильно проявляться различие в характерах сестер Если Элен была непоседливой, вздорной, взбалмошной девушкой, которая постепенно превращалась в рыжеволосую молодую женщину, похожую на Джастину, и, к слову сказать, очень симпатичную, то, в противоположность ей, Барбара росла спокойной, и даже задумчивой. Она предпочитала уединение, любила помолчать. Очень часто родственники видели, как она сидит где-нибудь в одиночестве в саду и наблюдает за птицами, насекомыми, или просто смотрит куда-нибудь в одну точку, глубоко погрузившись в какие-то свои мысли, или читает какой-нибудь толстый фолиант. В чтении девочки также отличались. Барбара предпочитала серьезную литературу, преимущественно английскую классику, хотя пробовала читать и русских, немецких и американских авторов конца прошлого и начала этого века. Элен же, в противоположность сестре, увлекалась «легким» чтивом. Она запоем проглатывала романы Стивена Кинга, Роберта Маккамона, Барбары Уэйн, Джевиллема ван де Ветеринга, Джекки Коллинза и Дэвида Зельцера. Подобная литература служила ей пищей для ума, что, конечно, Джастина не очень одобряла, хотя и старалась не оказывать на девочку давления. Кроме того, две недели назад родила сына жена Джимса, и в доме то и дело раздавался яростный рев младенца. Он был просто очаровательным. Обычно в этом возрасте дети предпочитают все время спать. Он же таращил на всех огромные любопытные глазенки и постоянно заявлял о себе, не давая ни на минуту забыть о своем существовании. Мэри была очень счастлива оттого, что у них родился сын. Она с огромным наслаждением кормила его грудью, ласкала и практически все время проводила с малышом. А Джимс будто сошел с ума. К тому времени, когда читатель вернулся в Дрохеду, он уже немного успокоился, а в первую неделю он только и знал, что говорить о сыне. Постоянно боязливо; брал его на руки и любовался, словно перед ним был не обычный младенец, а какой-нибудь очень дорогой и редкий предмет антикварной старины. Он все никак не мог осознать, что это его сын, й иногда подходил и подолгу молча стоял у кроватки, вглядываясь,в маленькое розовое личико. А время от времени на него нападали приступы безудержного веселья. Он начинал смеяться по поводу и без повода и, словно молодой влюбленный, подхватывал Мэри и кружил ее по комнате. А она дурашливо отбивалась и, весело смеясь, говорила: — Потише, Джимс, ты разбудишь маленького. И все вокруг были в таком же приподнятом настроении. Лишь Пэтси иногда вдруг словно отгораживался от окружающих. Он очень радовался за Джимса и уже успел полюбить своего маленького племянника. Но ему становилось грустно, что его Анджела никак не могла забеременеть. Время от времени им овладевало мрачное настроение, и в такие дни он даже позволял себе выпить рюмку-другую. Джимс ходил и беспрестанно твердил, что это все из-за него. Что он просто все так же не способен зачать ребенка. Но его старались побыстрее отвлечь от подобных мыслей. Мэри говорила ему: — Не расстраивайся, Пэтси. Поверь мне, через год, а то и раньше, и у вас с Анджелой родится чудесный маленький человечек. — Эх, многое бы я отдал, лишь бы ты оказалась права, Мэри, — говорил он, тяжело вздыхая. А Мэгги была просто без ума от маленького. Она обожала его и иногда вспоминала слова, которые сказала когда-то, давным-давно: «Мы кончились пшиком». Но раздающийся из детской крик младенца теперь доказывал обратное. Этот ребенок являлся символом. Он был не просто ребенком, сыном ее брата, маленьким забавным существом. Он был продолжателем рода Клири. А надеяться на это уже давно перестали. И Мэгги была первая, кто подумал о том, что Клири на них и закончатся. Сейчас же, от присутствия внуков и племянника, она помолодела сразу на двадцать лет. Была весела, хлопотала по дому, и часто можно было слышать ее шутливое ворчание, когда она отчитывала за что-нибудь непоседливую Элен. С Барбарой все обстояло куда как просто. Девочка была очень спокойной и никому не доставляла никаких хлопот. Все дни она проводила в каком-нибудь, только ей известном укромном уголке, ее было не видно и не слышно. А если же Барбара не пряталась, то общение с ней доставляло окружающим одно удовольствие. Она росла скромной, вежливой, воспитанной девушкой. Больших планов относительно своего будущего Барбара не строила. И уже сейчас Мэгги, глядя на нее, думала, что ей уготована судьба матери большого семейства. А Элен, в отличие от сестры, постоянно ездила с мужчинами на выгоны, по полдня не слезала с лошади, ходила в брюках, всегда находила, что возразить на любые замечания, и против всего протестовала. Как-то за обедом она заявила: — Господи, как быстро кончаются каникулы. Скоро уже надо возвращаться в этот проклятый колледж. Я ненавижу его и с большим удовольствием сбежала бы оттуда. — Ну как же, дорогая? Чем же ты тогда думаешь заняться? Понятно, почему Джимс и Пэтси, в свое время, бросили учебу. Но они и звезд с неба не хватали, собирались жить здесь, в Дрохеде, и работать на земле. А что же ты будешь делать в городе? Ведь сейчас без образования вообще никуда невозможно устроиться, — сказала ей Мэгги, — Да ну, маразм, — ответила Элен. — Вообще, я считаю, что в колледже я только впустую трачу время. Я хотела бы поехать куда-нибудь учиться на художницу. В нашем идиотском учебном -заведении преподаватели говорят, что у меня огромный талант. — Ну, огромный или нет, это еще надо посмотреть. А ты уверена, что’ действительно хочешь быть художницей? Ведь

это очень сложная профессия. И хорошо, если тебя впереди ожидает слава. Но может быть и так, что твоя карьера не сложится, и ты не будешь ничего зарабатывать, и тебя не будут покупать, и известной ты не станешь. Это очень тяжелый удар; а карьера художника, насколько я могу судить о подобных вещах, вообще зависит практически только от того, под счастливой ли звездой ты родилась. — Ну и что. Подумаешь. Тогда я буду рисовать для себя. Или буду зарабатывать преподаванием. Но, я думаю, такое вряд ли случится. А если и случится, то я все-таки не из бедной семьи. С голоду не помру, — фыркнув, заявила Элен, тряхнув головой. — Но не собираешься же ты всю жизнь сидеть на шее у родителей? Постепенно тебе станет стыдно. — Да о чем ты говоришь, бабушка? Я совершенно уверена, что меня ждет на этом поприще великолепное будущее. У меня масса возможностей. Я прославлюсь, меня узнает весь мир. Мои картины будут продаваться за огромные деньги, и во всем мире я буду устраивать свои выставки. — Да, дорогая, скромности тебе не занимать. Подобная уверенность, наверное, по-своему неплоха, но если бы она еще и была близка к истине... Я бы, на твоем месте, прежде, чем делать такие громкие заявления, сначала. все- таки поучилась бы и посмотрела бы, что из этого получится. — Не веришь, бабуля? Ну, ладно. Вот увидишь. Слава богу, ждать осталось не долго. Я написала родителям письмо, в котором сообщила, что в колледж возвращаться не собираюсь. Кстати, моя матушка в молодости тоже была далеко не «скаут-герлз», а стала классной актрисой. Так, болтая, Элен исхитрилась съесть до крошки свой обед, встала, громыхнув стулом, и, дурашливо поклонившись и поблагодарив за вкусную трапезу, нацепила на голову наушники и включила свой уокмен «Сони», с которым никогда не расставалась, так громко, что голос Элисон Майет стало слышно даже в соседней комнате. После этого, махнув приветственно рукой, умчалась на улицу. Через несколько минут все услышали удаляющийся дробный топот лошадиных копыт. — Господи, — сказал Джимс, — она носится на лошади как сумасшедшая. Не дай бог, конечно, но, по-моему, она когда-нибудь свернет себе шею. — Не волнуйся, Джимс, — сказала Мэгги. —

Эта девчонка из тех, кому всегда каким-то чудом удается выходить сухим из воды там, где остальные тонут.

После обеда Мэри и Джимс отправились к ребенку. Остальные^ разошлись, кто. отдохнуть, кто заняться мелкими домашними делами, а Барбара осталась помочь Мэгги убрать со стола и помыть посуду. Они собрали все на огромный поднос и отнесли на кухню, где Мэгги, предложив Барбаре посидеть с ней, чтобы было не так скучно, принялась за мытье многочисленных тарелок, ложек, вилок. — Ну, а ты, Барби? — спросила она. — Ты чем думаешь заняться? — Бабушка, не называй меня Барби. Я уже не маленькая, ответила ей внучка. — А насчет того, чем я хочу заняться... Я пока еще точно не уверена в выборе. Мне не хотелось бы принимать опрометчивых решений. Но для начала я все же закончу колледж. А потом, если все будет нормально, я хотела бы поехать в Соединенные Штаты и поступить в Гарвард. — Да, ты тоже неплохо замахиваешься, дорогая. И кем же ты хочешь стать? Хотя у тебя более реальные перспективы, чем у твоей сестры. — Я хотела бы быть юристом и заниматься проблемами экологии. Вот я приезжаю к вам в Дрохеду и просто теряюсь от того, как здесь хорошо. Деревья, птицы, трава, цветы... Все очень чистое, живое, натуральное. А что творится в городах? Взять хотя бы Лондон. Это же ужасно. Не город, а сплошное нарушение всех законов о среде. Загазованность, вредные выбросы, на Темзу страшно смотреть, а что делается на улицах? Грязь, мусор! Порой у меня такое ощущение, что девяносто процентов лондонцев больны туберкулезом. У всех горящие глаза, пылающие румянцем щеки. Над городом постоянно смог. Как говорит моя подруга до колледжу: «Лондон — это одна большая экологическая проблема». Я считаю, с этим надо бороться. Вот и хочу посвятить себя этому занятию, если, конечно, все получится. — Если будешь стараться, Барбара, то получится непременно. Но Гарвард... Во-первых, это далеко от дома. Во-вторых, по-моему, это жутко сложно. — Ну, я же все-таки в пятерке лучших учеников колледжа. И потом, я буду стараться. — Да нет, ты не так поняла меня. Я вовсе не пытаюсь тебя отговорить, напротив, буду только рада, если твои мечты сбудутся, Барби. Девушка лишь укоризненно посмотрела на бабушку в ответ на это обращение. — Ой, прости. Прости, дорогая. Я все время забываю, что ты уже не маленькая. Я никак не могу прийти в себя с тех пор, как увидела вас в этом году. Ведь еще прошлым летом вы с Элен были обычными голенастыми девчонками. Но ничего, дай время, и я привыкну. — Привыкай, привыкай, бабушка, — сказала Барбара. — Чем ты сейчас думаешь заняться, дорогая? — Если ничего не нужно помогать, я бы с удовольствием отправилась посидеть в сад. Там так замечательно! Я облюбовала себе один уголок. Аромат роз — изумительный. Птицы щебечут, просто настоящий концерт. — Конечно, иди, дорогая. Только, пожалуйста, не забудь прийти к ужину. И Барбара, чмокнув Мэгги в щеку, убежала. А Мэгги проводила ее счастливым и одновременно задумчивым взглядом. Ее беспрестанно занимали мысли, что же получится из этих очаровательных и абсолютно разных девочек. И если насчет Барбары она была относительно спокойна, то Элен вызывала у нее настоящую тревогу, потому что эта подрастающая леди была совершенно непредсказуема в своих поступках. Через два года все родственники, включая и Мэгги, убедились в несостоятельности своих сомнений. Если в первый год после упомянутого выше лета девочки занимались одной ерундой и в голове у них были сплошные молодые люди, вечеринки и прочие развлечения, то спустя еще год они обе очень рьяно взялись за дело. Элен вдруг угомонилась, стала много времени проводить за занятиями живописью. Она настояла на том, чтобы родители пригласили для нее мастера. Рисованием она занимала все свое свободное время. То она писала дома какие-то натюрморты. Причем, что интересно, она ставила перед собой самые обычные предметы — стаканы, графины, кувшины, а на холсте у нее получались какие-то странные абстрактные пятна, которые не имели абсолютно ничего общего с оригиналом, но были по-своему обаятельны и интересны. Иногда она уходила куда-нибудь на природу, выбиралась в центральный парк и сидела с мольбертом там. И Джастина, которая в свое время тоже серьезно занималась рисованием и даже думала стать художницей, видела, что у дочери несомненно есть определенные способности, которые, независимо от конечного результата, стоило бы развить. Она очень любила рассматривать работы Элен. В них, несмотря на молодость и очень слабую пока школу, чувствовалась уверенность, своеобразное видение мира. Девушка замечательно владела красками. Она добивалась таких сочетаний, что Джастина диву давалась. Некоторые картины выглядели даже вполне профессионально. Единственное, чего Джас никак не могла понять, — какое же художественное направление выберет, в конце концов, ее дочь. Возможно, Элен подражала кому-то. Но все эти ее натюрморты, стремление все как-то перекосить не напоминали, даже отдаленно, никого из мастеров. — Ты, по-моему, готовишься стать абстракционисткой, — сказала Джастина как-то Элен. — Знаешь, мама, мне совершенно не интересно рисовать неживые предметы такими, какие они есть на самом деле. Они и так постоянно перед глазами. Мне почему-то все эти бокальчики, стаканчики, блюдечки видятся именно так, искаженно. Я так чувствую. Другое дело — живая природа. — Нет, это, конечно, твое дело. Просто я сомневаюсь, что люди будут понимать твою живопись. И еще большее сомнение меня берет относительно того, что ты когда-нибудь сможешь что-нибудь заработать на этом поприще. — О, мамочка, ты просто не знаешь. Вот увидишь, я еще разбогатею. Поверь мне на слово. Джастина весело рассмеялась: — Посмотрим, посмотрим, дорогая. Сначала я бы, на твоем месте, поучилась бы где-нибудь, а потом бы ухе строила планы. А Барбару стало вообще не видно и не слышно. После возвращения из колледжа она целыми днями пропадала в библиотеках, а потом сидела все вечера напролет над книгами в своей комнате. Лион разрешил ей заниматься в его кабинете, когда он бывал свободен, и даже пользоваться его библиотекой. У Джастины было такое ощущение, что Барбара появлялась дома только для того, чтобы немного перекусить и переночевать. — Ты когда-нибудь свихнешься от своей юриспруденции и экологических проблем, — сказала Барбаре как-то за ужином Элен. — Я никак не могу этого понять, ты же, в конце концов, не мужчина, чтобы браться за такую работу. Выбрала бы себе что-нибудь попроще. А то мне так и видится, как ты будешь выглядеть через десять лет. Такой «синий чулок» в очечках, потому что зрение-то ты точно испортишь постоянным сидением за книгами. Постоянно в одном и том же строгом костюмчике. В какой-нибудь захудаленькой конторе, которая защищает экологию. Или, скажем, маршируешь в веселых рядах этих ребят из «Гринпис». В первой колонне. Марш в защиту убиваемых тараканов! Умереть можно! — А это мы еще посмотрим. Поживем — увидим, у кого как пойдут дела, — но говорила Барбара это не зло и язвительно и даже не насмешливо, как разговаривала с ней Элен, а совершенно спокойно. Она просто давала понять, что каждый из них выбрал свою дорогу, и она, Барбара, будет заниматься тем, чем хочет, несмотря на все эти шпильки. И она все так же упорно, не отступаясь от намеченной цели, читала, читала, читала, писала и, казалось, весь остальной мир просто перестал для нее существовать. Джастина удивлялась такому упорству и настойчивости. А Лион просто радовался за дочь. — Знаешь, — сказал он как-то Джас тине, — я не знаю, чего сможет добиться в этой жизни Элен, хотя она, несомненно, талантлива. Я разговаривал с художниками, показывал ее картины. — А почему же ты ничего об этом не сказал раньше? — Не хотел затрагивать нежных струн в душе нашей дочери, — усмехнулся Лион. — У нее и так самомнение выше всяких мыслимых норм. Пусть она сначала выдержит экзамен в академию. А Барбара, на*мой взгляд, точно добьется многого. У нашей дочери просто буйволиное упрямство и трудолюбие. Я сам всегда был упрямым и настойчивым, но она, по-моему, превзошла даже меня; Первое полугодие в колледже девочки закончили,с отличными баллами. Барбара осталась на рождественские каникулы дома, радуясь тому, что хотя бы две недели ничто не будет отвлекать ее от подготовки к экзаменам. А Элен, после долгой и продолжительной борьбы с родителями, добилась-таки того, что ее отпустили в Италию. Она уезжала одна из дома, тем более так далеко, впервые, и, конечно, волновались все страшно. Даже она сама. — Ты представляешь, мам, я наконец-то собственными глазами, а не в художественных альбомах увижу бессмертные творения итальянских мастеров. Посмотрю Рим и Венецию, церкви, увижу работы великого Микеланджело. Это просто фантастика. Я, наверное, не доживу до того момента, когда смогу все это увидеть воочию. Джастина радовалась тому, что ее дочь счастлива. На второй день каникул они отвезли Элен в аэропорт и, как только самолет поднялся в воздух, сразу почувствовали себя опустошенными. А вернувшись домой поняли, что эти две недели им будет прожить очень тяжело. Ведь все члены их семьи отличались спокойными характерами, лишь одна Элен вносила вч их отношения и повседневность вздорность, взбалмошность и делала ее шумной и веселой. А сейчас дом казался едва ли ни пустым. Барбару было просто не вытащить из кабинета Лиона, и супругам представилась возможность заняться собой. Они эти две недели постоянно посещали театры, ходили в гости, а поскольку этого не случалось уже давно, так как Джастина предпочитала проводить время, по большей части, дома, то оба испытывали радостное возбуждение. Ощущения от того, что они снова, наконец, стали встречаться со старыми друзьями, были на удивление приятными. И ей даже доставила удовольствие встреча с Клайдом, хотя Джас и не забыла еще той обиды, которую он ей нанес, разорвав контракт. Клайд во время встречи заверил ее, что как только она сочтет нужным, как только почувствует, что может полноценно работать, он в ту же секунду подпишет с ней новый контракт и, возможно, что условия его будут не в пример лучше прошлого. — Ведь я это сделал не от плохого отношения к тебе. Я просто знаю, как ты можешь работать. И это знают зрители, ходившие именно на твои спектакли. Поэтому я ни в коем случае не выпущу тебя на сцену до тех пор, пока ты и я не поймем, что ты можешь, как раньше, работать в полную силу и доставлять людям еще большее наслаждение своей игрой, чем раньше. — Я понимаю, Клайд. Но думаю, что вряд ли вернусь в театр. Я привыкла к размеренной жизни. И, мне кажется, работа уже никогда не вызовет у меня былых чувств и ощущений. Театр уже не1 будет приносить мне такого удовлетворения, как; раньше. Сейчас для меня на первом месте моя семья, подрастающие дочери, которые уже подошли к новому витку своей жизни. Поэтому я целиком и полностью буду отдавать себя именно семье. Клайд понимающе покивал, но тут же, улыбнувшись, добавил: — Увидишь, это скоро пройдет. Дети определятся в жизни, а ты так и останешься в своем шикарном особняке и будешь слоняться из комнаты в комнату, не зная, чем себя занять. В результате ты все равно вернешься. Ты придешь к этому, обязательно. Человек, однажды связавший свою жизнь с театром, становится настоящим сценическим наркоманом. Это особый мир. Он не отпустит тебя, коли уж ты шагнул на этот путь. Болото. Чем больше бьешься, тем больше затягивает. Сейчас ты вогнала себя в рамки серой повседневности, однако так не может продолжаться до бесконечности. Нет. Уж кто-кто, а я-то это прекрасно знаю. Слава богу, успел изучить и театральный мир, и людей вообще, и тебя в частности. Да и натерпелся достаточно. Джастина засмеялась: — Мученик ты мой. Ну, посмотрим, может быть мне удастся еще тебя помучить. Рождественские каникулы пролетели незаметно. Вскоре вернулась Элен. Она была так возбуждена и так потрясена, что совершенно не могла ничего связно и толков о рассказать, постоянно перескакивала с одного на другое, пытаясь не упустить ни единой мелочи, и разговаривать с ней было совершенно бесполезно. Это был фонтан впечатлений, эмоций и потрясений. Ни одно ее предложение не заканчивалось без слова «гениально». Элен вернулась из Италии со здоровым румянцем, глаза ее светились радостным блеском. Едва только сойдя с трапа самолета, она бросилась на шею Джастины и чуть не сшибла ее с ног. А когда обняла, то Джас запричитала: — Ой, ой, ой, ты меня сейчас удавишь! Ты специально вернулась, чтобы сделать это? — она притворно закатила глаза. — Мамочка, дорогая, все будет хорошо, — засуетилась вокруг нее Элен, счастливо улыбаясь. С отцом она поздоровалась более сдержанно. И с этого самого момента, в течение целого месяца, впечатления лились из нее нескончаемым потоком. — Когда же ты все это успела узнать, увидеть, услышать? Я совершенно не понимаю, как за две недели можно получить такое море информации, да еще удержать все это в голове, — сказала ей Джастина. — Да что ты, я всё время что-нибудь смотрела, спала всего по четыре часа в сутки. Это не страна, а настоящее чудо. Фантастика! А Рим, по-моему, самый великолепный город в мире. А каналы Венеции! Это надо видеть. Гениально! — Да много ли ты видела городов-то? — Ну, видела, не видела... Своими глазами мало, но, слава богу, не дура, умею себе представить и сделать выводы из того, что по телевизору показывают. — Ну-ну. — А знаешь, мама, я как-то в Риме отправилась писать развалины. Ну, эти... как их... ну, в общем, не важно, потом вспомню. И там случайно мои работы увидел мистер Ла Троз. Француз. Ну ты его, наверняка, знаешь. Слышала же наверняка. Великий просто художник, гениальный, даже слов не нахожу, чтобы описать, как он работает. — Не знаю. На твой вкус, может быть, и гениальный, хотя я, честно говоря, его творчества не понимаю. — Но это не важно, мамуля. В общем, он сказал, что у меня огромный талант. И если вы меня отпустите, он с удовольствием позанимается со мной летом. Он сейчас преподает в Римской академии. По его мнению, я имею массу шансов учиться там. И он с радостью возьмет меня в свой класс. У Джастины с Лионом это известие вызвало настоящий шок. Они вовсе не считали Ла Троза гением, но человеком он был очень известным в творческом мире. Картины его продавались по бешеным ценам, а выставки не устраивались разве что в Антарктиде. И то, что творчество их дочери было оценено таким человеком, да еще и так высоко, приятно их удивило. — Я не знаю, Элен, — начал, наконец, Лион.

— Это очень серьезный шаг. Все-таки ты собираешься уехать из дома надолго и очень далеко. Мы с мамой должны сначала все обдумать, обсудить, связаться с этим человеком, и только после этого сможем сказать что-то более определенное.

— Но, папа, это же я собираюсь учиться! И это мне дальше жить и заниматься творчеством! Почему вы должны решать за меня? — А потому, дорогая, что, зная твой характер и неопытность в нормальном общении с людьми, ты, боюсь, пропадешь. Тебя, на мой взгляд, совершенно нельзя отпускать далеко от дома. Элен обиженно надулась и вдруг вспыхнула: — Ну, конечно! Давайте теперь будем ломать еще не успевшую начаться творческую карьеру своей дочери только из-за того, что вам спокойнее держать ее возле себя, — она развернулась и, громко хлопнув дверью, выбежала из комнаты. Лион только вздохнул и развел руками: — Да, в очередной раз убеждаюсь, что нашу девочку вместо меда на хлеб не намажешь. Ну, впереди еще полгода, пусть сначала колледж закончит, а там видно будет. Джастина лишь удрученно покачала головой. Уж кому как не ей с ее характером было знать, что с Элен так просто не сладить. Ведь Джас когда-то сама сорвалась из дома приблизительно в таком же возрасте, и ничто не могло остановить ее. И мама, понимая это, проявила благоразумие и доверила ей, отпустив в Сидней. «А то неизвестно, что бы вообще из меня получилось», — подумала Джас. Элен пропадала где-то до самой ночи, а когда пришла домой, чего-то перехватила на кухне, холодно пожелала всем спокойной ночи и ушла. В течение нескольких дней с ней совершенно невозможно было разговаривать. Она избегала родителей, и если разговаривала с ними, то лишь резко и нехотя, словно общение с ними было для нее тяжелой и даже неприятной обязанностью. Барбара, в отличие от нее, была по-прежнему замкнута на книгах. Она никому до сих пор не сообщила, какие строит планы относительно своей дальнейшей учебы. Из-за постоянных словопрений между сестрами Джас и Лион знали о мечте дочери стать юристом, но ни о характере учебного заведения, ни о сроках поступления Барбара говорить не желала. И сколько бы раз мать и отец ни пытались выяснить за разговором более подробно о ее планах, Барбара хранила молчание. Происходило это не от скромности, а от внутренней трезвости мышления и слишком реалистичного взгляда на вещи. Девушке явно не хватало той толики воображения, которая отличает раскованных людей, а зачастую и делает их душой компании.

— Вот поступлю, тогда скажу, — ответила она как-то отцу, — а пока лучше помолчу. Не хочу, чтобы в случае моего провала тут кое-кто начал зубоскалить на эту тему.

— Как знаешь, все равно ведь, рано или поздно, тебе придется раскрыть нам свои планы. Мы вовсе не посягаем на твою самостоятельность, но, согласись, без нас и нашей помощи тебе, хотя бы на первых порах, будет тяжело. — Посмотрим, папочка, я не хочу сейчас загадывать наперед. Сдам экзамены, и если уж поступлю, тогда, конечно, все вам скажу. Поймите меня правильно. Я не пытаюсь из всего сделать огромный секрет, но я также против пустопорожних разговоров. Без вашего совета и без вашей помощи я, конечно же, не обойдусь. Но если ничего не получится, то вопрос исчезнет сам собой, и вовсе незачем делить неиспеченный пирог, верно? У вас и без меня хватает проблем. Не хочу, чтобы вы отвлекались еще и на это. Джастине и Лиону ничего не оставалось, кроме как ждать.

*

В это время в Дрохеде, наконец-то, произошло великое, по их меркам, событие. Анджела родила Пэтси сына. Все имение, в полном смысле слова, ходило ходуном, поскольку молодой отец, не находя себе места от счастья, метался по дому, создавая страшную суету даже там, где ее, вроде бы, быть не должно. Пэтси ходил гордый, веселый и возбужденный, и глаза его лихорадочно блестели тем самым блеском, который отличает сумасшедших и молодых родителей. Он постоянно обнимал и целовал Анджелу и целыми днями проводил возле детской кроватки. Малыш родился крепкий и здоровый. Таких детей в их роду еще не было. Настоящий богатырь. Поведение Пэтси выглядело странным и забавным. Анджела очень быстро освоилась с ролью матери и выглядела просто прелестно. Ее нерастраченная нежность наконец нашла вполне естественный выход и чудесным образом красила молодую женщину. А вот видеть, как дурачится и сходит с ума пятидесятилетний папа, нянчащийся со своим запоздалым ребенком, было ужасно забавно. Он вел себя, словно двадцатилетний юнец, который совершенно не может сдерживать чувств и эмоций. Мэгги только ходила и посмеивалась над ним. — Пора бы тебе уже угомониться и вести себя посерьезнее. Ведь ты теперь отец. Положение обязывает держаться посолиднее. Давай, Пэт, возьми себя в руки. — Еще успеется, – восклицал тот и в очередной раз сжимал жену в своих медвежьих объятиях, с сумасшедшим смехом и воплями кружил ее по комнате. Она отвечала на это с притворным выражением стыдливости на лице: — Ну что ты делаешь, дорогой, на нас ведь смотрят. А Пэтси на эти ее слова только удивленно хлопал глазами. — Ну и что с того? Пусть себе смотрят. Слава богу, есть чем похвастаться. Вон какого замечательного ребенка мы произвели на свет. Ничего страшного, если кто-то и позавидует чуток. В конце концов, не каждый же день у меня родится по сыну, верно? Джастина, получив это радостное сообщение, отправила в Дрохеду целую гору подарков, большая часть которых предназначалась для малыша и его родителей. Здесь можно было найти буквально все, что могло понадобиться новорожденному в первый год жизни. В тот же день Джас позвонила в Дрохеду, чтобы лично поздравить молодых родителей и сказать, что летом они, конечно же, приедут, чтобы посмотреть на своего нового родственника и увидеть также сына Джимса и Мэри. — Ведь он уже, наверное, совсем большой, — улыбаясь, промолвила она, представив очаровательного, красивого карапуза. — Мы ведь уже года два не виделись. Пэтси сам подошел к телефону. — Я тебя поздравляю, — сказала Джас. — Растите большими и здоровыми. Только смотри не сойди с ума. Мама мне уже рассказала, что ты там вытворяешь. — Не бойся, от этого с ума не сходят, — заявил ей Пэтси и передал трубку Мэгги. — Я уже начинаю бояться за него, — весело сказала Мэгги. — Ничего, это пройдет. Ведь он действительно рад до сумасшествия. Ему пришлось ждать этого ребенка целых тридцать лет. И достался он ему очень тяжело. Так что, я, например, прекрасно понимаю своего дядюшку. Я отлично помню, как он страдал и что, ему довелось пережить. — Я тоже помню это, — засмеялась Мэгги. — Однако он ведь уже давно не юноша. И, даже искренне уважая его чувства, кое-чего я все же не могу понять. — Например? — Ну, хотя бы, зачем стоять с бутылочкой у кроватки всю ночь?.. За два месяца до окончания колледжа девочки устроили настоящий переполох. Они на некоторое время забросили занятия, так как мысли их сейчас занимал предстоящий выпускной бал. Каждая уже получила приглашение от молодых людей, которые учились вместе с ними, и сейчас разговоров только и было о том, какие бы наряды себе придумать, чтобы затмить всех остальных. Барбара, как и ко всему прочему, относилась к этому более спокойно. Ее волновал лишь аспект пристойности и уместности костюма. А вот Элен подошла к проблеме более глобально.

Она совершенно категорично заявила, что намерена стать королевой бала, на что Джастина рассмеялась и сказала:

— Если у тебя уже сейчас такие мысли в голове, то ты до бала не доживешь. Но Элен, тем не менее, относилась к этому вопросу крайне серьезно. Но наконец-то все было готово, и девочки, слегка успокоившись, вновь принялись за занятия. Ведь кроме выпускного бала их ожидали еще и вступительные экзамены. Барбара в тайне ото всех отправила документы в университет и теперь с лихорадочным трепетом ждала, что же ей ответят. А Элен продолжала настаивать на том, чтобы ее отпустили в Рим. Родители отчаянно сопротивлялись. Хотя они старались высказывать свои пожелания в максимально корректной форме, периодически между ними и дочерью вспыхивали ссоры, и нередко довольно серьезные. Однажды даже Элен разошлась до того, что, хлопнув дверью, умчалась из дому и пропала. Она не являлась домой два дня. За это время Лион и Джастина едва не сошли с ума. Они подняли на ноги едва ли не всю страну. Лион подключил к поискам всех своих знакомых, кто только мог оказать им помощь. Были проверены все морги, больницы, полицейские участки, но нигде ничего сообщить не смогли. Целая когорта полицейских обшаривала округу, объезжали знакомых Элен, дежурили в колледже, на случай, если она появится там, но все было напрасно. А через два дня Элен явилась домой, как ни в чем не бывало. И вела себя так, словно все нормально. Лион был так зол, что устроил Элен страшную встрепку. Джастина даже испугалась, что он может ее ударить, но дипломатическое воспитание победило и слава богу, дело до этого не дошло. Вскоре Барбара получила ответ из университета и ходила теперь по дому с самым загадочным видом. Джастина долго пыталась узнать причину этой загадочности, но Барбара по- прежнему хранила гробовое молчание. И вот наступил долгожданный день выпускного бала. Экзамены были уже позади, и волнение после них успело немного приулечься. Девушки с самого утра начали приводить себя в порядок и готовиться к балу. Они через каждые полчаса принимали душ, потом накладывали косметику, причем так, что Джастине не оставалось ничего больше, как ужасаться. — Господи, Элен! И с таким слоем грима ты собираешься стать королевой бала? — Я не собираюсь, я стану, — заявила, как ни в чем не бывало, Элен. Мать только вздохнула. Возразить на это было нечего. Джас лишний раз убеждалась в правоте мужа. Самомнение у их дочери было убийственным. Сестры до самого отхода крутились перед зеркалами и закружились до такой степени, что, на взгляд Джастины, выглядели уже утомленными. Но только на ее взгляд. Девочки же щебетали, смеялись, болтали о чем-то, лихорадочно завершая последние приготовления. Вскоре за ними заехали молодые люди, которых Джастина, как выяснилось, видела впервые. Но взяв как с девочек, так и с их кавалеров кое-какие обещания, Джас проводила дочерей и приготовилась терпеливо ждать, так как была предупреждена, что сегодня они придут «очень-очень-очень поздно». «Что же, — думала Джастина. — Ведь, действительно, я не могу их привязать к себе навсегда. Они, в сущности, уже взрослые девушки. Настолько взрослые, что с успехом строят планы на жизнь и горячо их отстаивают. И, в конце концов, выпускной бал — очень значительное событие. Так что, придется нам с Лионом молча понервничать». Однако самое большое потрясение ждало ее впереди и заключалось оно в следующем. Элен, действительно, стала королевой бала, что окончательно сразило Джастину. Она никак не могла понять почему. Девочка ее, конечно, была очень симпатичной, хорошенькой, привлекательной. Но красавицей... Этого бы Джастина не сказала. Но факт оставался фактом. И Элен, прибежав домой, нахлобучила на голову королевскую корону и, словно манекенщица по подиуму, стала вышагивать по огромной гостиной. — Ну и как, мам? Я теперь титулованная особа. А вы мне не верили, — сказала она. — Я рада за тебя. Только не забывай, что у этой титулованной особы скоро начинаются суровые будни. Может быть, ты еще не вполне осознала это, но сегодня вечером твое детство закончилось, моя дорогая. Теперь давайте беритесь за дело. Элен лишь фыркнула и завела свою обычную песню: — Я не буду заниматься никаким делом, если вы с папой не разрешите мне поехать учиться в Италию. — Господи, ну сколько раз мы уже об этом говорили! Сколько же еще можно? — Сколько можно, сколько можно... Сколько нужно, — дерзко ответила ей Элен. — Ну, ладно, мамуля, — она поцеловала ее, — я дико хочу спать. Просто умираю. Наверное, просплю сегодня до самого вечера, — и девушка вихрем унеслась в свою спальню. Через две недели все решилось само собой. Барбара получила допуск к экзаменам в Гарвардский университет на юридический факультет, о чем с сияющими глазами и сообщила родителям. — Ну и размах, дорогая моя, — сказал Лион. — Ты времени зря не теряла. Я видел, как ты занималась последние два года, и думаю, что нам с мамой лишь остается пожелать тебе удачи. А когда экзамены? — Через три недели, папа. Только я боюсь ехать одна. — Ты же уже взрослая девушка. Элен же съездила в Италию и, надо сказать, очень удачно. С ней ничего не случилось. — Папа, а можно заранее заказать для меня номер в каком-нибудь отеле? — Это, я думаю, нам вполне по силам. Оставшиеся до отъезда дни Барбара бегала по магазинам, покупала то, что считала необходимым, а вечера проводила за книгами, лихорадочно поглощая то, что, как ей казалось, она знала слабо или вообще упустила. С Элен же все обстояло гораздо хуже. Она, оказывается, уже созвонилась с мистером Ла Троз, и он еще раз настоятельно посоветовал ей приехать к нему учиться. На этой почве в семье ежедневно вспыхивали ссоры, а иногда даже громкие скандалы, так как Элен продолжала настаивать на своем. Однажды, когда Джас и Лион остались наедине, она сказала Лиону: — Может быть, нам все-таки отпустить ее? Вспоминаю себя и представляю, что бы устроила я, если бы в свое время меня не отпустили в Сидней. Я, правда, вела себя более деликатно. Но тут уж ничего не поделаешь. Время диктует нравы. А Элен у нас немного не так воспитана, как воспитала мама меня. Но еще хорошо, что она не носит гребни или кожаные куртки, увешанные цепями и прочими железяками. Не лучше ли будет, если девочка серьезно займется живописью? — Ну что ж, возможно, ты права даже в большей степени, чем думаешь, дорогая, — согласился Лион. Посовещавшись, они решили все же отпустить Элен в Рим, но только если она согласится на некоторые их условия. Во время очередного разговора с дочерью Джастина сообщила об этом решение и Элен. — Ну, и что за условия? — прищурившись, подозрительно поинтересовалась Элен. — Первое, и самое главное, ты должна будешь каждую неделю, несмотря ни на что, писать нам или хотя бы звонить, чтобы мы знали, как у тебя дела. Второе, зная твое пристрастие к различного рода шумным компаниям и протестам, мы с папой просто требуем от тебя, чтобы ты не ввязывалась ни в какие политические компании, как бы тебе весело от этого не было. И в-третьих, я настоятельно прошу, чтобы ты взяла с собой нашу няню. Она будет сопровождать тебя и помогать тебе во всем. — Ну уж нет! Если с первыми двумя условиями я как-то могу согласиться, то последнее... — она замялась, — прости меня, мама, но третье условие это просто какой-то нонсенс! Это что же, я постоянно буду под надзором? Да бедная Джоан с ума сойдет со мной. Ей придется не спать ночами, она станет страдать из-за того, того я плохо ем. Ты прежде всего ее поставишь в неловкое положение. Она будет постоянно переживать, что со мной что-нибудь случится. Ведь Джоан должна отвечать за меня перед вами. Правильно? Разве необходимо подвергать нашу бедную няню столь жестоким испытаниям? — Да, правильно. Но Джоан на это согласна. Дело только за тобой. — Нет, последнее условие я принять не могу. И если оно уж настолько обязательно, то мы можем закрыть эту тему. — Ну, в таком варианте, дорогая, ни о каком Риме не может быть и речи. Мы с папой, конечно, любим тебя, верим в твой несомненный талант, но, зная твой характер, я думаю, что тебе лучше учиться где-нибудь в Лондоне, чтобы постоянно находиться у нас на глазах. Элен как-то странно посмотрела на мать, фыркнула и вышла из комнаты. Несчастье случилось через несколько дней. Джастина и Лион должны были отправиться в аэропорт, чтобы проводить Барбару на самолет, летящий в Америку. Элен отказалась ехать с ними. Сославшись на головную боль, она горячо попрощалась с сестрой и пожелала удачно сдать экзамены. А когда родители вернулись домой, Элен они там уже не застали. Вместо нее они обнаружили написанную рукой дочери записку. Свернутый пополам лист бумаги ждал их на столе в гостиной. В нем сообщалось, что их дочь с глубоким сожалением просит у них прощения, но, поскольку они так сильно упорствуют, а она не собирается отступать от своих планов, то ей придется уехать в Рим без их согласия. Джастина, прочитав записку, выронила листок из ставших вдруг непослушными пальцев и тяжело опустилась в кресло. Лион страшно разозлился. — Я, конечно, понимаю, что ей хочется учиться, но так себя вести... Это переходит все границы! Я сейчас же поеду в «Хитроу» и верну ее! Надев плащ, Лион торопливо выбежал на улицу. Вернулся он через три часа хмурый и расстроенный. Джастина не стала задавать ему вопросов. По его лицу все было ясно и без слов. — Она все-таки улетела, — устало сказал Лион и, не снимая плаща, на котором повисли капли дождя, сел в кресло. — Я опоздал на семнадцать минут. Наверняка, она заранее заказала билет. Хорошо, как только она даст о себе знать, я поговорю с этой своенравной девицей. Джастина видела, что он нервничает, очень расстроен и страшно зол на дочь. Она, испытывая те же чувства, что и Лион, попыталась все-таки как-то успокоить его. Но, видно, ей это плохо удалось. Во время первого же звонка Элен

из Рима, когда она сообщила, что долетела прекрасно и замечательно устроилась, Лион заявил ей, что он не будет настаивать на ее возвращении. Раз она сочла возможным повести себя так по отношению к ним, он очень обижен на нее и помогать будет только в самом крайнем случае. — Я надеюсь, дочь, что, коль скоро ты такая самостоятельная, то, наверное, сможешь и сама содержать себя. Джастина хотела было возразить против этого, но ничего сказать не успела, так как Элен, услышав эту новость, просто бросила трубку. Лион оглянулся на жену и, посмотрев ей в глаза, сказал: — Я все понимаю. И ее прекрасно понимаю, и тебя. Но уж раз самостоятельность, то во всем. Так что, прошу тебя, не обижайся. В этом году Барбара уже не вернулась в Лондон. Она успешно выдержала вступительные экзамены и была зачислена в университет на факультет юриспруденции. Девушка была так рада, что невольно заразила своей радостью и родителей. Но все же ее настроение было подпорчено, когда Барбара узнала о бегстве Элен. Она очень волновалась за сестру, от которой не было ни слуху ни духу. Лишь в конце лета от Элен пришло короткое, лаконичное письмо. В своей обычной для ссор сухой и предельно вежливой манере девушка сообщила, что экзамены сданы, она поступила в академию, а заодно и официанткой в ближайшую забегаловку. «Так что, — писала она, — дорогие родители, я думаю, что справлюсь со своими проблемами сама. Если мне и будет тяжело, то хотя бы с голоду я не умру, на этот счет вы можете быть абсолютно спокойны». Письмо очень расстроило Джастину, но одновременно смягчило ее отношение к дочери. Она порадовалась за Элен. В том, что девочка проявила такую настойчивость в достижении цели, было что-то достойное уважения. Джастина считала, что это прекрасная черта, хотя лучше было бы, если бы она была присуща не женщине, а мужчине. Но, между тем, время шло. Девочки периодически давали о себе знать. У них все было в порядке. Изредка приходили письма из Дрохеды. Дела там шли хорошо, дети подрастали. Особенно часто писал Пэтси. Он очень пространно и с любовью расхваливал своего маленького забавного сынишку и однажды даже вложил в письмо несколько фотографий — своего сына и Роберта, сына Джимса. В его письмах любовью было пропитано каждое слово, и Джастина подчас, перечитывая их, удивлялась, откуда в ее дяде столько романтики, поэзии и нежности. Лион постоянно был в разъездах. В последнее время работа требовала частого его присутствия в Бонне. И супруги стали подумывать о том, чтобы, сохранив за собой особняк в Лондоне, переехать на какое-то время в Бонн. Ведь здесь их сейчас ничто не держало. В одну из поездок Лион взял жену с собой. Пока он будет заниматься своими делами, она должна была заняться домом. Они решили, что Джастина присмотрит подходящий дом, и, если он их устроит, Лион купит его, а Джас, пока муж будет работать, займется обустройством и обстановкой. Когда они приехали в Бонн и на такси добрались до шикарного двухэтажного особняка, в душу Джастины закралось подозрение. Как-то уж больно по-хозяйски привез ее сюда Лион. — Ты разве уже снял дом, дорогой? — спросила она. — А это мой сюрприз для тебя. Ты должна жить во дворце, и ты будешь в нем жить. — Хочешь сказать, что это наш дом, да? — Да, я купил его несколько месяцев назад, и сейчас как раз завершились работы над интерьером. Я предполагал, что нам придется на какое-то время переехать сюда, и подумал, что неплохо было бы все приготовить заранее. И неужели ты думаешь, что я, чуть ли не каждую неделю летая из Лондона в Бонн, живу в гостиничном номере? Джастина ничего не ответила на это. Дом был прекрасным. Он поверг ее в изумление. В огромных светлых комнатах с высокими потолками удобно расположилась антикварная мебель, привезенная из Англии и Франции. Уют создавали отделанные палисандровыми панелями стены с развешанными на них картинами импрессионистов, мраморные полы, покрытые роскошными абиссинскими коврами. Лион с интересом наблюдал за тем, как Джастина осматривает холл, а потом подошел и поцеловал ее. — Тебе нравится? — спросил он. — Это великолепно, Ливень. Я не устаю поражаться твоему аристократическому вкусу. Он повел Джастину по дому, чтобы она смогла хорошенько все рассмотреть. Комнаты поражали воображение своими размерами. С большим успехом их можно было бы называть залами. Первым делом муж изъявил желание показать ей спальни. Одна из них, которая предназначалась для хозяев, была оформлена в приглушенных красных тонах. Отделка напоминала старинную позолоту. Джастина осмотрела остальные залы, роскошные, примыкающие к спальням ванные комнаты, а оставшись одна, в то время как Лион пошел приготовить коктейли, она неподвижно застыла. Ее задумчивый взгляд скользил по отделанной золотом белой мебели комнаты для гостей, двухспальной, покрытой шифоновым покрывалом кровати-канапе. Все поражало взгляд. Когда она спустилась, наконец, вниз, в гостиную, Лион вопросительно взглянул на нее. — Дом просто шикарный, дорогой. — Я так хочу, чтобы тебе было здесь хорошо, Джас. Не хуже, чем в нашем уютном гнездышке в Лондоне. — С тобой мне везде будет хорошо. Давай выпьем чего-нибудь наконец. У меня в горле пересохло. — Пойдем на кухню. Пока она в одиночестве бродила по дому, Лион приготовил не только коктейли, но и легкий завтрак, состоящий из тостов, джема, масла и апельсинового сока. Немного подкрепившись, они отправились в спальню, так как обоих утомил перелет. Вечером Лион пригласил жену в ресторан. — Мы давно нигде не были вместе, а сегодня у меня как раз свободный вечер. Мы должны провести его как можно лучше. Пойдем куда-нибудь, пообедаем, потанцуем в конце концов. Мы уже сто лет не танцевали. Нужно же нам отметить наше новоселье! Джастина с радостью согласилась и начала готовиться к предстоящему вечеру. Она приняла долгую расслабляющую ванну и стала одеваться. Ее роскошные волосы отливали пламенем в хорошо освещенных зеркалах гардеробной. Стройную, несмотря на то, что Джас была уже не юной девушкой, фигуру приятно подчеркивало шелковое белье, а длинные ноги облегали тонкие прозрачные чулки. Складка между бровями выражала сомнение по поводу того, что надеть. Уперев руки в бедра, Джастина размышляла, какое из двух платьев, разложенных на кровати, ей выбрать — шерстяное белое с кремовым оттенком или облегающее фигуру ярко-синее с зеленоватым отливом. Она прикусила ноготь на указательном пальце и молча отругала себя за то, что делает проблему из этих приготовлений. Лион сам разрешил эту дилемму. — Надень белое, — сказал он. Она испуганно вскрикнула от неожиданности и повернулась лицом к двери. Муж ее был совершенно неотразим в своем роскошном вечернем костюме и сияющей белизной рубашке. — Ты напугал меня, — сказала она. — Прости, я не хотел. А все-таки надень белое, — повторил он, вытаскивая из кармана длинный, черный бархатный футляр. — А вместе с ним вот это, — он нажал на кнопку и, открыв крышку футляра протянул жене. Джастина знала толк в драгоценностях, но при виде изумрудов и бриллиантов ахнула, глаза ее расширились. Ансамбль состоял из четырех предметов — колье, тонкого браслета и пары серег, каждая размером с четверть доллара. Дизайн был простым и элегантным, а камни — великолепной работы. Гранильщики и ювелиры превзошли самих себя. Это даже были не украшения. Это были произведения искусства. Джастина завороженно смотрела на них, утратив дар речи. — Тебе нравится? — спросил Лион. Его мягкий голос вывел ее из задумчивости. — Они великолепны, — ответила Джастина. — Я выбрал изумруды, поскольку они подходят к твоим глазам. И бриллианты будут прекрасно гармонировать с твоей белоснежной кожей. Одевайся, дорогая, а то я просто умру от голода. Лион вышел из комнаты, сказав на прощание: — Я буду ждать тебя в гостиной, дорогая. Некоторое время он сидел в одиночестве. Он думал о том, что просто обожал свою жену и какая прекрасная жизнь уже ими прожита и что еще предстоит прожить. И вдруг жгучее желание пронзило его. Он хотел ее именно сейчас. И хотел обладать ею с такой ураганной силой, которая шокировала даже его самого. Лион был полон решимости осуществить свое желание. Звук гулких шагов Джастины, спускающейся по лестнице, вывел Лиона из задумчивости. От зрелища, представшего перед ним, у Лиона просто перехватило дыхание. Не скрывая восхищения, он смотрел на Джастину, которая остановилась, слегка покачнувшись, у основания лестницы. Белое платье светилось, резко контрастируя с тициановской роскошью ее волос. Задрапированный лиф платья обрисовывал красивую линию груди, а юбка завихрялась у стройных икр. В глазах ее отражался блеск драгоценных камней. Но и платье, и драгоценности служили лишь оправой великолепию самой Джастины. По мнению Лиона, с того самого момента, как он впервые встретился с ней, она была единственной драгоценностью на свете, которой просто нет цены. — Восхитительно, — сказал он. В голосе его прозвучали ноты благоговения. — Спасибо, Ливень, — с нежностью поблагодарила она, и сама удивилась, что назвала его так. Уже давно она не произносила этого имени. — Да, эти камни, — сказала она, — редкой красоты. — Я имею в виду тебя. Камни — это лишь холодные, неодушевленные камни. Твое же тепло дает им жизнь. Они приехали в роскошную гостиницу. Ресторан, расположенный на третьем этаже, мог послужить образцом элегантности и вкуса. Главный зал был освещен скрытыми светильниками и мигающими свечами, стоящими в центре каждого стола. Здесь подавали французскую кухню. Галантный, словно один из королевских мушкетеров, метрдотель провел их к укромному столику, заказанному Лионом. Отказавшись от аперитива, они начали обед с лукового супа с крошечными гренками, плавающими под густым слоем сыра. Затем перешли к коронному блюду ресторана — нежным медальонам из телятины в соусе из бургундского, с мелко нарезанным подрумяненным картофелем и толстыми стеблями белой спаржи. Конечно, им был предложен и салат Цезаря, который тут же, с большой помпой, был приготовлен на их столе хлопотливым поваром. Разговор ограничивался общими замечаниями, связанными с едой, так как оба были дико голодны. Джастина чувствовала сегодня, что она как никогда сильно любит Лиона и желает его. Подобного по силе и эмоциям чувства Джас не испытывала уже давно. Несмотря на то, что они безумно любили друг друга на протяжении всех этих лет, сексуальное желание к этому времени уже успело слегка притупиться. А сегодня между ними словно пробежала какая-то искра, и оба почувствовали это. Пообедав, они заказали себе крепкий кофе и по рюмке огненного, обжигающего ликера. Подняв свою рюмку, Лион молча чокнулся с женой, прежде чем попробовать напиток. Они болтали ни о чем, потягивая ликер, а потом поставили рюмки на стол, сменив их на остывающий кофе. Играя чашечкой с позолоченным краем, Джас поднесла ее к губам, посмотрела на Лиона и улыбнулась. — Я люблю тебя, — сказала она одними губами, но он понял. А потом громче она добавила: — Давай отправимся домой, мне хочется побыть с тобой наедине. Он тихонько рассмеялся, а потом подошел к ее стулу сзади, помогая выбраться из-за . стола. Приехав домой и отпустив водителя, Лион налил два стакана вина и отвел Джастину на длинный диван перед стеклянной стеной гостиной, из которой открывался чудесный вид на улицы и костелы Бонна. Он подождал, пока она поудобнее усядется, потом подал ей стакан и сел рядом, обняв ее за плечи. Они сидели так и болтали о разных пустяках. Джастина вдруг почувствовала, что дико устала. Она просто засыпала и не могла больше бороться со своими отяжелевшими веками. Тихий вздох слетел с ее губ, когда ее тело расслабилось. Бокал в пальцах опасно наклонился. Джастина медленно покачивалась на грани сна. У нее было смутное чувство, что спать-то как раз сейчас и нельзя. Лион разрешил эту проблему самым замечательным образом. Он заключил ее в оберегающее тепло своих объятий и говорил что-то. А голос его доходил к ней издалека, она все глубже погружалась в сон. Несмотря на то, что Лиона сейчас одолевало сумасшедшее желание, он прошептал в ее шелковистые волосы: — Спи, дорогая. Спокойной ночи. С этого вечера они стали еще дороже и ближе друг другу. Жизнь их в Бонне протекала великолепно и весело. Они очень часто ужинали в самых роскошных ресторанах. Два или три раза в неделю устраивали приемы у себя дома и очень много разъезжали по стране, так как Джастина никогда не была здесь и ей хотелось очень многое увидеть. Лион познакомил ее со своими боннскими друзьями. Все они, за исключением одного невзрачного на вид мужчины, показались ей замечательными, дружелюбными людьми. Этот человек был ей очень неприятен, хотя она и не понимала почему. Он занимал какую-то должность при посольстве и был партнером Лиона в каких-то делах, а поскольку работы мужа, так уж повелось, было не принято касаться, Джастина ничего не стала ему говорить. В остальном же жизнь их протекала так, словно они были молодоженами во время медового месяца. Вернулась новизна ощущений. И они вновь горячо любили друг друга. После на редкость непродолжительной весны как-то незаметно наступило лето, и на каникулы к ним приехала Барбара. Элен же решила, что проведет лето во Франции, о чем и не преминула сообщить в одном из последних писем. Барбара поделилась с родителями планами на будущее. В Гарварде она познакомилась с одним человеком, который работает в фирме, занимающейся как раз теми проблемами, которые ее интересуют. Она даже посещала юридический отдел этой фирмы в качестве дополнительной практики, смотрела, училась и набирала дополнительные часы по курсу специализации. Так уж получилось, что она внесла несколько предложений в ходе изучения одного из дел, и руководство фирмы, по достоинству оценив молодую практикантку, предложило ей продолжать практиковаться, причем фирма брала на себя финансовую сторону обучения девушки на условии, что после окончания университета она будет работать в их юридическом отделе. Она, действительно, оказалась очень толковой и коммуникабельной служащей. Ее мозг работал будто мощная аналитическая машина, уже сейчас было ясно: со временем она станет превосходным юристом, если не сказать больше — одним из лучших в Штатах. После недолгих раздумий Барбара согласилась. За Барбару родители не волновались. Зато Элен вызывала беспокойство. До них доходили разные слухи о том, какую жизнь она ведет. Некоторые из их знакомых, бывая в Риме, несколько раз встречали ее в компании каких-то вызывающих молодых людей. Каждый раз она была сильно пьяна. Позже, плюс к этому, выяснилось, что Элен связалась с какими-то людьми, которые поддерживали коммунистов. Она даже приняла участие в нескольких их выступлениях. Правда, об этом она потом и сама со смехом сообщила родителям в одном из писем, повергнув в шок и мать, и отца. — А ты понимаешь, Элен, — сказала ей как-то Джастина, когда они разговаривали по телефону, — что твое поведение и общение с этими людьми, да еще то, что ты ввязываешься, серьезно или нет, в какую-то политическую деятельность, может повредить карьере отца? — Мам, какая опасность? Это же всего лишь развлечение. Ничего серьезного. — Да, для тебя, наверное, это не более чем развлечение. Скорее всего, так оно и есть, поскольку ты не имеешь склонности к политике. Но люди, которые видят тебя с этими молодчиками, а ведь подобное случалось не раз и даже не два, могут сделать из этого определенные выводы. Представь, какие последствия для твоего отца может иметь столь раскованное поведение. Всего лишь один нелицеприятный факт, и его карьера будет погублена раз и навсегда. — Но ведь до сих пор этого не произошло? — Верно, но лишь потому, что вам счастливо удавалось избегать арестов. Но рано или поздно это произойдет, и тогда может случиться самое худшее. Ты отдаешь себе в этом отчет, Элен? — Ну так вы скажите этим людям, что они лезут не в свое дело. Только, ради бога, не подумайте, что я записалась в коммунисты. Я же не совсем дура. Хотя, честно говоря, в Риме не так уж сложно и свихнуться. Одна погода чего стоит. Жара просто сводит с ума. И жизнь просто бьет ключом. Совсем не такое болото, как в Лондоне. Здесь весело. Но не думай, что я только развлекаюсь. Я большую часть времени отдаю работе. И мистер Ла Троз обещал, что если я еще немного поработаю над своими произведениями, то, возможно, через год он сможет организовать мне небольшую выставку. Но, что бы там ни говорила Элен, родители все равно переживали. А Лиону пришлось очень долго и неоднократно убеждать своих коллег в том, что дочь его не занимается политикой серьезно. И, несмотря на это, все равно некоторые из них стали сторониться его и даже при встрече старались побыстрее откланяться. Судя по всему, над головой Лиона начали сгущаться тучи. После отъезда Барбары жизнь мало-помалу начала входить в привычную колею. Барбара пригласила родителей приехать к ней в Штаты на Рождество, и они пообещали навестить ее, если будет время. Джастина в последнее время чувствовала себя все лучше и лучше. И ее все чаще начали посещать мысли о том, что неплохо было бы вновь заняться работой. Кое в чем Клайд, конечно, оказался прав. Чем дальше, тем больше ее одолевало чувство творческого голода. Ей снова хотелось ощутить запах декораций и кулис, увидеть оттененный светом рампы темный зал, выйти на сцену. Она бы, конечно, с большим удовольствием вернулась работать в театр, но даже после того, как Клайд объяснил причины своего давнего поступка, а она сделала вид, что все поняла, мысль о работе именно в Лондонском театре претила ей. Она никак не могла забыть профессиональной обиды, нанесенной ей Клайдом, некогда, да, наверное, и сейчас, любимым ее коллегой. И хотя Клайд в последнее время буквально завалил ее письмами, в которых сообщал, что с удовольствием примет ее в свои профессиональные объятия, и намекал, что для нее имеется одна любопытная ролишка в новой шекспировской постановке «Укрощение строптивой», она твердо решила, что уж куда-куда, а к нему она не пойдет ни за какие деньги. А не так давно Лион познакомил ее с одним молодым немецким режиссером, который, как оказалось, был давним ее театральным поклонником. — Я видел вас в «Макбете», когда приезжал в Лондон, — уважительно сказал тот. — Это была потрясающая по силе и мастерству актерская работа. Да, поверьте. Я неплохо разбираюсь в таких вещах. Вы великолепная актриса. Просто великолепная. Работал он в небольшом боннском театре и с некоторым смущением, — я, конечно же, понимаю, что это далеко не ваш уровень, но все-таки... — предложил Джастине наконец-то попробовать себя на сцене после столь длительного перерыва. Она попросила прислать ей пьесу, прочитав которую, не пришла в особый восторг. Роль, предложенная ей, была не весть что, Джастина привыкла творить в других, почти глобальных масштабах. И все же, подумав, она решила начать репетировать и посмотреть, что из этого получится. Перед началом репетиций Джас честно предупредила молодого человека о том, что если ей не понравится, как пойдет работа, она сразу же уйдет. «Все-таки, хоть какое-то занятие, — подумала она. — Ведь все равно других предложений нет. Один лишь Клайд. Но об этом не может быть и речи». В последнее время Джас часто с горечью думала о том, как же быстро ее забыли в театральном мире. Когда-то, лет десять назад, предложения сыпались таким потоком, что она едва успевала отказывать всем, храня верность своему театру. А что теперь? Что-то не видно толп жаждущих заполучить ее режиссеров. И если в первый год после родов предложений было много, то в следующий полноводная река сменилась жиденьким ручейком, а затем и этот ручей иссяк. Они просто устали ждать. А работать очень хотелось. Волшебная атмосфера театра манила ее. Так хотелось войти за кулисы, надеть королевский костюм, пройти со степенным достоинством по сцене, отдать всю себя этому изнуряющему труду. И Джас с большим энтузиазмом пришла в боннский театр. Работать здесь оказалось очень интересно, и Джас проводила на сцене все свое время. Молодой человек оказался чрезвычайно толковым режиссером, а уж она-то знала в этом толк не хуже, чем он в актерах. Спектакль сделали буквально за три месяца. Успех премьеры оказался просто ошеломляющим. Но банкета по этому поводу устраивать не стали, и не из-за прижимистости администрации. Просто не оказалось денег. Театр был почти любительским, и билеты продавались по такой низкой цене, что едва-едва окупалась постановка. Все работали практически на голом энтузиазме. И Джастина, подумав, пригласила всех к себе. Дом у них был большой, а Лион отнесся к подобному предложению с пониманием. Молодые люди с рвением принялись накрывать стол, весело переговариваясь друг с другом. То и дело из разных уголков дома звучал заразительный юный смех. Они организовали даже партию в покер, чтобы отправить проигравшего в магазин за всем недостающим. Вечер удался на славу. Джастина и Лион вновь почувствовали себя такими же молодыми, как и много лет назад. Они прекрасно отдохнули в этой замечательной компании. И много- много танцевали. Режиссер смеялся вместе со всеми и осыпал свою «звезду» потоками комплиментов, не забывая, правда, и остальных актеров. Когда пришла пора расходиться, все стали наперебой благодарить хозяев, на что Джастина, смеясь, ответила: — Это вам спасибо, дорогие. Вы доставили нам с мужем огромное удовольствие. Я словно помолодела на двадцать лет. А когда за последними из гостей закрылась дверь, супруги решили продолжить эту вечеринку в одиночестве. Лион включил красивую лирическую музыку и, нежно обняв жену, повел ее в танце. Он целовал ее, нашептывал ласковые слова, а голос его при этом звучал хрипло, в нем чувствовалось страстное желание. Джас, поддавшись его ласкам, ощутила, как внутри нее поднимается горячая волна наслаждения. За три последующих после премьеры дня все билеты на спектакль были раскуплены на четыре ближайших месяца. Критика пела дифирамбы гению режиссера, особо отмечая игру актеров. Появление на сцене Джастины Хартгейм произвело фурор. Ей посвящали статьи и целые колонки престижнейшие боннские газеты и альманахи! В довершение всего, абсолютно неожиданно для Джас, ей передали письмо, доставленное неким респектабельного вида джентльменом средних лет. Посыльный не знал его имени, но вспомнил, что тот говорил по-английски и совсем, — ну или почти совсем, — не понимал по-немецки. Джас догадалась, кто был этим джентльменом. Конечно же, Клайд. Только Клайд знал, где она сейчас. И именно Клайд не мог связать двух слов на немецком языке. Она вскрыла конверт и вытащила записку, отпечатанную на очень дорогой, превосходной бумаге. Это уже на Клайда похоже не было. Джас нетерпеливо начала читать. «Миссис Хартгейм, — гласила записка, — я смотрел ваш спектакль и был очарован многогранностью вашей игры. Если вы не слишком заняты завтра вечером, я мог бы приехать к вам домой с целью переговорить о возможном сотрудничестве», — и подпись. Когда Джесс Мэйджер позвонил, чтобы договориться о встрече, Джастина дала свое согласие. На следующий день к дому подкатил шикарный лимузин, сверкающий на солнце, и из него вышел импозантный, в годах, высокий и стройный мужчина, одетый в прекрасный дорогой костюм от Джона Филипса. Он галантно поздоровался с Джас тиной, когда она открыла ему дверь. И, как истинный американец и деловой человек, он тут же перешел к делу. — Миссис Хартгейм, я — Джесс Мэйджер. Еще раз скажу вам, что с огромным удовольствием посмотрел вашу последнюю работу. Она, несомненно, выше всяких похвал. Не удивляйтесь, что я посещаю любительские театры. Должен признаться, что именно в них чаще всего я нахожу великолепных, но, по иронии судьбы, не признанных актеров. Последние слова к вам, конечно же, не имеют никакого отношения. Я имею в виду начинающих. У меня есть к вам одно деловое предложение. Я всегда считал вас великолепной актрисой, по стечению обстоятельств не успевшей реализовать себя в полную силу своих возможностей. В данный момент я представляю киностудию «Парамаунт», так что можете считать наш разговор официальным обсуждением условий будущего контракта. Джастина была ошеломлена. Она ожидала чего угодно, только не этого. — Простите, но боюсь, что не совсем понимаю вас. О каком контракте идет речь? — В настоящий момент я провожу предсъемочную подготовку к моему новому фильму. Это будет психологическая драма, и в ней для вас есть роль. Что вы скажете на это? — Но... Я знаю, что в Америке не очень-то жалуют актеров из Европы. — Чушь, — Джесс махнул рукой. — Посмотрите, все — или, по крайней мере, большинство голливудских звезд — европейцы. Все дело в рекламе. Пусть это вас не волнует. Условия будут самыми благоприятными. Не могу, конечно, обещать сразу многое, но, поверьте, раскошелиться продюсеров я заставлю. Он улыбнулся белозубой улыбкой. — А о чем этот фильм? — поинтересовалась Джастина. — О-о. Как я уже упоминал, это семейнопсихологическая драма. Женщина в возрасте занята поисками своего отца. Съемочная группа подобралась просто грандиозная. Фильм обещает быть новым шедевром в истории американского кино. По крайней мере, я надеюсь, что при благоприятных отзывах критиков фильм будет выдвинут на «Оскар», самое малое, по шести номинациям. Что скажете? — Не стану говорить, что ваше предложение не заинтересовало меня. Многие бы согласились не раздумывая, но... Все-таки сначала я должна посмотреть сценарий и убедиться в том, что из него, на мой взгляд, может получиться что-то интересное. Я имею в виду психологический рисунок моей роли. — Да, я понял. — А еще я должна посоветоваться на эту тему с мужем. — Конечно. Я понимаю ваши сомнения. Это очень серьезный шаг, и его, вне всяких сомнений, следует хорошо обдумать. Ну что же, я готов ждать. Если, разумеется, это не слишком затянется, — Джесс вновь улыбнулся. — Иначе меня разорвут продюсеры. Всего доброго. Буду с нетерпением ожидать вашего решения. Мэйджер поднялся со своего кресла и, направившись к выходу, сказал: — Я распоряжусь, чтобы сценарий доставили вам завтра к полудню. Постарайтесь, пожалуйста, прочитать его как можно быстрее. Если эта работа будет интересна для вас, мы начнем переговоры по условиям контракта. — Договорились, — ответила она. После того как за ним закрылась дверь, она задумалась. Стоит ли связываться с Голливудом? Ее работа в маленьком боннском театре шла блестяще и доставляла ей массу удовольствий. Й потом, ей же тогда придется уехать, оставив Лиона одного. Да и она уже не та молодая девчонка, какой была раньше, чтобы так срываться с места. Но все-таки ей было очень интересно. Она еще никогда не работала в кино, и ей ужасно хотелось попробовать этот новый для нее спектр применения актерского таланта. Вечером Лион, узнав об этом предложении, поддержал ее, сказав, что если ее все устраивает, то он будет только рад. — Ведь ты замечательная талантливая актриса. Зачем же тебе еще терять время? И так уже потеряно столько, — вовек не наверстать. Это прекрасный шанс и отличная возможность проявить себя. — Знаешь, дорогой, как говорится, и хочется и колется. Я что-то просто по-детски боюсь. — Чего же ты боишься? Какая разница, что ты никогда не снималась? Главное, что ТЫ из себя представляешь. А, зная твой характер, я уверен, что ты прекрасно с этим справишься. — Спасибо, милый. Ты всегда умеешь поддержать и всегда помогаешь мне разрешить мои сомнения. Ровно в полдень следующего дня ей доставили сценарий, на обложке которого красовалась надпись, сделанная ярко-красным маркером. В ней было всего несколько слов: «Читайте и соглашайтесь. Чего же тут думать?» Сценарий оказался замечательным. Роль, которую Мэйджер отводил для Джас, очень ей понравилась. Сразу же после прочтения она позвонила режиссеру и спросила: — Так каковы условия контракта?

ГЛАВА 4

Поздно вечером Барбара возвращалась из города с работы. Она чувствовала себя ужасно одинокой. Здесь, как и раньше в колледже, девушка полностью отдавала себя учебе и работе, которая уже сейчас увлекла ее, хотя она, как правило, была пока лишь девочкой на побегушках, а это во всех фирмах означает одно и то же: сонм, гора, миллионы и миллиарды мелких поручений. Рутина дел, от которых и передохнуть- то лишний раз некогда. Вокруг царила ночь. Над головой высоченным куполом висело ясное, усыпанное сверкающими звездами небо. Погода стояла безветренная, несмотря на то, что на дворе был ноябрь и было достаточно холодно. Она шла к своему домику, который снимала в кампусе вдвоем с Таней, студенткой из ее группы, которая приехала сюда учиться из России, и думала о том, что настоящих подруг у нее нет, с молодыми людьми она не общается, и практически совсем не принимает участия в бурных вечеринках своих сокурсников-американцев, которые, в отличие от нее, в большинстве своем, каждый вечер, а то и всю ночь, развлекались. Уже подходя к своему домику, она услышала вдруг тихий стон невдалеке от асфальтовой дорожки, по которой шла. Сначала она испугалась, так как ничего не было видно. Но решила все-таки выяснить, в чем дело. Вдруг человеку нужна помощь. — Эй, кто там? — окликнула она. В ответ раздался лишь еще один протяжный стон, в котором явно прозвучала боль. Когда она подошла ближе, то увидела лежащего у дорожки молодого человека. Он попытался улыбнуться ей, но лицо его исказила гримаса боли. Он с трудом поднялся, но, сделав несколько шагов, повалился на бок. Барбара сразу же кинулась к нему. — Давайте я помогу вам, — она вновь помогла ему встать и почти сразу увидела на его лице кровоточащие ссадины. — Что с вами случилось? Но он только молча и с благодарностью смотрел на нее. Она нежно дотронулась до его плеча. Под тонкой курткой чувствовалось худое, крепкое и теплое тело. «Слишком теплое, — подумала она. — У него, наверное, температура». Она скинула с себя куртку и набросила ему на плечи. Она сомневалась, стоит ли оставлять его одного, а самой идти за помощью. Мало ли что еще может с ним случиться. Холодный ветер качнул ее, и она прижалась ближе к молодому человеку. И от этого вдруг дивный восторг пронзил ее тело. Она никогда не была еще близка ни с одним мужчиной, никто никогда не обнимал ее, кроме родителей. Поэтому ею вдруг овладело странное чувство, в котором она даже сама себе никогда не рискнула бы признаться вслух. Она всмотрелась в него. Рана на лице парня кровоточила. Барбара чувствовала себя беспомощной, жалея о том, что сама не может оказать ему никакой помощи. Парень показался ей очень красивым. У него был высокий лоб, прямой нос и волевой подбородок. Это было лицо сильного человека, очень мужественное и очень красивое, несмотря на кровь и грязь на нем. Парень был слишком худым, но Барбара не видела в этом недостатка. Она с большим трудом заставила себя оторвать взгляд от его чувственного рта. Ей вдруг захотелось дотронуться до него. — Давайте я помогу вам дойти до медицинского корпуса, — сказала Барбара. Неожиданно за самой спиной девушки послышался резкий скрип тормозов. Она обернулась, прикрыв рукой глаза от яркого света фар, и увидела подъезжающих на «форде» двух братьев-близнецов из ее группы. Девушка помахала рукой, чтобы они остановились. Машина затормозила у самого въезда в кампус. — Я нашла его на дороге, — сказала она выбравшимся из «форда» парням. — Он, по- моему, ранен. Один из них наклонился и всмотрелся в залитое кровью лицо парня. — Эй, я его знаю. Видел как-то в общежитии, — он повернулся к брату. — Давай-ка погрузим его в машину и отвезем к врачу, а то, того и гляди, умрет от потери крови. Вы поедете, мисс? Они уложили раненого на заднее сиденье автомобиля и отвезли его в медблок. — Как тебя зовут? — спросил парень, уже лежа в постели в палате. — Барбара, — смутившись отчего-то, ответила она. — А меня — Макс. Я хотел спросить, не зайдешь ли ты навестить меня еще раз? Она замялась: — Ну, если тебе это действительно необходимо... Хотя ей самой почему-то очень хотелось сразу же согласиться. Но слишком уж необычными были для нее все пережитые после встречи с ним ощущения. — Приходи, пожалуйста. Я буду тебя ждать. Я очень благодарен тебе за твою отзывчивость, за то, что не бросила меня там. — Хорошо, я забегу завтра. Спокойной ночи. Барбара махнула на прощание рукой и, выйдя из медблока, направилась к главному корпусу общежития, рядом с которым раскинулся коттеджный городок. Всю ночь она проворочалась в постели, не в силах уснуть. Таня, увидев, что ее подруга чем- то взволнована, спросила: — В чем дело, Барбара? С тобой все в порядке? — Да, все нормально. Барбара вкратце рассказала Тане о молодом человеке, умолчав, конечно, о своих чувствах. — Не понимаю, что ты так переживаешь? Хотя, надо сказать, ты очень смелая. Я бы, наверное, со страху померла, если бы шла одна по темной аллее и услышала бы вдруг рядом с собой что-нибудь подобное. — Но я же должна была ему помочь? Не бросать же его прямо посреди улицы?

*

На следующий день, с трудом отсидев занятия, она отправилась в больницу. Макс встретил ее с широкой улыбкой на губах. Выглядел он сейчас гораздо лучше, чем накануне. На лице его играл румянец, и больным его назвать было очень сложно, если не считать того, что вокруг головы белела повязка. Они некоторое время поболтали. Барбара осведомилась, как он себя чувствует. Макс был весел, смеялся, шутил. Она же испытывала странное чувство, словно земля уплывала у нее из-под ног, отвечала на его вопросы невпопад, и в конце концов он спросил недоуменно: — С тобой что-нибудь стряслось? У тебя какие-то неприятности? Что-то ты странно выглядишь. — Да нет, — смутившись, ответила девушка. — У меня все нормально. Ладно, я побегу. Еще нужно успеть на работу. — Зайдешь завтра? — спросил Макс, и в голосе его она уловила надежду. — Зайду, если будет время. — Я буду ждать, — сказал он ей вслед, когда Барбара уже закрывала дверь. Выйдя из медицинского блока, девушка вдруг подумала, что никогда больше не придет сюда. Нет. С ней творилось что-то странное. Странное и не похожее ни на что из того, что ей доводилось испытывать раньше. Какая-то непонятная истома сжигала девушку изнутри. Она не могла отвлечься от мыслей о Максе. Книги, работа, будущие перспективы — все это вытеснил из ее сознания образ худого молодого парня. Барбару тревожило происходящее. Она не могла найти достойного оправдания случившемуся. И, подобно хирургу-недоучке, решила просто ампутировать то, что показалось ей вредным. Ведь непонятное очень часто ассоциируется с опасностью. А на следующий день... На следующий день, как Барбара ни сопротивлялась своим чувствам, она все-таки вновь оказалась в палате медицинского блока. Макс встретил девушку радостной улыбкой. Однако, когда она вошла в палату, возле его постели сидела какая-то девушка, явно гораздо более взрослая, чем Барбара. То и дело в палату заходили медсестры, с которыми Макс тоже шутил и которым очаровательно улыбался. Макс обладал какой-то сверхъестественной способностью очаровывать и притягивать к себе людей. Он держался одинаково легко и естественно со всеми, и Барбару вдруг охватила ревность. Ревность и чувство незащищенности.

*

Прошло еще несколько дней, и Макса выписали из больницы. Как выяснилось в ходе общения, он учился здесь же, но в этом году заканчивал университет и должен был получить диплом психолога. На ее вопрос, что же с ним все же произошло в тот вечер, он упорно отшучивался или отвечал какую-то чепуху — «Упал», «Наткнулся в темноте на столб», — и прочее, в том же духе. И лишь когда Барбара стала более настойчива, объяснил что ничего страшного, просто он повздорил со своим приятелем, и тот ударил его. Как выяснилось, сильнее, чем нужно. Она с недоверием отнеслась к его рассказу, но переспрашивать ничего не стала. Когда врачи, наконец, выпустили Макса, Барбара достаточно прохладно попрощалась с ним, решив для себя, что этот мужчина не для нее. Ему нужна девушка более искушенная. Не такая, как она. Несколько раз после этого она встречала его в учебном корпусе университета, и каждый раз проходила мимо, удостаивая недоумевающего Макса лишь небрежным кивком. Правда, настроение у нее при этом было ужасное. Как-то вечером, сидя у себя в домике в полном одиночестве, Барбара услышала стук в дверь. Она догадывалась, кто это может быть, и с замирающим сердцем пошла к двери. А если нет? Что, если это кто-нибудь другой? Кто-то из группы зашел узнать задания на завтра?.. Если Таня забыла свои ключи? Девушка открыла дверь, и... Все же это был он. Макс стоял напротив нее под мягким белым светом ночника, распространяя свежий запах дорогого одеколона. Темные брюки обтягивали его бедра, а темная куртка была немного ему великовата. Он просто стоял и загадочно улыбался. Барбара почувствовала, как сердце ее упало в сладкую пропасть. Она опустила глаза, но, даже не глядя на него, чувствовала его мужскую силу и привлекательность.