Не время для смерти

Жолобай Андрей Васильевич

– Что со мной случилось?

– Вы стали жертвой аварии. Вас сбил автомобиль.

– Я ничего не помню об этом.

– Ещё месяц назад Вы вообще мало, что помнили обо всем.

– Насколько серьезно я пострадал?

– Повторюсь, я не психиатр и не знаю, что можно Вам говорить, а что – нет. И как рассказать то, что все-таки можно… Наберитесь терпения, иначе придётся Вас усыпить и, скорее всего, начинать процесс заново!

– Насекомые… Их укусы – это уколы?

– Не совсем. Это интерпретация Вашего мозга… Но суть вы уловили верно. Значит, Вы воспринимали воздействие снотворного, как укус насекомого?

– Да.

Почему-то

сейчас я представил юношу в белом халате, скрупулезно записывающего мои слова в крохотный замусоленный блокнот. Мне очень хотелось верить его голосу и надеяться на лучшее, но мысли были столь стремительны, что мне не удавалось ухватиться за них. Остановить и прекратить их безумную скачку хоть на секунду.

– Что ж, давайте начнём с аварии…

Глава 5

За окном танцевал дворник. Он, то раскачивался вокруг черенка воткнутой в сугроб лопаты, словно заправский стриптизёр у пилона. То, обхватив его обеими руками, будто истинный рокер, приплясывал вместе с микрофонной стойкой.

Неподалеку от веселого трудяги рылся в сугробе пёс. Питбультерьер рыжей масти, то и дело, поднимал голову, громко фыркал, чихал и мотал башкой, сбрасывая налипший снег с носа. На показавшемся из-под сугробов темном пятне асфальта ярко светились выведенные флуоресцентной краской начальные буквы: СЧ… Счастье есть. Ещё совсем немного, и пёс отроет похороненную под снегом надпись полностью. Как жаль, что само счастье даже с помощью усердного питомца уже не откопать.

С двадцатого этажа почти не разглядеть, что за рыжее пятно с упорством снегоуборочного комбайна роется в сугробах. Тем более не рассмотреть повадки. Но я знаю об этом, поскольку создал его. И создал именно таким. Как и дворника, и окно, и все, что за окном, а так же все, что перед ним. Нет, все-таки не все. Вика – единственный элемент моего мира, который сотворен не мной. Она порождение усилий талантливого программиста, рискнувшего своей карьерой там, где оказались бессильны именитые психологи и психиатры.

К слову, пока совершенно неясно, оправдан ли этот риск. Таймер все еще отсчитывает секунды до взрыва. Моего взрыва. Потому что я бомба. И все мы сейчас заложники одного единственного террориста – моего мозга.

Девушка сидела на краю дивана, будто примерная школьница в ожидании наказания. Нет, никакой эротики. Просто характерно сложенные на коленях руки, заплаканные глаза, слегка покрасневший носик. Тот самый, которым она так мило умела тыкаться в моё плечо. Совершенно так же, как это делала до нее другая.

Вика – виртуальная информационная копия ангела. Что же ты наделал любитель программных кодов и цифровых связей? Я посмотрел в глаза соседке. Сейчас в имени девушки не хватало ещё одной буквы – П. Печального ангела.

Присел у кровати, аккуратно накрыл ладонями кисти девичьих рук. Тёплые и нежные, совершенно такие, как и должны быть. Теперь я знал, что это мой разум наделяет физическими характеристиками и поведенческими чертами все, что попадает в сферу его влияния. От того и квартира такая знакомая, потому что моя. И девушка такая родная, потому что… Потому что копия всего того, чего на самом деле никогда не существовало. Странная милая копия мечты.

Непроизвольная улыбка лишь слегка коснулась губ. Девушка вздрогнула. Ее внимательный взгляд ни на секунду не отрывался от моих глаз и не пропустил едва заметное сокращение лицевых мышц. Что

она рассмотрела в этой улыбке? Насмешку? Может быть жалость?

– Вика… ты знаешь кто ты?

Что я надеялся услышать в ответ? Или, наоборот, чего боялся не услышать?

– Виртуальная информационная копия-я-я-я… – она разрыдалась, уткнувшись в меня лицом.

Нежные руки цепко ухватились за отворот пестрой рубашки. Полотно уступило слезам, ткань намокла и тянулась под напором девичьих рук. Отлетела пуговица, бесшумно утонула в длинном ворсе прикроватного коврика, подтверждая мои догадки.

Недоумение, обида, раздражение и ярость, – стремительно сменяли друг друга на лице девушки, но это не прекратило мой смех.

– Не было ковра, – продолжал захлебываться мой голос, которого на самом деле тоже нет.

Именно осознание того, что окружающая реальность совершенно нереальна, рвало меня на части. Наполняло глаза слезами, а грудь кашлем. Чертовым кашлем, проклятую грудь, которых, на самом деле тоже нет.

– Ыыыыыыы,– уже тянул я на одной ноте.

Женский кулачок врезался в плечо. Сначала вяло, едва ощутимо, затем сильнее, ещё сильнее… И вот уже к моему истеричному смеху, добавилось ее разъярённое рычание. И куда только подевались обида и слезы?

Крохотная кисть, сжатая в неправильный кулак, когда большой палец прячется под сомкнутыми остальными, яростно колотила между полушарий грудных мышц. А я по-прежнему не мог прекратить смеяться. Да и как тут остановиться? Когда массивные непонятно кем и когда наращенные мышцы почему-то не спасали грудь от хрупких кулачков, которые с завидным упорством пытались проколотить меня насквозь. Я уверен, что внешнее проявление мышц атлетов строго индивидуально. Без сомнений, многое зависит от упражнений и средств, которые были задействованы в процессе тренировки тех самых мышц. Но, бог ты мой, откуда мне знать, как должна выглядеть моя же грудь, если бы я стал любителем жима штанги лежа? Ведь я никогда им не был.

– Нет ковра, – хрипел я, уже с трудом игнорируя боль в груди и прикрывая голову руками от расползающейся по всему телу дроби крохотных кулачков.

– Отставить!

Не знаю, что именно подействовало: тон или содержание команды. Но дарованным парнокопытным никуда не смотрят, тем более, когда счёт идёт на секунды. Вскочил на ноги, сделал шаг назад и выставил перед собой руки, раскрытые в древнем и, как я очень надеялся, хорошо понятном жесте – сдаюсь.

Сцена достойная пальмовой ветви. Кто тот неведомый кудесник, режиссерское мастерство которого позволило прорваться смирению сквозь смех и слезы на моем лице? Как удалось ему остановить прыжок разъяренной фурии за доли секунды до того, как ухоженные девичьи ногти впились в моё лицо, полосуя его на ремни?

– Погоди, – прохрипел я.

Сделал еще один шаг назад, опасаясь, что пружина – Вика все же распрямится, выталкивая в моё лицо накопленную механическую энергию. Стоит лишь сомнению, на долю секунды мелькнувшему в заплаканных глазах, уступить напору боли и разочарования.

– Это не мой коврик.

Я мог бы часами наблюдать за хаотичной переменой чувств на этом совершенно детском с позиции эмоциональной открытости лице. Слегка вздернутые брови и приоткрытые более, чем обычно веки – интерес. Добавьте сюда приоткрытый рот округлой формы и морщинки на лбу и, пожалуйста – удивление. Но вот, брови поползли друг к дружке навстречу, а в уголках губ зародились едва заметные складочки – быть гневу.