Не все карты можно прочесть...
Шрифт:
Вдруг Праведный Отец сам продаст мальчишек? Только от мысли об этом у Лисы бешено заходилось сердце. Если мальчиков продадут - это будет конец семье. Из рабства не возвращался никто, выхода оттуда не будет. Набур правильно сказал, мальчишек на галеры, а ее - если ее продадут - то отправят на плантации. Работать под палящим солнцем. Хотя, кто знает? Может, это и не так уж плохо? Ведь все равно им приходится вкалывать на праведных повинностях совершенно бесплатно. И еще помогать в строительстве Белой Башни. Что тут дармовая работа, что там. Но здесь они все хотя бы могут быть вместе. А там, на Свободных побережьях они не увидят друг друга.
До Тханура было недалеко, преодолели всего пару холмов, и с вершины последнего Лиса увидела недостроенные стены Белой Башни. Белели вдалеке узкие длинные стяги, точно такие же, как на древках копий, что поднимались над головами Железных Рыцарей, сопровождавших Праведного Отца. И казалось, что едва заметным тягучим звуком доноситься звон колоколов. Храмы Всех Знающих созывали народ на молитву.
Когда там, в городе, работают? Им же некогда, они же постоянно молятся! А погоды хорошей все равно нет, и урожай в этом году поздно убрали, да и было того урожая совсем мало. Зима - вон - совсем на носу, уже затягивает студеные лужи ледком по утрам, и трава становится хрусткой и белой от инея. Зима близко, а благословения Знающих нет, как и не было. Зря только колени в храмах протирали. Лучше бы работали на полях побольше, да меньше тратили время на Белую Башню, которая и так никому не нужна.
Один из близнецов, Лейн, зевнул и привалился к Дагуру головой. Засопел тяжело и редко. Уснул, значит. На нем была только серая грубая рубашка да старая жилетка из овчины, которую шила еще мать, когда была жива. Лейн мерз, это было видно по посиневшим пальцам и покрасневшим ушам. Лиса осторожно стянула с себя отцовскую куртку и набросила на спящего брата. Дагур подхватил край и надвинул на собственное плечо.
Дайн тут же оглянулся и вопросительно поднял брови. Мотнул голой, мол - что это за жертвы? Но сказать ничего не осмелился, помятуя наказание воинов молчать. Вместо ответа Лиса улеглась на дно телеги и зарылась в солому. Ничего, в соломе она не так будет мерзнуть, а эти двое хоть немного согреются. Дайн успел надеть на себя свою матерчатую куртку с капюшоном, потому ему холод не страшен.
– Жалостливая какая сестрица, - весело прозвучал где-то рядом с телегой голос Набура, - только этим ты испортишь своих братьев. Они - мужчины, и должны уметь терпеть холод и неудобства. А ты приучаешь их отбирать тепло у старшей сестры, о которой они сами давным-давно должны заботиться.
Лиса открыла глаза и увидела, как приблизившись, Набур сорвал куртку с плеч мальчишек и кинул на дно телеги.
– Надевай и не смей лишать себя чего-то ради братьев. Запомни, не всякое доброе дело в конце концов приносит пользу. А вы, обормоты, если продрогли, вставайте с телеги и бегите вслед. Сразу согреетесь, обещаю.
Дагур лишь поморщился, но головы не поднял. Со своего места Лиса увидела искривленные в гримасе тонкие губы. Зато Дайн усмехнулся, спрыгнул вниз и бодро зашагал по разбухшей дороге.
Никогда еще путь в Тахнур не казался таким длинным и унылым. Неизвестность - вот что томило и Лису и ее братьев. Праведный Отец, ехавший в самом начале довольно большого отряда, больше ни разу не обращался к ним, будто их и не было вовсе. Даже когда миновали ворота и круглую, мощенную камнем рыночную площадь, несколько узких и грязных улочек и поднялись
Город казался не выспавшимся, злым и недовольным. Каменные домики налезали один на другой, глазели мутными окнами и воняли затхлостью и гнильем. Пахло тут отвратительно, сбоку от дверей то и дело попадались кучи отбросов, мокнущих и гниющих под дождем.
Лиса помнила, что она сейчас выглядит как мальчик, и ей не надо прятать взор и любоваться собственными ногами. Потому пялилась во все стороны, нагло разглядывала мужчин, поднимающихся вверх, на стройку и думала, как же все это гадко и неприятно. Она бывала в Тхануре каждый день, добиралась пешком и возвращалась пешком. Ничего нового она сегодня не увидела, но остро почувствовала, что теперь пленница этого города, и никуда сбежать не сможет. Не уйдет на свободные холмы, не услышит, как колышутся на ветру травы, скрипят сосны. Не почувствует запаха смолы и багульника. И не съест свою картошку.
Злость снова вспыхнула огнем, обожгла душу и заставила вцепиться руками в борта телеги. Убила бы, наверное, и Праведного Отца и Стубора. Ну почему она девочка? Почему слабая и беспомощная?
Здание городской тюрьмы встретило гнетущим молчанием. Сухо скрипнули ворота, пропуская телегу и нескольких воинов, среди которых был и Набур. Короткое приказание, которое отдал Железный Рыцарь, сопровождавший их - и крепкие руки тюремщиков мгновенно стянули веревками запястья мальчишек и Лисы.
– Что вы делаете? Куда вы нас?
– жалобно всхлипнул Дагур.
Дайн лишь усмехнулся, Лейн беспомощно глянул на Лису, словно надеясь, что она одним взмахом руки положит всех мужчин и освободит братьев. Надеются на нее, ждут ее решения. Думают, что она вытащит из любой передряги...
И в этот момент Лиса ощутила покой в душе. Вот просто успокоилась - и все. Как рукой сняло и бессильную ярость, и желание немедленно бежать и что-то делать. Перед тем, как ей связали руки, Лиса успела поцеловать деревянный символ круга, что висел у нее наше - пусть воины видят, что она признает истинную веру. И когда губы коснулись теплого хрупкого дерева, Лиса вдруг поняла, что выпутается и из этой передряги. Как - она еще не знала. Но выход есть, он обязательно найдется. Лиса тряхнула головой и одними губами велела Лейну:
– Не дрыгайся. Слушайся.
И тот обмяк, расслабил плечи. Дагур снова засопел возмущенно, но не издал ни звука. Дайн первым зашагал к оббитым железом дверям, ведущим в тюремную утробу. Короткий переход по темным извилистым коридором, лязг дверей - и все четверо оказались в просторной темной камере, пол которой покрывала солома, а небольшие окна, забранные решеткой, выходили на каменный закрытый двор.
– Тю, Праведный Отец уже с сопляками воюет, - протянул из угла одноглазый, бородатый мужик, сидевший на собранной в кучу соломе, - кто вы такие? За что вас?
– Я Лис, - тут же произнесла Лиса, - старший сын в семье. Это мои братья. Мы не вышли вовремя на работу на праведные повинности. Конюх Стубора уже устал меня сечь и передал Праведному Отцу.
– А-а-а... Ну, ждет тебя и твоих братьев Площадь Праведных, парень. Но ты, как я посмотрю, не из робких, так? Не боишься?
– Двум смертям не бывать, слыхал такую поговорку, - процедила Лиса, отвернулась и двинулась вглубь камеры.
Братья заторопились за ней, а бородач засмеялся вслед и проговорил сквозь хриплый басистый рокот: