Не взывай к справедливости Господа
Шрифт:
– А не дорого тебе будет, Федя? – снова подластилась Матрёна к Федуле. – Накладно все ж…
– Что, деньги? Зло! – философски определил Яблон. – Веди, Сусанин, так и быть!
Матрена радостно, как девочка, которой предложили что-то вкусненькое, потёрла ладони.
– Что-то стало холодать!
– Не пора ли нам поддать?! – в тон ей ответил тот же Яблон, который уже успел разлить по стаканам красный суррогат вина.
В то время, все портвейны и вермуты райпотребсоюзного происхождения были только суррогатными.
– Выпить что ли для
Остальные поддержать её не решились. Зачем здесь переводить «продукт», когда можно со вкусом посидеть в соседней рабочей столовой, превращённой в вечернее время в простенький кабачок для непритязательной местной публики?
Даже заядлый выпивоха, каким был Николай Яблочкин, и тот брезгливо отстранил от себя поспешно налитый стакан:
– Политуру не пьём!
Дина, чем-то обиженная, сидела, обособлено, не подавая никаких признаков своего присутствия.
И только Кирилл, сам не зная почему, крепко зажал в горсти гранёный стакан, как зажимают в атаке последнюю гранату – весь он был уже там, в строю, в походе, в боевой шинели…
– Ручки зябнут, ножки зябнут – не пора ли нам дерябнуть! – Кирилл зло посмотрел на сияющего Федулу: – Да пошёл ты со своим рестораном! Мне и тут не тесно!
– Не на-до! – Дина вдруг обернулась к Кириллу и протянула руку, чтобы взять у него полную до выщербленного края эту проклятую посудину. – Не хорошо, Кирюша!
– Кому не хорошо, а мне как раз! – он почему-то разозлился: и на Дину, которая была вроде как виновата, что сегодня так радужно светится этот дятел Федула, и что старая Матрёна ехидно щуриться на него своими красными, изъеденными трахомой глазами, и за свою повестку в кармане.
8
Дешёвый винный напиток, называемый тогдашним пьющим народом «вшивомор», поднялся выше головы Кирилла и затопил его.
Оставшись в гордом одиночестве, он, обиженный на весь белый свет, опустошил подряд все налитые стаканы, мрачно пожевал ставшую в набухшей гортани безвкусной, колбасу, посидел так минут несколько, потом открыл вторую бутылку, но «повалить» её он так и не смог. На третьем глотке она опрокинула его на койку, подарив на прощание полное забвение и покой похожий на смерть.
Да, молодость податлива на всяческие искушения, имя которым – порок. Но и сам быт, в который окунулся Кирюша Назаров, был порочен в самом его основании. Нахлынувшие по зову Партии и Комсомола на индустриальные стройки маргиналы всех мастей прививали «комсомольцам-добровольцам» свой образ жизни, свои привычки, своё отношение к женщине – вульгарное и потребительское.
В Тамбове наращивался комплекс химического комбината по производству лакокрасочных и других сопутствующих материалов.
Нехватка рабочих рук заставляла начальство спустя рукава глядеть на состав того самого рабочего класса, который гордо именовался гегемоном.
Этот
Всё сошлось и съехалось на этот раз в одной точке.
Сам барачный быт безликого общежития сглаживал все индивидуальные черты тех, кто туда попадал. И не важно кто ты на самом деле – физик или лирик, ты, прежде всего обитатель, насельник, член этого гудящего день и ночь гнездовища.
Тяжёлый физический труд монтажника, где «плоское катают, круглое таскают а, что не поддаётся – ломиком!», тоже не добавляет эстетики в окружающую промышленную среду.
Привитые в школе нравственные принципы в этой «дымогарной» среде медленно разъедаются, как разъедается и деградирует металл под воздействием агрессивного продукта вырабатываемого здесь же в исходящих ядовитым паром и дымом химических реакторах.
Стройка, где осваивал азы жизни Кирюша Назаров, была названа «Комсомольской» и поэтому сюда часто наведывались журналисты всевозможных изданий, раздувая искру скромных рабочих успехов в пламя побед.
Однажды, вспомнив школьные поэтические опыты, Кирилл опубликовал в столичной «Комсомольской Правде» трубные стихи с особой ударной концовкой; «Если надо – пойдём с гранатой! Если есть комсомолец – встань! Здесь ведь тоже чья-то Гренада, чья-то здесь закаляется сталь!».
Рабочие после часто называли его обидным и насмешливым словом – «Хренада». Мол, эй, Хренада, подай ключ рожковый 38х42!
Стыдно было Кириллу за свою опрометчивость – жуть! Снова оставил он свои попытки из мусора лепить Галатею.
Самое главное – не выделяйся! Будь, как все! Вот Кирилл и не выделялся – делал то, что делали его товарищи, и делал он это с энтузиазмом, вот потому он остался лежать в спокойном и гордом одиночестве на проржавленной койке, пока без него решались такие дела, которые по логике, ну, никак не должны были произойти в тот вечер.
Недаром в народе говорят, что утро вечера мудренее.
Для Кирилла следующее утро было настолько мудрым, что сразу же отрезвило его на всю жизнь, по крайней мере, в отношениях с женщинами.
Глава пятая
1
– Ты не хипешись! Да, не хипешись ты, а слухай меня! – Матрена настойчиво подхватила Кирюшу под руку, ласково заглядывая ему в глаза, когда тот, почувствовав всем нутром неладное, вышиб дверь в ту келейку под лестницей, где молилась своему ангелу-хранителю Дина.