Не зови меня больше в Рим
Шрифт:
Я решительно одернула его:
– Могли бы обойтись и без столь живописных картинок, Фермин, и вообще, говорите потише!
– Сами же сказали, что детей Маркоса здесь сегодня нет!
– Но я-то здесь! И подобные отвлечения вряд ли свидетельствуют о вашем хорошем вкусе.
Но моему помощнику было плевать на мои эстетические принципы, он продолжал смеяться, словно ничего смешнее этой истории в жизни не слыхал. Однако меня он окончательно сбил с толку: контраст между юридическим языком документов, которые я перед этим читала, и манерой выражаться Гарсона, не слишком пристойной, мешали мне уловить нить событий.
– А
– Ну, вы даете, инспектор! Можно подумать, из пеленок еще не выползли! Существует такая вещь – называется извращение. И есть типы, для которых половина удовольствия заключается именно в том, чтобы опуститься как можно ниже, изваляться то есть в самой что ни на есть грязи. Понятно излагаю?
– Понятно-то оно понятно! – поспешила я ответить, прежде чем он продолжит объяснение на своем более чем простом и доступном языке. – Только ведь это не объясняет, почему его убили.
– А я знаю почему, но буду молчать как рыба, пока не дадите мне чего-нибудь поесть. Хотите узнать – читайте всю эту чертову прорву бумаг, которая лежит перед вами.
Тут уж расхохоталась я. Потом встала и принесла бутерброды с овощами и безалкогольное пиво. Гарсон встретил меня с распростертыми объятиями.
– Ну вот! Теперь заморим червячка! – воскликнул он, но тут же, глянув на поднос, с подозрением поинтересовался: – А это что еще такое?
– Бутерброды с помидорами, перцем, спаржей и майонезом. Все очень легкое и питательное. Не хочу, чтобы тяжелая пища помешала нам трудиться со стопроцентной отдачей.
– Да нет, я про выпивку: безалкогольное пиво? Не хочу вас обидеть, инспектор, но безалкогольное пиво противоречит моей жизненной философии. Лучше уж выпить воды из-под крана, если на то пошло. Я отказываюсь пить кофе без кофеина, есть продукты Light, курить сигареты с низким содержание никотина… Это все равно что признаться в своем пороке и показать всем, что ты намерен исправиться! Мне это кажется туфтой, а еще – унижением, которому я не желаю подвергаться.
– Ладно, ладно, не занудствуйте, сейчас принесу нормального пива.
– Очень буду вам благодарен. Но еще вот что скажу: с каких это пор у вас стали случаться припадки благоразумия и когда это мы с вами теряли профессиональные навыки, пропустив по рюмке-другой?
– Предпочитаю не вспоминать.
– Уж как вам угодно, но я, к примеру, после одной рюмки становлюсь настоящим Шерлоком Холмсом, а после двух – еще и доктором Ватсоном в придачу. А если больше… Да чего тут считать, алкоголь для полицейского – вернейший стимулятор.
Я с улыбкой слушала, а он несся во весь опор, объясняя свои философские принципы и свои предпочтения. Потом, когда он доел все до последней крошки и прикончил пиво, последовало продолжение той истории:
– Адольфо Сигуана прихлопнули случайно. Он, по всей видимости, был физически крепким, и рогипнол не подействовал на него так, как на других. Короче, когда явился наш Ромео и они с Джульеттой на пару принялись обыскивать карманы старикана и рыться в ящиках и шкафах, этот добрый человек вдруг проснулся и начал орать как резаный. Влюбленная парочка, понятное дело, перепугалась, и кавалер треснул Сигуана по башке –
– Ну а что случилось потом с самим Абелардо Киньонесом?
– Его пристрелили пару месяцев спустя в Марбелье. Из парабеллума, оружие наверняка было приобретено на черном рынке, и никаких его следов обнаружить не удалось. Так и не выяснили, кто этого Киньонеса прихлопнул, но наши коллеги решили, что раз тот вел не слишком добродетельную жизнь, то убить его мог кто угодно и по какой угодно причине, не имевшей никакой связи с убийством Сигуана: сведение счетов между сутенерами, наркотики… Попробуй тут узнай!
– А девушка?
– Девушку тотчас арестовали – она-то из Барселоны не сбежала. Другая проститутка с улицы Раваль, ее же подружка, рассказала полицейским, как Джульетта облапошивала стариков. Ее нашли дня через три, и в участке она быстренько раскололась – как орешек, только скорлупки в разные стороны полетели. Но одну вещь она наотрез отказалась признать: что Сигуана убил ее напарник. Версия Джульетты звучала довольно странно: мол, в тот раз в дом старика явился вместо Киньонеса – и по уговору с последним – некий итальянец, которого она никогда прежде не видела. Этот самый итальянец и нанес Сигуану удар по голове. Такая вот жалкая попытка защитить своего любовничка.
– А что с ней было дальше?
– Я, конечно, читаю скорее, чем вы, но до этого еще не добрался.
Я стала быстро вести поиски в своем компьютере, пробивая дорогу в дебрях юридических документов, и через четверть часа узнала, как сложилась судьба Джульетты. Вот что я вслух зачитала Гарсону:
Джульетта Лопес была приговорена к небольшому сроку заключения, так как не она убила Сигуана (она физически не могла нанести удар такой силы), не имела намерения это сделать и ранее не была судима. По приговору ей предстояло провести в заключении четыре года – в тюрьме Вад-Рас, но отсидела она только три из них и была освобождена досрочно. Считается, что она перевоспиталась, так как закончила в тюрьме курсы дизайна интерьеров.
Гарсон громко расхохотался:
– Чего-чего? Дизайна интерьеров? Это надо же! В самый раз для такой девицы! Руку даю на отсечение: она увлеклась этим самым дизайном, пока обчищала квартиры стариков. Думаю, у бедолаг-то вкус был ужасный, вот она и решила помочь им исправить положение.
– Нечего издеваться! А вдруг в тюрьме хоть раз кого-то и вправду удалось перевоспитать?
– Еще бы! О чем и я толкую. А нашу Джульетту, надо полагать, взяли на работу в королевский дворец – чтобы она занималась там комнатами маленьких инфант.
– Может, хватит чушь молоть?
– По-моему, так чушь – это верить, что такая птичка, как Джульетта Лопес, проведя три года за решеткой, переменила и образ жизни, и образ мыслей.
– Мало же вы верите в род человеческий.
– А вы?
Я немного помолчала, допила свое пиво, вздохнула и наконец сказала:
– Да и я не очень-то верю, если честно. Но справедливости ради надо допустить и такую возможность. Есть ведь люди, которым судьба с самого рождения не дала никаких шансов, никаких надежд на достойную жизнь. И если вдруг они понимают, что перед ними забрезжил иной путь, что можно начать учиться, что кто-то готов помочь им… Они способны этой помощью воспользоваться, я уверена.