Неандертальский параллакс. Трилогия
Шрифт:
— Мы очень уважаем своих старших, — сказал Понтер. — Их мудрость не заменить ничем.
Мэри кивнула.
— На самом деле, мы знали об этой особенности неандертальцев, — сказала она. — На основании ископаемых свидетельств. Я только не могла понять, почему.
— Я специализируюсь по австралопитекам, — сказала Анджела. — Какие свидетельства вы имеете в виду?
— У экземпляра, найденного в Ла-Шапель-о-Сен, был паралич и артрит, и сломанная челюсть, и не было большинства зубов. Очевидно, о нём заботились в течение многих лет; в таком состоянии он не мог бы выжить сам. Вероятно, даже еду кто-то
Генри насвистел несколько нот. Мэри понадобилась секунда, чтобы узнать их: главная тема из «Человека за шесть миллионов [81] ». Она улыбнулась и продолжила:
— За ним тоже ухаживали, и не из жалости, а потому что настолько старый человек — это настоящий клад охотничьих знаний.
— Может, и так, — не сдавалась Анджела, — но всё же именно земледельцы строили города и развивали технологии. В Европе, в Египте — в местах, где люди пахали землю, города существуют уже тысячи лет.
81
См. примечание [161].
Генри Бегущий Олень взглянул на Понтера, словно в поисках поддержки. Понтер лишь склонил голову, отдавая ему слово.
— Вы считаете, что у европейцев были технологии — металлургия и всё такое — а у индейцев их не было из-за какого-то их внутреннего превосходства? — спросил Генри. — Вы так думаете?
— Нет-нет, — ответила несчастная Анджела. — Нет, конечно. Но…
— Европейцам их технологии достались исключительно в силу удачного стечения обстоятельств. — Руды поверхностного залегания, кремень для каменных орудий. Никогда не пытались оббивать гранит, который только и можно найти в здешних местах? Наконечники стрел из него получаются преотвратнейшие.
Мэри надеялась, что Анджела не станет развивать тему дальше, но тщетно.
— У европейцев были не только инструменты. Они оказались достаточно умны, чтобы одомашнить животных, чтобы те работали за них. У индейцев вообще не было домашних животных.
— Индейцы никого не одомашнили, потому что им некого было одомашнивать, — сказал Генри. — На всей нашей планете лишь четырнадцать видов крупных травоядных, пригодных для одомашнивания, и лишь один из них — северный олень — встречается в Северной Америке, да и то на крайнем севере. Пять видов чисто евразийского происхождения: овцы, козы, коровы, кони и свиньи. Ещё пять, как, например, верблюды — распространены ограничено и географически изолированы. Вы не можете одомашнивать американскую мегафауну: лося, медведя, вапити, бизона, пуму. Их темперамент просто не подходит для одомашнивания. Вы можете поймать их живьём, но не можете вырастить в неволе, и они не станут носить седока, что бы вы с ними ни делали. — Тон Генри становился всё холоднее. — Европейцы получили то, что имели не благодаря превосходящему интеллекту. По сути, наоборот, можно утверждать, что мы, аборигены Северной Америки, продемонстрировали больше ума и смекалки, выживая здесь без
— Но ведь среди аборигенов… ну, то есть, индейцев были и земледельцы, — сказала Анджела.
— Были, а как же. Но что они выращивали? По большей части кукурузу — потому что она здесь была. А у кукурузы очень низкое содержание белка по сравнению со злаковыми, которые все происходят из Евразии.
Анджела посмотрела на Понтера.
— Но… неандертальцы: ведь они появились в Европе, а не в Америке.
Генри кивнул.
— И у них были великолепные каменные орудия — мустьерская каменная индустрия.
— Однако они не одомашнивали животных, хотя, как вы говорите, в Европе пригодных для этого животных было полно. И они ничего не выращивали.
— Алло! — сказал Генри. — Земля вызывает Анджелу! Никто не одомашнивал животных, когда на Земле жили неандертальцы. И никто ничего не выращивал — ни предки Понтера, ни наши с вами. Это началось много позже, когда неандертальцы уже вымерли — по крайней мере, в нашей версии истории. Кто знает, что бы они делали, если бы не вымерли?
— Я, — ответил Понтер.
Мэри рассмеялась.
— Хорошо, — сказал Генри. — Тогда рассказывайте. Ваш народ так и не изобрёл земледелия, правильно?
— Правильно, — ответил Понтер. Генри кивнул.
— Наверно, это и к лучшему. Земледелие тянет за собой много плохих вещей.
— Например? — Мэри постаралась, чтобы сейчас, когда Генри малость успокоился, в её вопросе прозвучало бы простое любопытство, а не желание возразить.
— Ну, — сказал Генри, — я уже намекнул на перенаселение. Негативное влияние на природу тоже очевидно: леса вырубаются, чтобы на их месте устроить поля. Плюс, разумеется, болезни, которые мы получили от одомашненных животных.
Мэри увидела, как Понтер кивнул. Про это он слышал ещё в Садбери от Рубена Монтего.
Дитер, который для торговца сайдингом оказался весьма сообразителен, кивнул.
— И ведь бывают не только телесные болезни, ещё и культурные. Взять, к примеру, рабство: прямое следствие нужды земледельцев в рабочей силе.
Мэри взглянула на Понтера, чувствуя себя очень неуютно. Это было второе упоминание о рабстве за время их пребывания в Вашингтоне. Мэри знала, что когда-нибудь ей придётся объяснить…
— Всё верно, — сказал Генри. — Большая часть рабов трудилась на плантациях. И даже если вы не практикуете рабство в узком смысле, сельское хозяйство порождает массу похожих явлений: издольничество, пеонаж и так далее. Не говоря уж о классовом расслоении, феодализме, частной собственности на землю и прочем; всё это прямое следствие сельского хозяйства.
Анджела поерзала на стуле.
— Но даже если говорить только об охоте, археологические свидетельства говорят, что наши предки в этом деле были гораздо лучше неандертальцев, — сказала она.
Пока речь шла о земледелии и феодализме, Понтер выглядел несколько потерянно, но последнее заявление Анджелы он явно отлично понял.
— Каким образом? — спросил он.
— Ну, — сказала Анджела, — приёмы охоты ваших предков не выглядят особо эффективными.
Понтер нахмурился.
— В каком смысле?
— Неандертальцы убивали по одному животному за раз. — Очевидно, произнеся эти слова, Анджела сразу поняла, что совершает ошибку. Бровь Понтера взлетела вверх.
— А как охотились ваши предки?