Неандертальский параллакс. Трилогия
Шрифт:
— Они бесценны, — продолжал Понтер. — Вы, как генетик, наверняка это понимаете. Они — ближайшие наши ныне живущие родственники; мы можем многое узнать о нас самих, изучая их ДНК и поведение в естественных условиях.
— Я знаю, — тихо сказала Мэри. — Я знаю.
Понтер посмотрел на Рубена, потому на Луизу, потом на Мэри, оценивающе, словно увидев их — по-настоящему увидев — в первый раз.
— Вы убиваете без меры, — сказал он. — Уничтожаете целые виды. Вы даже убиваете других приматов. —
— Да, — сказала Мэри очень тихо. Она знала, как это произошло. Хотя не все палеоантропологи поддерживали эту теорию, многие считали, что где-то между 40000 и 27000 лет назад Homo sapiens — анатомически современные люди — совершили геноцид, первый в ряду многих, намеренных или случайных, которые им предстояло совершить в будущем. Люди очистили планету от единственного, кроме них, представителя рода Homo, другого, менее воинственного вида, который, возможно, гораздо лучше соответствовал бы двойному значению слова «человечный».
— Вы убили нас? — спросил Понтер.
— Это очень спорная проблема, — ответила Мэри. — Среди учёных по этому поводу нет согласия.
— Но как вы думаете, что произошло? — спросил Понтер, уперев в Мэри взгляд своих золотистых глаз.
Мэри сделала глубокий вдох.
— Я… да, я думаю, что именно это и произошло.
— Вы истребили нас, — сказал Понтер; и его голос, и тональность воспроизведённого Хак перевода свидетельствовали о глубоком душевном потрясении.
Мэри кивнула.
— Мне жаль, — сказала она. — Правда. Это случилось невероятно давно. Мы тогда были дикарями. Мы…
И в этот момент зазвонил телефон. Рубен, явно обрадованный, выскочил из-за стола и схватил трубку.
— Алло? — сказал он.
Мэри подняла голову, услышав, как голос Рубена повеселел.
— Но это же здорово! — сказал он. — Великолепно! Да… нет… да-да, это годится. Спасибо! Точно. Да свидания.
— Что? — спросила Луиза.
Рубен явно сдерживал улыбку.
— У Понтера чумка, — сказал он, возвращая телефон на место.
— Чумка? — повторила Мэри. — У людей не бывает чумки.
— Правильно, — сказал Рубен. — У нас естественный иммунитет. А у Понтера — нет, потому что его вид не контактировал с нашими домашними животными в течение многих поколений. Если быть точным, у него лошадиная разновидность; ветеринары её называют «мыт». Она поражает жеребят и вызывается бактерией Streptococcus equii. К счастью, у лошадей её обычно лечат пенициллином, и я его как раз давал Понтеру. Он выздоровеет.
— То есть нам можно не бояться, что мы тоже заболеем?
— Не только это, — сказал Рубен и расплылся в улыбке. — Они снимают карантин! Если последняя серия бакпосевов, результатов которой ждут сегодня вечером, будет негативной, то завтра утром мы сможем выйти отсюда!
Луиза
Мери потянулась к нему и тронула за руку.
— Эй, Понтер, — тихо сказала она. — Это ведь отличная новость. Завтра вы сможете выйти из дома и увидеть наш мир.
Понтер медленно поднял голову и посмотрел на Мэри. Она всё ещё училась распознавать детали его мимики, но его широко распахнутые глаза и приоткрытый рот словно говорили: «Стоит ли?»
Но в конце концов он просто кивнул, словно уступая.
Глава 39
Большую часть вечера Понтер провёл в одиночестве, с печальным выражением на лице глядя через окно кухни на задний двор Рубенова дома.
Луиза и Мэри сидели в гостиной. Мэри жалела, что книга, которую она сейчас читала, осталась в Торонто. Она как раз была где-то на середине последнего романа Скотта Туроу и хотела бы читать его дальше, но пришлось довольствоваться листанием свежего номера «Тайм». На этой неделе на обложке красовался президент Буш; Мэри подумала, что на обложке следующего номера может оказаться Понтер. Сама она предпочитала «Экономист», но Рубен его не выписывал. Впрочем, Мэри всегда нравились кинорецензии Ричарда Корлисса, хоть ей и не с кем было теперь пойти в кино.
Луиза залезла с ногами в соседнее кресло и писала письмо — как заметила Мэри, по-французски — в большом жёлтом блокноте. На ней были шорты и футболка с эмблемой рок-группы «INXS».
В гостиную зашёл Рубен и умостился между двумя женщинами.
— Меня беспокоит Понтер, — сообщил он вполголоса им обеим.
Луиза отложила блокнот. Мэри закрыла журнал.
— Меня тоже, — сказала Мэри. — Похоже, он воспринял новость о вымирании своего вида не слишком хорошо.
— Это точно, — подтвердил Рубен. — У него было много стрессов в последние дни, и завтра всё станет ещё хуже. На него насядут журналисты, не говоря уж про официальных лиц, двинутых на религии психов и прочих.
Луиза кивнула.
— Да, наверняка.
— Что же нам делать? — спросила Мэри.
Рубен секунду помолчал, будто подбирая слова. Потом заговорил:
— В Садбери не так уж много чёрных вроде меня. Мне говорили, что в Торонто дела обстоят получше, но даже там чернокожим частенько докучает полиция. «Что вы здесь делаете?» «Это ваша машина?» «Могу я увидеть ваше удостоверение личности?» — Рубен покачал головой. — Проходя через это, ты кое-чему учишься. Пониманию того, что у тебя есть права. Понтер не преступник, и он никому ничем не угрожает. Он не на пограничном посту, так что никто не может потребовать от него доказательств, что он пребывает в Канаде легально. Правительство может хотеть его контролировать, полиция может хотеть поместить его под надзор — но их хотелки не имеют никакого значения. У Понтера есть права.